Стоило случиться одному чуду, как за ним последовало десять, двадцать других чудес, происходивших на той же сцене, на глазах у зрителей, готовых верить чему угодно и нисколько не подчиняться доводам разума. Каждое чудо влекло за собой удивленный и восторженный крик, вселявший веру во все сердца. Хромые начинают ходить, слепые — видеть, глухие — слышать, умирающие возвращаются к жизни, и свидетелями этого становятся два десятка адвокатов и врачей, которые составляют протоколы по поводу каждого из таких чудесных исцелений. В числе этих свидетелей, доброхотных или уверовавших, оказывается советник Парижского парламента Луи Базиль Карре де Монжерон, чья жизнь с этого времени будет целиком посвящена прославлению чудес блаженного дьякона. Среди деятельных вождей секты конвульсионеров оказывается шевалье де Фолар — знаменитый военный теоретик, испытанный воин и глубоко эрудированный комментатор Полибия.
Эти сверхъестественные телодвижения, происходившие по милости святого, должны были являть собой необычайное зрелище, так что любопытство парижан было возбуждено в высшей степени, и люди приходили прогуливаться по кладбищу Сен-Медару, которое было чересчур тесным для того, чтобы вместить и актеров, и зрителей. При этом удивительным образом возросла вера в чудеса: кругом продавалось множество крестиков, медальонов и ладанок, освященных на могиле святого; продавалась земля, благоговейно собранная рядом с этой могилой; продавались также тысячи гравюр и янсенистских книжек, благодаря которым культ дьякона Пари, а заодно и доктрины янсенистов распространялись вплоть до самых дальних провинций.
Вскоре секта конвульсионеров сформировалась и приняла размеры, вызывавшие беспокойство у Церкви и государства. Священник Вайян, ученики которого именовали себя вайянистами, утверждали, что их учитель был пророком Илией собственной персоной, спустившимся с Небес, куда он был вознесен при жизни; его помощник Жан Огюстен Уссе, естественно, выдавал себя за пророка Елисея и в свой черед имел учеников, которых именовали елисианцами или августинцами. Третий глава секты, Александр Дарно, тоже сделался проповедником и во всеуслышание провозгласил себя пророком Енохом. Всех трех пророков поочередно заключали в Бастилию, где первый оставался узником в течение двадцати двух лет, прежде чем отправиться умирать, по-прежнему в качестве заключенного, в донжон Венсенского замка. Однако их наставления принесли плоды, а их последователи обгоняли друг друга в сумасбродстве. Всякие границы религиозного безумия превосходили в особенности августинцы: они устраивали ночные шествия, выходя на них с веревкой на шее и факелом в руках; посредством самого невероятного распутства они готовились подвергнуться мученичеству на этом свете и вкушать райское блаженство на небесах.
Конвульсионеры именовали себя братьями и сестрами; они общались между собой с помощью сокровенных знаков, особого языка и тайных оборотов речи, доступных лишь посвященным. Общая денежная касса, которую пополняли неведомые руки, была открыта для всех верующих. Роли в обрядах конвульсионеров были жестко распределены: прозревающие служили пророками, ясновидцами; на них также было возложено провозглашение велений Провидения, изложенных в духе Апокалипсиса; фигуристы изображали в пантомимах сцены страстей Христовых и мученичества святых; секуристы оказывали собственно конвульсионерам большую и малую помощь: большая помощь, она же губительная, заключалась в том, чтобы самым жестоким образом бить человека, топтать его ногами и истязать всеми возможными средствами; малая помощь состояла в том, чтобы подхватывать его при падении, оберегать от чересчур сильных ударов и надзирать за пристойностью его одежды. Что же касается рядовых конвульсионеров, то они подразделялись на зачинщиков и зачинщиц, лаятелей и мяукалок, исступленных и просветленных. Истерия, магнетизм, падучая болезнь, подражание и притворство — вот что служило причинами возникновения этих коллективных конвульсий.
Они распространялись, подобно эпидемии, продолжались в течение четырех лет, в определенном смысле поощряемые полицией, позволявшей им возникать среди бела дня на кладбище Сен-Медар, и не прекратились, а лишь изменили свой характер, когда парижский архиепископ Вентимий запретил культ дьякона Пари и когда это кладбище было закрыто королевским указом от 7 января 1731 года, а закоренелых конвульсионеров подвергли тюремному заключению. То, что называли культом блаженного Пари, обрело тогда убежище в подвалах и на чердаках квартала Сен-Медар; испытания, через которые надлежало проходить последователям этого культа, стали страшными, жестокими, кровавыми и отвратительными. Сектанты точь-в-точь копировали последние эпизоды страстей Христовых: они наперегонки сбегались, чтобы совершить эти подвиги и испытать на себе страдания Христа; их пригвождали к кресту, в бока им вонзали острие копья, на голову им надевали терновый венец, их бичевали до крови. Но все это доставляло им лишь чувственное наслаждение и сладострастное удовольствие, которые давали о себе знать судорогами, вздохами и обмороками. С особым наслаждением отдавались этим мучениям женщины. То на их голову, живот или спину обрушивалась сотня ударов, а эти несчастные требовали бить их сильнее, восклицая: "Как же сладко!"; то они заставляли подвешивать их головой вниз; то им клещами выкручивали груди или расплющивали их между двумя досками. Все эти ужасы происходили в присутствии сборища людей, предававшихся размышлениям и молитвам.
Сьер Карре де Монжерон, хорошо осведомленный об этих коллективных конвульсиях и о чудесах, которые на них происходили, написал толстый том в четвертую долю листа, украшенный гравюрами и озаглавленный: "Правда о чудесах, сотворенных благодаря заступничеству блаженного Пари". В упомянутой книге автор рассказал о наименее непристойных происшествиях данного рода, участником и свидетелем которых он стал, а к своему рассказу присовокупил свидетельства врачей и прочие документальные подтверждения. Чрезвычайно гордясь тем, что в этой книге ему удалось поведать миру о стольких дивных делах, он преподнес ее королю, герцогу Орлеанскому, первому президенту и многим другим. На следующую ночь его арестовали и поместили в Бастилию, а затем сослали в Авиньон и еще куда-то. Тем не менее он продолжал собирать и вносить в свой перечень сведения о делах и поступках конвульсионеров. В 1741 году он опубликовал второй том своего сочинения, а в 1748-м — третий. Смерть не дала ему времени издать четвертый том, но до последних дней своей жизни он в своем фанатичном рвении не переставал ободрять мяукалок и зачинщиц, которых ему доводилось бичевать плетью и дубасить дубиной своими собственными руками. (Заметим, что эпоха конвульсионеров внесла в разговорный язык слово "дубасить".) Так не он ли, Карре де Монжерон, возродился позднее в облике маркиза де Сада?
Тем временем кладбище Сен-Медар было закрыто, и на могиле дьякона не происходило более чудес, что служило подтверждением замечательной надписи, появившейся на воротах кладбища в день его закрытия:
Король своим указом одернул Небеса:
Запрещено отныне Богу творить здесь чудеса.
Конвульсионеры продолжали устраивать свои тайные сборища, невзирая на указы короля и Парламента, невзирая на упорные розыски, предпринятые полицией, которой руководил Эро, неумолимый и страшный агент иезуитов. Гонения поддерживали этот скрытый огонь, вместо того чтобы погасить его. Бесполезно было проводить обыски домов, рассылать повсюду шпионов и надзирателей, платить за доносы, тревожить семьи, истязать подозреваемых и подвергать их тюремному заключению — каждый день становилось известно, что очередной сектант распят на кресте и получил от этого немалое удовольствие; что большая и малая помощь оказали благотворное действие на какое-то черствое сердце; что дьякон Пари исцелил неизличимого больного, поставил на ноги паралитика, вернул слух глухому и зрение слепому. Учение янсенистов распространялось все больше, но при этом росло и негодование иезуитов.
Янсенисты и конвульсионеры издавали свою собственную официальную газету, носившую название "Церковные новости" и выходившую еженедельно. Эта газета служила помощником и рупором противников буллы "Unigenitus"; она предоставляла приют жалобам гонимых, а также их надеждам. Одному Богу известно, что только ни пытались сделать, чтобы уничтожить, приостановить или парализовать это издание, которое без указания своих имен редактировали вожди янсенистов и конвульсионеров. Очень часто властям удавалось захватить печатные станки, наборные кассы с литерами и целый тираж номера, но немедленно, в тот же день, этот номер печатали снова в другом месте, в какой-нибудь ризнице, в подвале монастыря, на борту речного судна, в чердачных комнатах Дворца правосудия, Лувра, Тампля, а то и в доме комиссара полиции, арестовавшего его первый тираж. Затем газета рассылалась, как обычно, ее подписчикам и почитателям. Начальник полиции усиливал бдительность и строгость; его агенты выслеживали новое логово, где укрылся этот неуловимый Протей; вскоре из надежного источника становилось известно, что газета печаталась на такой-то улице, в таком-то доме. Дом и улицу оцепляли, шпионы и переодетые полицейские сторожили все выходы, комиссар проникал в дом, обыскивал его от подвала до чердака и не находил там ничего, напоминавшего "Церковные новости". Он удалялся, смущенный и раздосадованный, но в ту минуту, когда он переступал порог дома и выходил на улицу, на голову ему обрушивалась целая пачка еще влажных, только что вышедших из-под печатного станка газет, и он никак не мог выяснить, откуда на него излился этот дождь янсенистских газет, словно брошенных вверх из преисподней самим дьяволом.
Тем временем король, подобно дьякону Пари, тоже творил чудеса: королева была беременна, и Франция с беспокойством ожидала ее родов.
Однако на этот раз Франция обманулась в своих чаяниях: королева разрешилась двумя дочерьми.
Подобная плодовитость давала надежду на будущее; тем не менее Людовик XV решил привлечь на свою сторону Бога. С этой целью он вместе с супругой прилюдно причастился 8 декабря 1728 года, и девять месяцев спустя королева произвела на свет дофина.