— А что такое?
— Ходят упорные слухи, что юная графиня то ли ведьма, то ли протестантка. В-общем, с католической церковью у неё, как бы это помягче сказать, недопонимание.
— В таком случае лучше бы ей быть ведьмой. Гугеноты нынче не в моде.
Двумя днями позже стихийного военного совета у Гизов королева-мать принимала у себя в кабинете канцлера Рене де Бирага. Запах давно не мытого старческого тела и несвежее дыхание королевы (накануне она плотно поужинала жирным кабанчиком с луком) плотно держались в воздухе и Рене время от времени незаметно обмахивал лицо надушенным платком. Канцлер был одним из немногих, с кем Медичи беседовала в своем кабинете, остальных принимала либо в Золотом зале, чтобы тяжёлая роскошь позолоченной лепнины подавляла человека, либо во время официальных приемов в Лувре, особенно, если надо было прилюдно поставить на место попавшего в немилость. В личном же кабинете королевы-матери всегда царил полумрак, слегка рассеянный несколькими свечами и без конца дымившим камином. Стены, потолок, мрачные окна и даже ковры в кабинете производили такое же гнетущее впечатление, как и его хозяйка, но Рене де Бираг уже привык к этому, как и к ежедневным визитам к королеве.
На этот раз главным обсуждаемым лицом стала невесть откуда взявшаяся сестра Луи де Бюсси — Регина де Клермон, графиня де Ренель.
— Святые апостолы! Откуда она только взялась на мою голову, — пыхтела старая королева. — Про неё уже все давным-давно забыли, так и сидела бы дальше в своём монастыре! Канцлер, это ваш недосмотр.
Бираг по обыкновению не возражал и не переспрашивал. На его лице маска раскаяния менялась только выражением полного повиновения и обожания.
— Вам достаточно было только намекнуть настоятельнице и эта выскочка приняла бы обет невесты Христовой. Думаю, её наследство не помешало бы обители урсулинок.
— Насколько мне известно, — вкрадчиво заговорил канцлер, — настоятельница монастыря, родная тётка Регины, с нетерпением ждала дня, когда племянница покинет обитель и неоднократно писала слёзные письма сначала старому графу, потом Луи, чтобы они забрали назад это сокровище. В ответ получала внушительные суммы и ни единой записки. И хотя урсулинки жили, по сути, на деньги юной графини, они уже согласны были питаться хлебом и водой и жить подаянием, лишь бы избавиться от этой бесовки.
— Неудивительно, — согласилась Екатерина, — я вот тоже заплатила бы любые деньги, лишь бы не видеть при дворе любимчика Франсуа, этого дерзкого Бюсси.
— Но, ваше величество, мы ведь можем использовать графиню в своих целях. На благо нам и в пику Бюсси…
— Если у вас есть какие-то идеи на сей счет, я хочу их услышать немедленно!
— Вы могли бы сделать графиню де Ренель своей фрейлиной.
— Что?! Сестра Бюсси подле меня? Каждый день видеть это наглое лицо и слышать её высокомерный голос?
— Вы же не дослушали меня, ваше величество. Сделав её своей приближённой, фавориткой, вы полностью сможете её контролировать. От королевских милостей у девчонки закружится голова, она будет вас боготворить и станет послушной игрушкой в ваших руках. Её неопытность, тщеславие и, согласитесь, необыкновенная красота послужат на пользу французскому престолу. Она соблазнит любого мужчину и добудет любые сведения, провернёт любую интригу, погубит или подчинит своей, а значит, и вашей воле кого угодно. Мозгов у неё побольше, чем было в своё время у красотки Руэ, а уж красотой она не уступит даже Изабель де Линней, так что там, где ваших ожиданий не оправдали они, блестяще может справиться графиня де Ренель. Эта женщина, по-моему, способна лишить боевого духа всё гугенотское воинство. И граф Луи де Бюсси тоже будет в наших руках — слово сестры для него превыше закона Божьего.
— Наш дерзкий мальчик на побегушках у сопливой младшей сестры?
— Мадам, я видел собственными глазами, как он смотрел на неё.
— И что?
— Он влюблён. Без памяти. До умопомрачения.
— Граф де Бюсси? В кого? В… в свою сестру? — Екатерина затаила дыхание: таких козырей у неё в руках давненько не было.
— Именно. Я не знаю, что он будет теперь делать, скорей всего сбежит на край света. Но это тоже не самый плохой вариант, чем дальше Бюсси от Парижа, тем чище воздух в Лувре. А если и останется, то одним только именем Регины мы сможем манипулировать этим гордецом, как нам заблагорассудиться. К примеру, ваш младший сын, герцог Анжуйский вчера уже устраивал ей персональную прогулку по Лувру и обещал бросить к её ногам своё герцогство и вообще всё, что она пожелает. А ведь она может пожелать, чтобы герцог насмерть рассорился с Генрихом Наваррским и думать забыл о том, что его старший брат, будучи королём Польши, практически в обход него получил корону Франции.
— Браво, канцлер! Вы не зря тратите деньги из королевской казны.
— Ваше величество! Помилуйте, да я в жизни…
— Не взял самой мелкой монеты лично для себя. Знаю. Слышала не раз. И пока что делаю вид, что верю в это. Что ж, канцлер, пусть мой секретарь напишет письмо… Нет, письмо может попасть на глаза Бюсси или, что ещё хуже, Гизам. Я пошлю кого-нибудь из пажей за девчонкой и сама поговорю с ней с глазу на глаз.
Канцлер склонился в низком поклоне и вышел, пряча торжествующую улыбку в уголках губ: фрейлины королевы обычно кочевали из одной постели в другую по малейшему намеку госпожи. Страшнее удара для заносчивого Луи не придумать.
В четверг спозаранку в ворота дворца Бюсси постучал молоденький Анн де Гонто, младший сын Бирона де Гонто, — любимый паж Екатерины Медичи. Гордо вздёрнув золотистую голову, он передал Регине, что королева-мать просит графиню явиться в Лувр, поскольку весьма заинтересовалась ею и хотела бы поближе познакомиться с ней. Не спавшая третью ночь Регина обречённо вздохнула, но гневить властную старуху в первую же неделю не рискнула, достаточно того, что королева-мать на дух не выносила Луи. К тому же, врождённое любопытство не давало спокойно сидеть на месте. Регина подняла на уши камеристок и, торопливо запихивая в себя под причитания и ворчания Франсуазы бутерброд вперемешку с яблоком, заливая всё это молоком, была одета, причёсана и даже слегка надушена в какие-то полтора часа. Перед толстой, обрюзгшей Екатериной она должна была появиться во всём блеске своей молодости и красоты. Платье из золотистого атласа, расшитого чёрными цветами, с глубоким декольте, выгодно подчёркивало редкий прозрачный оттенок её кожи, который Луи в порыве восторга назвал "рассветом в горах, покрытых ослепительно-белым снегом". Картину довершало изысканное ожерелье из крупных опалов медового цвета и такие же серьги. Анн де Гонто задохнулся от восхищения и в синих глазах его засверкали искры юношеской влюблённости. "Ещё один", — вздохнула про себя Регина, одарила его неотразимой улыбкой и приняла поданную ей руку.
Всю дорогу до Лувра юный паж развлекал Регину пикантными и забавными историями из жизни придворных, пытался несколько раз (увы, безрезультатно) сочинить мадригал в её честь и галантно предложил свой надушенный платок, когда пришлось проезжать залитую помоями улицу Сен-Поль. Входя в галереи Лувра, графиня уже знала наверняка, зачем понадобилась королеве: пополнить состав "летучего эскадрона", — и ей оставалось только поблагодарить бога за то, что Луи не успел проснуться, иначе он нипочем бы не отпустил её в Лувр одну, а также мог запросто надерзить королеве-матери, как однажды надерзил королю. С красавицами из "летучего эскадрона" он провёл не одну бурную ночь, но скорей умер бы, чем согласился увидеть свою сестру среди них.
Когда юный де Гонто скрылся за дверью покоев королевы-матери, тёмные портьеры южного окна раздвинулись и из-за них шагнул к Регине неотразимый Шарль де Лоррен. Графиня от неожиданности вскрикнула.
— О, я вас испугал, небесное создание? — чарующий шёпот щекотал ухо.
— Да, немного, — мило улыбнулась Регина, польщённая вниманием младшего брата самого Генриха Гиза.
— Приношу свои извинения, и, поскольку нас не представили друг другу до сих пор, к вашим услугам герцог Майенн Шарль де Лоррен. А вы, судя по редкостной красоте вашего лица, так похожего на лицо отважного Бюсси, Регина де Клермон?
Графиня протянула Шарлю руку для поцелуя.
— Простите великодушно мое любопытство, но что делает в столь ранний час юная богиня в стенах этого Критского лабиринта?
— Готовится сразиться с Минотавром.
— В таком случае, позвольте мне выступить в роли Тесея.
— По-моему, Тесеем как раз являюсь я сама. Единственная вакантная роль — это Ариадна. Но на неё вы не особо похожи.
— Зато у меня есть волшебная нить.
— ?
— Если я правильно вас понял, Минотавром на сегодня является чёрная толстуха из Флоренции?
— Вы как всегда правы.
С лукавой улыбкой Шарль протянул ей письмо и прежде, чем Регина успела о чём-либо спросить, исчез в полумраке переходов.
Графиня быстро оглянулась по сторонам, сорвала с письма печать и начала читать. Писала ей сама блистательная герцогиня де Монпасье, Екатерина-Мария де Лоррен — злейший враг Генриха III Валуа.
"Регина, — позвольте мне так называть вас, ибо я испытываю к вам самые искренние дружеские чувства, — прошу вас со всей серьёзностью и полным доверием отнестись к моему письму. Из достоверных источников мне стало известно, что королева-мать сегодня утром будет иметь с вами разговор. Также известна мне цель этого разговора. Вам, я думаю, тоже. Мой брат любезно вызвался передать вам это письмо и дождаться окончания вашей беседы с Медичи. Он в восторге от вашей красоты и ума и, как и я, хотел бы располагать вашей дружбой. Но — к делу.
С вашим появлением в Париже вокруг вас разыгралась та же борьба, что шесть лет назад бушевала вокруг вашего брата. При всем желании, в наше время в Лувре невозможно сохранять полную независимость и вам, волей-неволей, нужно будет отдать себя под покровительство какой-либо партии. Впрочем, зачем я объясняю эти прописные истины вам, достойной сестре самого Бюсси? Но ваша неопытность в придворных интригах и юношеская горячность могут подтолкнуть вас к неверному выбору. Надеясь опередить ваших недоброжелателей, которые, несомненно, постараются затянуть вас в свои сети, я предлагаю вам свою дружбу и своё покровительство.