Адриенна пользуется этой решимостью аббата, предоставляет ему место в своей карете и привозит его к г-ну Эро, тогдашнему начальнику полиции.
Господину Эро излагают причину этого визита.
Начальник полиции спрашивает аббата, с собой ли у него те пастилки, какие ему дали; вместо ответа аббат вынимает их из своего кармана и вручает г-ну Эро.
Подзывают собаку, дают ей одну из этих пастилок, и через четверть часа собака подыхает.
— Которая из двух принцесс Буйонских вручила вам эти пастилки? — спросил аббата начальник полиции.
— Герцогиня, — ответил аббат.[18]
— Это меня не удивляет… А когда она сделала вам это предложение? — продолжал расспрашивать его г-н Эро.
— Позавчера.
— Где?
— В саду Тюильри.
— Через кого?
— Через двух людей, которых я не знаю.
— И они сказали, что говорят с вами от имени герцогини Буйонской?
— Более того, они отвели меня к ней.
— И герцогиня подтвердила вам все то, что эти два человека вам говорили?
— От слова до слова.
— Достанет ли у вас смелости отстаивать свои показания?
— Прикажите посадить меня в тюрьму и устройте мне очную ставку с герцогиней Буйонской.
Начальник полиции задумался на минуту.
— Нет, — сказал он, — всегда будет время прибегнуть к этому.
Затем, спросив у аббата его адрес, он велел ему ехать домой, а мадемуазель Лекуврёр сказал те привычные слова, какие присущи всем начальникам полиции в прошлом, настоящем и будущем:
— Будьте спокойны, я позабочусь о вашей безопасности.
Едва мадемуазель Лекуврёр и аббат Буре удалились, начальник полиции уведомил кардинала об этом происшествии. Кардинал пришел в бешенство и вначале настаивал на гласном расследовании, но друзья и родственники Буйонов были против того, чтобы выставлять на свет эту постыдную историю. Тем не менее через некоторое время, непонятно через кого и каким образом, она выплыла наружу и наделала ужасный шум.
Деверь герцогини Буйонской поговорил с братом об этих толках и сказал ему, что его жене следует во что бы то ни стало очиститься от подобного подозрения, а для этого надо добиться именного указа об аресте, чтобы упрятать аббата в тюрьму. Выхлопотать именной указ было нетрудно. Несчастного аббата арестовали и препроводили в Бастилию. Там его стали допрашивать, но в ответ он лишь повторял то, что сказал прежде. Ему угрожали, но он настаивал на своем показании. Ему сулили золотые горы, но он не дал себя подкупить.
Так что его продолжали держать в тюрьме, между тем как расследование дела не продвинулось ни на шаг.
И тогда Адриенна написала письмо отцу аббата, жившему в провинции и не знавшему о несчастье, которое случилось с его сыном. Бедный старик поспешно приехал в Париж, стал хлопотать о расследовании дела и добиваться, словно милости, проведения суда над сыном. Видя, что все его требования не приносят никакой пользы, он обратился с ходатайством непосредственно к кардиналу, после чего тот поинтересовался у герцогини Буйонской, угодно ли ей, чтобы это дело было расследовано, ибо совесть не позволяет ему держать в тюрьме невинного человека. Герцогиня Буйонская предпочла суду освобождение узника из-под стражи, и аббат вышел из Бастилии.
В течение двух последующих месяцев старик Буре оставался в Париже и присматривал за сыном; но по прошествии этих двух месяцев, когда отец уехал к себе в провинцию, а сын имел неосторожность остаться в своей квартире, аббат внезапно исчез, и о нем ничего больше не было слышно.
Узнав об этом исчезновении, Адриенна поняла, что жажда мести, испытываемая герцогиней Буйонской, всего лишь приутихла на время, а теперь вспыхнула с новой силой.
Прошло две недели, в течение которых Адриенна ничего не слышала ни об аббате, ни о герцогине. Наконец однажды вечером, после того как отыграли основную пьесу (Адриенна исполняла в ней роль Федры), герцогиня Буйонская пригласила актрису в свою ложу. Удивившись подобному приглашению, мадемуазель Лекуврёр ответила, что она неодета и это не позволяет ей предстать в таком виде перед герцогиней. Однако герцогиня не сдавалась и велела передать актрисе, что, каков бы ни был ее туалет, она заранее ее прощает.
— Госпожа герцогиня чересчур снисходительна, — сказала Адриенна, — и даже если она прощает меня за то, что я появлюсь в таком виде в зале, то публика мне этого не простит. Тем не менее скажите ей, что, дабы повиноваться, насколько это в моих силах, ее приказу, я буду стоять после спектакля у выхода из ее ложи.
Герцогине Буйонской пришлось удовольствоваться этим ответом, и у выхода из своей ложи она действительно увидела ожидавшую ее мадемуазель Лекуврёр. Герцогиня стала всячески расхваливать ее изящество и красоту и превозносить ее игру; несомненно, этими прилюдными знаками доброжелательности, которую знатные особы нередко проявляли по отношению к актерам, она хотела развеять носившиеся тогда слухи.
Через день Адриенна почувствовала себя плохо прямо во время пьесы, в которой она играла, и у нее не было сил доиграть свою роль до конца. Об этом пришлось оповестить зрителей, и, когда спектакль закончился, публика, не вполне успокоенная любезностью, которую герцогиня Буйонская выказала актрисе, стала с величайшей тревогой задавать вопросы о самочувствии мадемуазель Лекуврёр. Ответы были неутешительные: актриса настолько ослабела, что пришлось на руках отнести ее в карету.
Начиная с этого вечера мадемуазель Лекуврёр явно стала чахнуть, однако она пыталась бороться с болезнью и 15 марта снова появилась на сцене в роли Иокасты.
Только тогда публика смогла составить себе понятие о перемене, происшедшей в актрисе: она с трудом говорила и едва держалась на ногах; все полагали, что она будет не в состоянии доиграть свою роль в трагедии до конца.
После "Эдипа" шла комедия "Флорентиец". Все считали невозможным, что Адриенна станет исполнять свою роль в этой комедии, как вдруг, ко всеобщему удивлению, она вновь вышла на сцену. Видно было, как она борется с недугом и берет над ним верх; в тот вечер она была очаровательна.
Это было ее прощание со зрителями.
Четыре дня спустя она умерла в страшных судорогах. Когда ее тело вскрыли, оказалось, что все кишки у нее покрыты язвами.
Пошел слух, что она была отравлена с помощью промывательного.
Но это еще не все: гонениям со стороны духовенства предстояло придать этой смерти наглядное пояснение, что было совершенно лишним после распространившихся слухов об отравлении.
Актрисе было отказано в погребении по церковному обряду, так что в час ночи носильщики тайком похоронили ее вблизи берега Сены, на углу Бургундской улицы.
Существует превосходный портрет Адриенны Лекуврёр в образе Корнелии; он написан Куапелем и гравирован Древе-сыном.
Герцог Буйонский, муж герцогини, которую все открыто обвиняли в том, что она отравила мадемуазель Лекуврёр, пережил актрису всего лишь на два месяца.
Примерно в это же самое время корсиканцы предприняли первую попытку поднять восстание против генуэзцев, восстание, которому предстояло завершиться присоединением Корсики к Франции за два года до рождения Наполеона.
Мы уже говорили о той всеобщей радости, с какой было встречено известие о рождении дофина; не меньшая радость охватила всех, когда было объявлено о рождении у короля второго сына, названного герцогом Анжуйским. С этого времени, если бы только не произошла одна из тех роковых случайностей, какие преследовали потомство Людовика XIV, старшая линия королевского дома уже не подвергалась опасности пресечься.
Между тем война янсенистов и молинистов продолжалась; споры вокруг буллы "Unigenitus", всего лишь одним из эпизодов которых являлись сборища конвульсионеров на кладбище Сен-Медар, за неимением более важных событий занимали все умы. Критики буллы кипели гневом против нее и издавали, как мы уже говорили, направленный против ее сторонников еженедельник, который был наполнен остроумием, язвительностью и желчью и носил название "Церковные новости".
Выше мы рассказывали о том, что происходило в связи с этим изданием и как полицейских агентов ежедневно дурачили газетчики и печатники. В конце концов им надоело иметь дело с агентами, и они решили одурачить самого начальника полиции.
Однажды какой-то незнакомец письменно предложил г-ну Эро довольно странное пари, а именно: в условленный час, через указанную заставу, несмотря на бдительность служащих, даже если эта бдительность будет усилена вдвое, пятьдесят экземпляров запрещенной газеты попадут в город. Господин Эро письменно ответил, что он принимает пари.
Немедленно был отдан приказ раздевать догола всех, кто войдет в город через указанную заставу в условленный час, то есть в три часа пополудни.
При третьем ударе башенных часов появляется какой-то человек, его задерживают и препровождают в таможню.
После того, как его обыскивают с головы до ног, становится ясно, что он не мог спрятать на себе даже клочка промокательной бумаги; так что его отпускают и приступают к обыску следующего.
Однако обысканный человек ссылается на свидание, назначенное на определенный час, утверждает, будто он потеряет значительную сумму, если не сумеет доказать, что был задержан обстоятельствами непреодолимой силы, и проявляет при этом такую настойчивость, что начальник таможенной конторы выдает ему свидетельство, удостоверяющее, что он явился на заставу ровно в три часа пополудни, но удерживался там до четырех часов вследствие обыска, которому его подвергли.
Обзаведясь этим свидетельством, он продолжает свой путь, сопровождаемый спаниелем, на которого никто не обратил внимания, и идет в управление полиции.
Придя туда, он привязывает выданное ему свидетельство к концу шнурка, который висит между ног спаниеля, и просит служащего полицейской конторы отвести собаку в кабинет начальника полиции.
Собака вбегает в кабинет. Господин Эро читает свидетельство, болтающееся между ее ног, пытается разобраться в происходящем, заглядывает под брюхо собаки, откуда свешивается шнурок с привязанным к нему свидетельством, замечает, что шкура спаниеля — это накладная шкура, покрывающ