— Я молода, у меня нет ни отца, ни матери; муж в отсутствии, а родственники покинули меня; но Небо, несомненно, не оставит меня своим покровительством.
Опираясь на это умозаключение, делавшее немалую честь Провидению, г-жа де Флавакур послала за портшезом, села в него, приказала отнести ее в Версаль и, прибыв на Министерский двор, распорядилась опустить портшез на землю и снять с него шесты, а затем отослала носильщиков.
Многие проходили мимо, не обращая никакого внимания на портшез; другие удивлялись, глядя на него, но не осмеливались спросить сидевшую в портшезе даму, что она тут делает. Наконец, спустя какое-то время, по двору прошел герцог де Жевр; он подошел к портшезу, открыл его дверцу и, крайне изумившись, воскликнул:
— Ах, это вы, госпожа де Флавакур! Но по какому случаю вы тут оказались? А знаете ли вы, что ваша бабушка скончалась?
— А вы, господин герцог, — отвечала г-жа де Флавакур, — знаете ли вы, что господин де Морепа и его жена выгнали нас, меня и мою сестру, из дома, словно каких-нибудь бродяжек? Они, без сомнения, боялись, что мы будем им в тягость. Моя сестра Ла Турнель отправилась неизвестно куда; что же касается меня, то я положилась на волю Провидения.
Изумленный тем, что он услышал, герцог де Жевр поклонился г-же де Флавакур, попросил ее несколько минут терпеливо подождать, а затем побежал к королю и, подведя его к окну, указал на стоящий посреди Министерского двора портшез.
— Ну и что вы мне там показываете? — спросил король.
— Вы видите этот портшез, ваше величество?
— Разумеется, вижу.
— Ну так вот, в нем сидит госпожа де Флавакур.
— Госпожа де Флавакур, одна, в этом портшезе?! — воскликнул король.
— Совершенно одна, государь.
— Но кто же ее поместил туда?
— Ее изобретательный ум.
— Объяснитесь, герцог.
— Дело в том, государь, что ее выгнал из дома господин де Морепа, и потому она сочла долгом отдаться под защиту Бога и…
— И?..
— … и короля, государь.
Людовик XV рассмеялся.
— Быстро ступайте к ней, — сказал он. — Пусть ей предоставят покои во дворце и немедленно отправятся на поиски ее сестры, г-жи де Ла Турнель.
Герцог де Жевр не заставил повторять ему этот приказ; он бегом спустился во двор, взял г-жу де Флавакур под руку и явился вместе с ней к королю.
Король предоставил ей прежние покои г-жи де Майи, находившиеся в новом крыле дворца, и пообещал ей должность придворной дамы. Что же касается г-жи де Ла Турнель, то ее препроводили в покои г-на де Вореаля, епископа Реннского.
Госпожа де Ла Турнель и г-жа де Флавакур были самыми красивыми из пяти сестер де Нель.
Король не мог не обратить внимания на эту красоту. Он явно имел склонность к сестрам де Нель и начал ухаживать за двумя своими новыми гостьями, принимать которых ему довелось вследствие жестокого поведения г-на де Морепа и его супруги.
Со своей стороны, г-н де Морепа и его супруга, видя то внимание, какое король проявлял к обеим, пожелали помириться с ними; однако в этом они преуспели только в отношении г-жи де Флавакур, женщины умной, добросердечной и беззлобной, которая заявила, что она все простит им, если они сделают хоть малейший шаг к примирению с ней.
Но совершенно иначе обстояло дело с г-жой де Ла Турнель, продолжавшей бранить их и питать к ним жгучую ненависть.
Кстати сказать, в то время, когда король обратил взор одновременно на г-жу де Флавакур и г-жу де Ла Турнель, эти дамы пребывали в следующем положении.
Супруг г-жи де Флавакур, как уже было сказано, находился в армии; но, тем не менее, он был сильно любим женой, которая сразу же дала понять королю, что она никогда не изменит своему мужу, даже с королем.
Госпожа де Ла Турнель была вдовой, но в тот момент ее сердце было занято. Она имела любовником графа д'Аженуа, сына герцога д'Эгийона и племянника г-на де Ришелье.
И потому Людовик XV обратился за содействием именно к г-ну де Ришелье, который, в качестве близкого родственника, должен был иметь сильное влияние на молодого графа.
Однако герцог подумал, что лучше действовать не убеждением, а хитростью. Он спешно отправил к графу д'Аженуа одну из придворных дам, поручив ей обольстить графа.
Между тем, удалившись в Версаль, г-жа де Ла Турнель виделась лишь с теми, с кем король позволял ей видеться, и граф д'Аженуа не входил в число этих особ.
Тем не менее г-жа де Ла Турнель продолжала оказывать сопротивление Людовику XV, признавшись ему в своей любви к графу, в верности которого у нее не было сомнений.
Именно в это время герцог де Ришелье начал осуществлять свой замысел. Сирена, которую он послал к племяннику, с каждым днем все более завоевывала сердце графа, ставшего безоружным в своем одиночестве. Однако дама сделала вид, что ей необходимо разлучиться с ним на некоторое время; они пообещали друг другу обмениваться письмами, и переписка началась.
Письма графа д’Аженуа дама передавала герцогу де Ришелье, герцог де Ришелье передавал их королю, а король — г-же де Ла Турнель.
Несмотря на эти письменные доказательства измены, г-жа де Ла Турнель вначале держалась твердо, заявляя, что почерк графа подделан; однако в конце концов письма эти сделались настолько нежными, а признаки неверности графа настолько очевидными, что г-жа де Ла Турнель решила отомстить своему неверному любовнику.
В подобных обстоятельствах есть лишь одна возможность мести — по закону око за око. Госпожа де Ла Турнель остановилась на этой мести и пообещала королю взять его в сообщники.
Однако она поставила одно условие.
Госпожа де Ла Турнель ненавидела свою сестру г-жу де Майи и к тому же была слишком горда для того, чтобы согласиться делить с ней своего любовника, с чем мирились г-жа де Вентимий и г-жа де Лораге. И она потребовала изгнания г-жи де Майи.
Король, более уже не любивший г-жу де Майи, пообещал г-же де Ла Турнель исполнить все, что она пожелает.
Возможно, Людовику XV было бы довольно затруднительно уведомить г-жу де Майи об этой опале, как вдруг она сама пошла навстречу такому разговору, упрекнув короля в его холодности к ней.
Людовик XV всегда был жесток с женщинами, которых он больше не любил.
Он воспользовался случаем и заявил г-же де Майи, что эта холодность подлинная, что он не умеет притворяться и, не любя более, не может изображать страсть, которая перестала существовать.
При этом ответе несчастная г-жа де Майи разразилась криками, залилась слезами и упала на колени перед королем.
Но лед тронулся, и г-жа де Майи тотчас же узнала из уст своего августейшего любовника, что он не только не любит ее более, но и требует от нее, чтобы она удалилась от двора и уступила место своей сопернице.
И тогда г-жа де Майи начала просить, умолять короля не поступать с ней так жестоко; бедняжка сказала ему, что согласна играть при г-же де Ла Турнель ту же роль, какую она играла при г-же де Вентимий и г-же де Лораге, своих сестрах; но король, беспощадный по отношению к ней, дал ей два дня сроку на то, чтобы удалиться от двора, — и только.
Это изгнание было тем более жестоким, что г-жа де Майи, не имея ни отца, ни матери и будучи разлученной со своим мужем, буквально не знала, куда ей отправиться из Версаля.
Она сказала обо всем этом королю, но карета, которая должна была увезти ее, в назначенный час уже стояла у дверей. К счастью, графиня Тулузская, всегда находившаяся с ней в дружеских отношениях, приютила ее у себя, меж тем как г-жа де Ла Турнель, получив приглашение отправиться в Шуази, должна была на глазах у всех занять место, принадлежавшее прежде ее сестре.
Эта поездка в Шуази происходила 12 сентября. Король, подав руку г-же де Ла Турнель, поднялся в карету вместе с мадемуазель де Ла Рош-сюр-Йон, г-жой де Флавакур, г-жой де Шеврёз, г-ном де Вильруа и принцем де Субизом.
Тем не менее, заменив свою сестру, г-жа де Ла Турнель по прибытии в Шуази испытывала чувство стыда от того, что заменила ее так легко и открыто. По окончании ужина, видя, как король пожирает ее глазами, она подошла к г-же де Шеврёз.
— Дорогая моя, — сказала она, — мне предоставили здесь чересчур большую комнату, и мне в ней страшно; вы славитесь храбростью, и потому я прошу вас: уступите мне вашу комнату и возьмите мою.
Однако г-жа де Шеврёз остереглась ответить согласием, опасаясь, что король может обознаться в темноте и тогда ей придется играть глупую роль.
— Душенька моя, — ответила она г-же де Ла Турнель, — в Шуази я не у себя дома, а в гостях у его величества; стало быть, я ничего не могу делать здесь без приказа и одобрения короля.
В итоге г-жа де Ла Турнель была вынуждена сохранить за собой свою комнату; но, поскольку ей было стыдно принять наследство сестры столь быстро, она надежно заперлась там и, несмотря на ночные походы короля, несмотря на его любовные постукивания в дверь, к себе его не впускала.
Эта оборона, то ли подлинная, то ли устроенная с расчетом, длилась почти месяц, ибо лишь 10 декабря стало известно, что прошедшей ночью дверь проявила себя более жалостливой и открылась.
Дело в том, что, застилая утром кровать г-жи де Ла Турнель, горничные нашли табакерку короля, которую его величество забыл у нее под подушкой.
Это известие, а также первая постановка трагедии "Магомет" и карета особого устройства, изобретенная г-ном де Ришелье, стали главными новостями последнего месяца 1742 года.
Герцог де Ришелье, весьма раздосадованный тем, что ему предстоит покинуть двор и отправиться в Лангедок, чтобы проводить там заседания провинциальных штатов, заявил, что на всем пути до Лиона, где ему придется остановиться, он будет спать.
И потому, чтобы сдержать свое обещание, он придумал карету особого устройства, длиной в шесть футов, очень мягкую на ходу, подвешенную на двойных рессорах и заключающую в себе полноценную постель.
Вечером 13 декабря карету прикатили во двор Версальского замка, куда посмотреть на нее приходили все прид