Всему этому остроумному, насмешливому и бесчинному обществу никак уже не подходит Версаль с его огромными покоями, длинными галереями и парками с прямыми аллеями. Для ужинов в тесном кругу нужны небольшие покои и гостиные, где не царит этикет, где можно валяться на атласных диванах, видеть свое отражение в зеркалах и беседовать, не заставляя себя повышать голос.
Людовик XV покупает у герцога де Лавальера замок Шуази, и Шуази вскоре станет для Людовика XV тем же, чем был Марли для Людовика XIV.
Лемуан, Куазево, Пигаль и Буше принимаются за работу; одни обтесывают мрамор, другие рисуют на холсте. Целый мир сатиров, нимф, наяд, пастушков и пастушек, увенчанных цветами, украшенных лентами и напудренных, появляется на свет, наполняется жизнью, расходится по садам и заполняет собой стены замка. Однако остаются слуги, эти докучливые свидетели, эти болтливые смутьяны. Лорьо, искусный механик, помогает избавиться от них: он изобретает особые обеденные столы, которые именуются буфетчиками и которые вместе с запиской, где перечислены те вина, кушанья и фрукты, какие желают получить сотрапезники, уходят под пол, а затем, полностью сервированные, появляются снова, и так каждый раз.
Весь этот молодой двор, стремящийся к удовольствиям, обожающий войну и алчущий любви еще больше, чем почестей, был, как нетрудно понять, врагом старого кардинала. Придворные решили сделать попытку наподобие той, какая потерпела провал во времена маркизы де При, в годы министерства герцога Бурбонского; заговорщиками выступили г-жа де Майи, по-прежнему остававшаяся фавориткой короля, Ла Тремуй и Жевр; речь шла о том, чтобы отрешить кардинала от должности и поставить на его место г-на де Шовелена.
Кардинал узнал обо всем от тех, кто входил в окружение графа Тулузского, остававшееся преданным ему.
К несчастью для заговорщиков, г-н де Шовелен поставил себя в скверное положение.
Во время последней войны, когда г-н де Шовелен был министром иностранных дел, пошли слухи, напрасно или справедливо, будто он получил из Вены крупную взятку, имевшую целью побудить его действовать во вред интересам Савойи; и в самом деле, вспомним, что в награду за свое деятельное участие в военном союзе король Карл Эммануил получил всего лишь две небольшие провинции.
Кардинал собрал воедино все эти смутные слухи, придал им должный порядок, чтобы составить из них обвинительный акт, представил этот обвинительный акт королевскому совету и добился приказа об опале г-на де Шовелена.
Двадцатого февраля г-н де Морепа явился к г-ну де Шовелену и вручил ему следующее письмо кардинала де Флёри:
"Дружба, которую я всегда питал к Вам, сударь, удерживала меня до сих пор от того, чтобы нанести Вам удар, который честь, совесть, порядочность и забота о благе государства вынуждают меня нанести Вам сегодня.
Между тем г-н де Жюмийяк ждал у двери, имея приказ препроводить г-на де Шовелена в Гробуа.
Сокрушив г-на де Шовелена, кардинал обернулся против Ла Тремуя и Жевра. Король хотел было защитить своих друзей, но ему пришлось уступить. Кардинал потребовал отправить их в ссылку и получил согласие на это.
Старый канцлер д'Агессо вновь вступил в должность хранителя печати; г-н Амело, управляющий финансами, был назначен государственным секретарем по иностранным делам, а г-н де Морепа — государственным министром.
Это великое событие было увековечено сатирической песенкой. Вот она:
Февральским днем,
Часу в седьмом,
Промчался Морепа верхом.
Аллилуйя!
Глаза его сверкают злом;
С язвительным смешком
Он к Шовелену входит в дом.
Аллилуйя!
Слова его звучат как гром:
"Приказ подписан королем,
Печать у вас мы заберем!"
Аллилуйя!
Едва он скрылся за углом,
Туда же Жюмийяк бегом:
Ему и дьявол нипочем.
Аллилуйя!
Когда сей гость явился в дом,
Старик был в трепете немом:
Он до беды своей дошел умом.
Аллилуйя!
Обмякнул канцлер, словно снега ком,
И молча, будто с гостем незнаком,
Печать ему отдал с кивком.
Аллилуйя!
Гость молвит в тоне приказном:
"Вас в Гробуа немедля отвезем,
С эскортом, сударь, с ветерком!"
Аллилуйя!
Великой новостью влеком,
Возликовал Париж в один прием,
И все мы взапуски поем:
Аллилуйя!
И в самом деле, Париж всегда поет, когда что-то терпит провал, независимо от того, что проваливается — театральная пьеса или политическая карьера.
Одна лишь г-жа де Майи избежала мести кардинала; дело в том, что, неотступно наблюдая за королем, кардинал понимал, что в скором времени Людовик XV отомстит за него сам.
И действительно, Людовик XV, которому едва исполнилось тридцать лет, уже израсходовал часть отпущенных ему на жизнь удовольствий. Людовик XV пресыщен охотой, Людовик XV пресыщен застольями, Людовик XV пресыщен карточной игрой; Людовик XV скучает среди своего остроумного, элегантного, чувственного и наполненного благоуханием двора; Людовик XV печален, он подшучивает над смертью, однако боится ее. Лишь одно может оживить Людовика XV, испытавшего уже все перемены, кроме одной: перемены в любви.
Но, как нам предстоит вскоре увидеть, она утомит его, как и все прочие.
Между четырьмя сестрами г-жи де Майи была одна, грезившая о необычайной славе: она хотела разделить с сестрой королевскую милость, завладеть сердцем Людовика XV, а затем его умом и, добившись низвержения первого министра, править Францией.
Этой сестрой, еще не вышедшей в то время замуж, была мадемуазель де Нель; ей только что минуло двадцать два года, и она жила в аббатстве Пор-Рояль.
Между тем мадемуазель де Нель не была красива; она не заблуждалась по поводу свой внешности и знала, что король терпеть не мог дурнушек; однако ее отличали дерзкое воображение и отважный, авантюрный характер, и, благодаря силе своего желания, она достигла того, что задумала.
Вот что она писала своей приятельнице г-же де Дре, ставшей канониссой:
"Я буду слать письмо за письмом к моей сестре г-же де Майи; она добра, она призовет меня к себе. Я заставлю короля полюбить меня, выгоню Флёри и буду править Францией".
Все осуществилось в соответствии с желаниями мадемуазель де Нель: г-жа де Майи была растрогана письмами сестры, описывавшей ей беспросветную скуку монастырской жизни, и пригласила к себе бедную затворницу. Мадемуазель де Нель пустила в ход все средства. Людовик XV, в тридцать лет скучавший так же, как Людовик XIV скучал в семьдесят, нашел для себя некоторое развлечение в остроумии вновь прибывшей; и, когда г-жа де Майи разгадала замыслы своей сестры, было уже слишком поздно для того, чтобы воспрепятствовать их исполнению.
И тогда, вместо того чтобы препятствовать любовным связям короля, г-жа де Майи решила потворствовать им; она настолько любила короля, что предпочла скорее владеть им наполовину, чем лишиться его совсем. К тому же г-жа де Майи надеялась, что о проявленной ею снисходительности никто никогда не узнает; однако цель мадемуазель де Нель состояла вовсе не в этом. Она повела дело так удачно, что король признался в своем счастье нескольким придворным, и менее чем через три месяца тайна бедной г-жи де Майи была уже известна всему двору.
И тогда, понятное дело, речь зашла о том, чтобы выдать мадемуазель де Нель замуж. Король очень хорошо умел делать детей, и потому вполне могло случиться непредвиденное происшествие, способное поставить всех в затруднительное положение. Так что новой фаворитке стали приискивать жениха.
Выбор пал на г-на де Вентимия, внучатого племянника архиепископа Парижского, того самого, кто сыграл важную роль в деле о конвульсионерах с кладбища Сен-Медар; дядя очень хотел стать кардиналом. Господин де Тансен только что был назначен кардиналом, а ведь он имел на это звание ровно столько же прав, сколько вот-вот должен был получить архиепископ. Невесте были обещаны приданое в двести тысяч ливров и должность придворной дамы, а жениху — шесть тысяч годового пенсиона и покои в Версале. При этом по поводу кардинальского сана не было сказано ни слова, однако архиепископ не только дал согласие на такой брак своего племянника, но и сам обвенчал его с мадемуазель де Нель.
Однако мало было дать мадемуазель де Нель мнимого мужа, нужно было прямо после ее венчания, в тот же вечер, доставить себе удовольствие заместить этого мужа. И вот каким образом это было устроено: мадемуазель де Шароле, принцесса, с которой было нетрудно договориться, предоставила молодоженам свой Мадридский замок; король, со своей стороны, отправился ужинать во дворец Ла-Мюэт с мадемуазель де Клермон, г-жой де Шале и г-жой де Талейран. Затем, когда все сочли, что свадебный ужин в Мадридском замке подошел к концу, король предложил своим сотрапезницам нанести туда визит. Он сел вместе с ними в карету и прибыл в Мадридский замок; там все шло отлично и выглядело в полном соответствии со свадебными обычаями. Король подключился к игре и вплоть до полуночи играл в каваньолу; в полночь заговорили о том, что пора позволить новобрачным лечь в постель, но Людовик XV заявил, что он желает быть добрым государем до конца. И потому он сопроводил супругов в спальню и подал Вентимию ночную рубашку, что являлось одной из самых больших почестей, какие могли оказать короли. Все, что происходило начиная с этой минуты, покрыто туманом неясности. Какой-то человек вернулся спать в Ла-Мюэт, но маршальша д’Эстре, которая в тот самый вечер сбежала оттуда и отправилась ночевать в Багатель, и г-жа де Рюффек, которая столь же поспешно уехала оттуда в Париж, утверждали, что вовсе не король покинул Мадридский замок, а Вентимий, и что это он приехал ночевать в Ла-Мюэт.