Станислав принял решение остаться в Данциге и разделить судьбу его защитников, как вдруг стало известно, что форт Вейхсельмюнде капитулировал. Эта капитуляция заставила город подумать и о собственной капитуляции, и король Станислав сам объявил жителям Данцига, что он возвращает им слово полечь под стенами города, которое они ему дали.
Королю оставалось лишь выяснить, каким образом он сможет покинуть город, который был окружен со всех сторон русской армией и окрестности которого на три льё кругом были затоплены водой.
Все предлагали ему планы побега. Графиня Чапская, супруга померанского воеводы, говорившая по-немецки так же хорошо, как на своем родном языке, и полностью доверявшая некоему человеку, преданность которого ей уже доводилось проверять и который прекрасно знал местность, предложила Станиславу разделить с ним опасности его путешествия, переодевшись крестьянкой и выдавая его за своего мужа.
Было предложено еще одно средство: оно состояло в том, чтобы встать во главе сотни решительных людей и прорваться сквозь ряды врага. Однако трудность состояла не в том, чтобы найти сотню таких людей, их нашлось бы и тысяча; но как предпринять подобную попытку в затопленной местности, да еще с линиями обложения, перекрывающими все проходы? Так что этот план был отброшен, как и предыдущий.
Третий план был предложен маркизом де Монти, французским послом, и этот третий план показался самым исполнимым: королю предстояло покинуть Данциг вместе с двумя или тремя надежными людьми, переодевшись крестьянином.
Чтобы привести его в исполнение, Станислав отправился в воскресенье 27 июня к послу, пользуясь предлогом, что ему хочется провести в его доме спокойную ночь, в отдалении от бомб, уже начавших достигать той части города, где он жил; но, прибыв в дом посла, Станислав столкнулся с одним из тех ничтожных затруднений, из-за которых почти всегда приходится откладывать исполнение великих замыслов и которые зачастую угрожают сорвать их вовсе.
Маркиз де Монти раздобыл крестьянский наряд, вполне годившийся для этих обстоятельств: изношенный кафтан, рубашку из грубого полотна, простенькую шапку и вдобавок палку из терна, грубую и шершавую, перевитую кожаной лентой; но оставалось еще найти сапоги!
Дать королю пару новых сапог означало выдать его первому встречному, который устремил бы на него пристальный взгляд. В продолжение двух дней посол внимательно разглядывал ноги всякого, кто проходил мимо него, ибо ему следовало сделать разумный выбор между новыми сапогами, которые могли выдать короля, и сильно изношенными, которые могли поставить его в затруднительное положение, и в конце концов счел, что один из офицеров гарнизона владеет именно такими сапогами, какие годятся для этих обстоятельств.
Однако каким образом и под каким предлогом посол мог обратиться к офицеру с просьбой уступить ему эту пару сапог?
Дело было настолько необычным, что маркиз де Монти, при всей своей опытности и дипломатической ловкости, отступил перед его сложностью; он предпочел подкупить слугу этого офицера: тот украл сапоги своего господина и принес их послу.
Сколь бы странным ни выглядел интерес, проявленный послом к паре старых сапог, сам факт кражи служил ручательством того, что подобная причуда останется в секрете.
Хотя в отношении степени изношенности этих сапог г-н де Монти рассудил правильно, размер ноги офицера он оценил плохо: у офицера нога была маленькая, а у короля большая, так что, когда Станислав попытался натянуть на себя сапоги офицера, его нога в них не влезла.
Тогда г-н де Монти приказал принести все старые сапоги, какие были в его доме. Пара, принадлежавшая камердинеру посла, подошла королю.
Таким образом, посол крайне далеко искал то, что находилось у него под рукой, и был вынужден договариваться о краже, в то время как ему следовало всего лишь потребовать свое собственное добро.
Король, полностью переодетый и имея при себе двести золотых дукатов, вышел из дома посла и на углу улицы встретил генерала фон Штайнфлихта, который поджидал его, переодетый, как и он. Вдвоем они отправились к плац-майору. Этот плац-майор, по происхождению швед, взялся содействовать побегу короля и должен был находиться в определенном месте крепостной стены.
Он оказался в условленном месте и ждал их.
У подножия крепостной стены стояли на привязи два челнока, с помощью которых беглецам предстояло преодолеть ров; в этих челноках должны были сидеть трое людей, которые, зная, по их уверениям, окрестности, взялись сопроводить беглеца в Мариенвердер, принадлежавший королю Пруссии.
Однако их оказалось там не трое, а четверо; тем не менее, поскольку момент для того, чтобы задавать вопросы, был неподходящим, король согласился с этим увеличением своего эскорта.
В десяти шагах от крепостного рва располагался пост, где стояли в карауле сержант и несколько солдат. Сержант, несомненно, имел какое-то строгое приказание, ибо Станислав видел, как он несколько раз брал на мушку плац-майора, который, ничего ему не объясняя, хотел пройти сам и провести беглецов. И столько же раз плац-майор, доведенный до крайности, опускал руку на спусковой крючок пистолета, лежавшего в кармане его камзола; однако при мысли о шуме, которое произведет оружие, и о суматохе, которая последует за убийством сержанта, он решил признаться ему во всем.
В ответ сержант потребовал, чтобы король подошел поговорить с ним и назвал свое имя. Король согласился на это; узнав Станислава, сержант поклонился ему и приказал солдатам пропустить его вместе со свитой.
Плац-майору не нужно было идти дальше, поэтому Станислав отпустил его и вместе с генералом фон Штайнфлихтом сел в лодку. На веслах они поплыли через затопленную местность, надеясь добраться до Вислы, а на рассвете оказаться на другом берегу реки и, следовательно, почти вне досягаемости врага.
Но, когда лодка проплыла всего лишь четверть льё, провожатые короля приметили стоявшую среди болот хижину и заявили, что они проделали в этот день немалый путь, что уже слишком поздно для того, чтобы пытаться переплыть реку, и потому следует провести тут остаток ночи и весь следующий день.
Все возражения Станислава оказались напрасны: решение было принято, и королю пришлось уступить.
Станислав вылез из лодки и вошел в дом.
Лишь теперь, после этой первой стычки со своим эскортом, Станислав внимательно оглядел тех, кто его сопровождал.
Вожаком у них был человек лет тридцати — тридцати пяти, воздействовавший на своих товарищей властным видом, который он принимал по любому поводу, излагая самые нелепые планы; это был образец одновременно невежества, глупости и упрямства.
Двое других принадлежали к тому разряду бродяг, наполовину солдат, наполовину цыган, которых в Германии называют schnapphahn[21] и о которых мы дадим более ясное понятие, напомнив, что слово schnapphahn французы переделали в шантрапа; они довольно неплохо знали местность, но, за исключением врожденного инстинкта животных, состоящего в умении ориентироваться посредством зрения, слуха и обоняния, являли собой совершеннейший тип скотства.
Четвертый, которого король не рассчитывал иметь в числе своих провожатых, на самом деле не принадлежал к этой почтенной компании.
Это был обанкротившийся купец, который, убегая от судебных приставов, договорился с ней добраться до Пруссии с помощью плана, намеченного для короля.
Все это нисколько не успокаивало короля. И потому он со стесненным сердцем вошел в комнату, лег на скамью, прислонив голову к купцу, разделившему с ним, в силу того, что в несчастье все равны, эту скамью, и стал ждать рассвета.
С наступлением утра король вышел из хижины. Он находился в полульё от Данцига, который русские продолжали бомбардировать, и наблюдал за этим бомбардированием, не упуская ни одной подробности.
Весь день он провел в нетерпении, желая, чтобы этот день поскорее закончился.
К счастью, хижина, где он находился, была настолько бедной и настолько уединенной, что никто более в нее не пришел.
С наступлением темноты Станислав и его свита снова пустились в путь; но, по мере того как они продвигались вперед, дорога становилась все более трудной. В конце концов они оказались среди целого леса камышей, в котором им нужно было прокладывать себе проход, причем не только раздвигая их, но и сминая дном лодки; изгибаясь, камыши издавали в ночной тишине треск, который мог быть услышан, и оставляли след, дававший возможность преследовать беглецов.
Кроме того, время от времени приходилось вылезать из лодки, увязшей в тине, и на руках перетаскивать ее туда, где вода была глубже.
Около полуночи они добрались до дамбы у реки, которая была принята ими за Вислу. Тотчас же проводники вознамерились устроить между собой совет; ни король, ни генерал фон Штайнфлихт на этот совет допущены не были. Король воспользовался этим моментом для того, чтобы попросить генерала фон Штайнфлихта забрать золото, которое он носил на себе и тряска которого причиняла ему боль; однако в ответ генерал заметил ему, что они могут разлучиться вследствие какого-нибудь происшествия, и тогда утрата этого золота будет иметь для короля крайне вредные последствия. Король продолжал настаивать, но генерал согласился в конце концов лишь на то, чтобы разделить эти деньги.
Он взял себе сто дукатов, а другие сто оставил королю.
Итог совета, устроенного проводниками короля, состоял в том, что у них возникло сомнение по поводу местности, где они оказались, поэтому вожак, Штайнфлихт и купец взберутся на дамбу, тогда как король и двое остальных обогнут эту дамбу, двигаясь по болоту.
Таким образом, то, что предвидел Штайнфлихт, осуществилось незамедлительно: королю и генералу предстояло разлучиться, но, правда, лишь на короткое время.
В их расчеты вкралась ошибка: они оказались не на берегу Вислы, а на берегу Неринга.
Между тем уже через сотню метров оба маленьких отряда потеряли друг друга из виду; каждую минуту король справлялся о Штайнфлихте, и каждый раз слышал в ответ от своих спутников: