Во время короткого пребывания епископа в Исси, продолжавшегося всего лишь полдня, Горацио Уолпол, живший с 25 мая 1724 года в Париже в качестве посла Великобритании, был единственным человеком, который его посетил; узнав об отъезде епископа, он тотчас выехал в Исси и, прибыв туда почти одновременно с ним, засвидетельствовал ему свою дружбу.
Епископ Фрежюсский никогда не забывал об этом визите.
Понятно, что по возвращении епископа в Версаль между ним и первым министром вспыхнула борьба; при этом герцог выказывал прелату все знаки уважения, а г-жа де При подражала в этом отношении герцогу, но все их потуги были тщетными: отставка первого министра была делом решенным.
Хотя и ощущая нависшую над ними угрозу, герцог Бурбонский и г-жа де При не думали, однако, что их падение так близко. Епископ Фрежюсский продолжал оказывать герцогу Бурбонскому все почести, полагающиеся особе его звания. Что же касается г-жи де При, то епископ виделся с ней не чаще и не реже, чем прежде, всем своим видом показывая, что ее присутствие нисколько не тревожит его и что он не хранит к ней никакого злого чувства из-за случившегося.
Одиннадцатого июня король должен был уехать в Рамбуйе, и герцогу Бурбонскому было назначено сопровождать его в этой поездке. Король уехал первым, велев герцогу не задерживаться.
Как видим, Людовик XV не так уж плохо играл свою маленькую роль.
Герцог уже приготовился ехать, как вдруг в его покои явился капитан гвардейцев и от имени короля объявил ему, что он должен удалиться в Шантийи и пребывать там до тех пор, пока королю не будет угодно дать ему приказ противоположного характера.
Что же касается г-жи де При, то она именным королевским указом ссылалась в свое поместье Курб-Эпин.
Вначале бедная изгнанница полагала, что это несчастье временное, нечто вроде тучи, которая пробегает мимо и на минуту заволакивает солнце; перед тем как уехать, она вызвала к себе одного из своих любовников, имя которого история не сохранила: вероятно, маркиза сделала это для того, чтобы сказать ему те слова прощания, сказать какие герцогу Бурбонскому у нее уже не было возможности. Прощание это было как нельзя более нежным, если верить словам соседей, оказавшихся посвященными в эту сокровенную тайну благодаря оплошности г-жи де При, которая, несомненно вследствие охватившей ее озабоченности, забыла задернуть занавеси окна в своей спальне.
Накануне отъезда она выглядела улыбающейся и обещала своим друзьям, что вернется в самом скором времени, ибо и в самом деле не верила, это изгнание будет длиться долго.
Однако надежды ее рухнули, когда, едва приехав в поместье, она узнала, что у нее забрали должность придворной дамы королевы и отдали ее маркизе д’Аленкур. Ей тотчас стало ясно, что она изгнана из Версаля навсегда, и вся та душевная бодрость, которую она выказывала, улетучилась вместе с надеждами.
Тем не менее с помощью развлечений она пыталась бороться с тоской, подтачивавшей ее здоровье; она устраивала в Курб-Эпине званые ужины, ставила спектакли, играла в них сама и, по словам маркиза д'Аржансона, "с таким чувством и блеском продекламировала однажды наизусть триста стихов, как если бы ее нынешняя жизнь была сплошным благоденствием".
Однако, невзирая на все это, ее охватила такая упорная, такая неотступная, такая неистовая тоска, что она стала худеть на глазах у окружающих, при том что врачи не могли приписать ее болезни никакой другой причины, кроме нервов и всплесков истерии. И тогда маркиза отчетливо поняла, что для нее все кончено, ибо она утратила не только королевскую милость, но и красоту. В итоге она решила отравиться и заранее назначила день и час своей смерти, настроенная ничего не менять в своем решении.
Она объявила о своей смерти, словно пророчица, сказав, что расстанется с жизнью в такой-то день и такой-то час Понятно, однако, что никто не хотел верить словам этой новоявленной Кассандры.
В то время у нее был любовник — умный, великодушный и статный малый, которого звали д'Анфревиль. Маркиза объявила ему, как и другим, о своей смерти, предсказав, как мы уже говорили, день и час, когда это произойдет.
За два дня до указанного момента она подарила д'Анфревилю алмаз, стоивший сто луидоров, и одновременно поручила ему отвезти в Руан, некой особе, чье имя он должен был хранить в тайне, горсть алмазов на сумму более пятидесяти тысяч экю.
Когда д'Анфревиль, исполнив это поручение, вернулся к маркизе, он уже не застал ее в живых: она умерла в назначенный день и час.
Осмотр тела покойной не оставил никаких сомнений в причине ее смерти: маркиза отравилась, и ее предсмертные боли оказались настолько чудовищными, что ступни ее были вывернуты задом наперед.
Сохранился очаровательный портрет маркизы, написанный Ван Лоо и гравированный Шеро-младшим; художник изобразил ее держащей на пальце канарейку, которую она учит говорить.
Что же касается г-на де При, то он всегда делал вид, будто не знает о связи своей жены с герцогом Бурбонским, связи, от которой, впрочем, сам он не получил никакой пользы. Когда маркиза была отправлена в ссылку одновременно с принцем, он то и дело останавливал своих друзей, чтобы сказать им:
— Госпожа де При оказалась вовлечена в опалу герцога Бурбонского! Вы что-нибудь в этом понимаете? Что общего, черт побери, между моей женой и герцогом Бурбонским, я вас спрашиваю?
Тем не менее, каким бы полным ни было его неведение или какой бы бесстыдной ни была его наглость, несчастный маркиз был вынужден однажды понять, хотя и вопреки собственной воле, что его супружеская честь чем-то чрезвычайно задета. Находясь в спальне короля и опираясь на стол, к которому он стоял спиной, маркиз откинул голову настолько близко к свече, что его парик загорелся; к счастью, он стоял перед зеркалом и одним из первых заметил, что произошло. Он поспешно сорвал с себя парик, а затем, ногами сбив с него огонь, тотчас снова надел его на голову. Но, каким бы коротким ни был этот пожар, по комнате распространился очень сильный запах. Ровно в эту минуту туда вошел король.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Да тут скверно пахнет! Какая мерзкая вонь, господа, словно от паленых рогов.
Услышав подобное замечание, присутствующие, при всей своей внешней серьезности, не удержались от смеха: они принялись хохотать, а несчастный маркиз смог укрыться от этого обескураживающего веселья, лишь бросившись бежать со всех ног.
III
Флёри становится государственным министром. — Всеобщий мир в Европе. — Череда смертей. — Герцог Вандомский, великий приор. — Вольтер и г-н де Роган-Шабо. — Доктор Изе.
Кардинал Мазарини, умирая, дал Людовику XIV совет не иметь более первого министра; г-н де Флёри, вероятно, придерживался мнения Мазарини, ибо, хотя после небольшого государственного переворота, о котором мы только рассказали, ему было очень легко занять эту должность, принадлежавшую прежде герцогу Бурбонскому, он удовольствовался правом заседать в королевском совете и званием государственного министра.
В то самое время, когда все ясно осознали приход г-на де Флёри к власти, для Франции, да и для всей Европы начинается период мира, похожего скорее на оцепенение, чем на покой; и тогда историки начинают отмечать ряд малозначительных событий, которые, по всей видимости, нарушают жизнь народов.
Это землетрясение в Палермо, пожар в лесу Фонтенбло, северное сияние в Париже, моровая язва в Константинополе и череда смертей.
Герцогиня Орлеанская, урожденная принцесса Баден-Баденская, умирает после родов на двадцать первом году жизни.
София Доротея, единственная дочь Георга Вильгельма, герцога Брауншвейг-Целльского, королева Великобритании, умирает в Альденском замке.
Герцог Пармский, Франческо Фарнезе, умирает бездетным в возрасте сорока девяти лет; ему наследует его родной брат.
Луи Арман Бурбонский, принц де Конти, о котором мы не раз говорили, умирает в возрасте тридцати одного года.
Наконец, герцог Вандомский, великий приор Франции, умирает в возрасте семидесяти одного года.
Скажем несколько слов об этом человеке, в лице которого пресекся род Сезара де Вандома, внебрачного сына Генриха IV и Габриель д'Эстре, герцогини де Бофор.
Великий приор был братом того прославленного герцога Вандомского, который с такой легкостью являл свое лицо врагам и свой зад — друзьям. Боевое крещение он прошел в сражениях с турками в Кандии под начальством своего дяди — того героя времен регентства Анны Австрийской, того короля Рынка времен Фронды, который бежал из Венсена, чтобы предпринять бесполезную экспедицию в Джиджелли и умереть столь таинственным образом в Кандии.
Великому приору было всего лишь семнадцать лет, когда он вернулся из этого крестового похода; затем он отличился в ходе вторжения в Голландию, был ранен в сражении при Марсалье и произведен в генерал-лейтенанты в 1693 году; он служил вместе со своим братом, иногда под его командованием, но только до 1705 года, будучи столь же храбрым, как он, но менее ленивым, чем он, и, возможно, более распутным.
И в самом деле, по милости одной дамы он не участвовал в сражении при Кассано и вследствие этого проступка впал в немилость к королю; тогда он уехал в Рим и несколько лет провел в путешествиях. Король, негодуя на его беззаботное поведение, пригрозил лишить его бенефициев. Однако приор тотчас же отказался от них сам, сохранив за собой только пенсион. Захваченный в плен имперцами во время проезда через Гризон, он вернулся во Францию лишь в 1712 году, то есть в тот самый год, когда его брат умер от несварения желудка, находясь в Винаросе, в Испании.
После этой кончины великий приор оказался последним в роду Вандомов, который его брат, прославленный воин, никоим образом не позаботился продолжить; что же касается самого великого приора, то он еще в юности вступил в Мальтийский орден и, следовательно, не мог иметь детей.
В 1715 году он был назначен главнокомандующим войсками своего ордена, с тем чтобы оборонять Мальту, осадить которую угрожали турки. Однако великий приор напрасно проделал путь на Мальту, ибо она так и не была осаждена; так что г-н де Вандом возвратилс