лик, над ним — полочка с книгами. Около столика и кабинета и напротив камина были расставлены удобные высокие кресла. Всю середину комнаты занимала огромная кровать под прозрачным кисейным балдахином с золотыми шёлковыми кистями. Даже на улице Гренель в доме Бюсси не было ни одного столь же уютного и светлого уголка.
И где-то со дна души начала, покачиваясь и вздрагивая, подниматься прежняя, настоящая Регина де Ренель. Та, которая могла по достоинству оценить окружавшую её красоту. Девушка нерешительно подошла к окну и замерла от восторга: во всё пронзительно-голубое небо рассыпались золотыми искрами, лентами и всполохами лучи утреннего солнца. О ночной буре напоминали только сломанные ветви деревьев и валявшиеся то тут, то там доски, щепки, тряпки и прочие обломки, разбросанные обезумевшим ветром. Мир вокруг улыбался, словно прошедший ливень отмыл его дочиста и теперь солнце посыпало его сверху золотой пудрой. И ещё этот дивный, ни с чем не сравнимый запах воздуха после грозы, запах мокрой земли и виноградников!
Филипп был прав, жизнь начиналась заново каждое утро. И здесь, вдали от Парижа и Лувра, пели птицы, плыли редкие облака, срывались с крыши последние капли прошедшего дождя. Во дворе возились в луже утки, поросята и пара полуголых чумазых малышей, сбежавших с утра от строгой няньки и дорвавшихся до нового водоёма. И этот мир за окном позвал её звонко и радостно.
Регина кое-как оделась, махнула два раза гребнем по рыжим вихрам и стремглав помчалась на улицу. Она бежала наугад вниз открытой итальянской лестнице, потом по светлой каменной анфиладе комнат, сбившись со счёта открывающимся перед ней дверям: белым, позолоченным, красным, чёрным. Она выскочила во двор и побежала дальше, к воротам, чтобы с дороги разглядеть весь замок, выраставший на фоне лазоревого неба чётко очерченной картинкой. Высокий, сложенный из светлого камня, непривычной Г-образной формы (восточное крыло замка так и не было построено). О его древней и славной истории говорил заросший тиной и обмелевший ров вокруг замка и подъёмный мост, который в последние годы никогда не поднимали и его механизмы, по всей вероятности, заржавели. Регину привели в неописуемый восторг изящные угловые башни, чьи шпили золотились в лучах восходящего солнца. Они поднимались из массивных стен так стремительно и высоко, будто хотели оторваться от их грубой приземленности. Длинные стрельчатые окна были украшены дивными витражами и искусно вырезанным растительным орнаментом, навеянным мавританской культурой. Никаких горгулий и прочих бесовских порождений не было и в помине. Фасады были разделены фризами и пилястрами и увенчивались люкарнами с фронтонами. Над крытым бруствером восточной башни, пристроенной к центральному флигелю, высилась изящная коронка. Вместо спиральной лестницы, как в Блуа, здесь была прекрасная итальянская лестница с прямыми маршами и тремя открытыми лоджиями, пышно украшенная и праздничная. Плоские своды над лестничными маршами были украшены медальонами с профилями славных предков де Лоржей. Этот замок дышал покоем и счастьем многих поколений.
Её неисчерпаемая жажда всё рассмотреть, до всего дотронуться собственными руками, понюхать, если можно, попробовать на вкус забила в ней с новой силой. Она взвизгнула, как деревенская девчонка, и, подобрав юбки, помчалась по дороге. Каблучки дробно застучали по мосту. Около натянутых мощных цепей она остановилась, провела пальцами по звеньям и на белоснежной коже остался ржавый налёт. Регина не удержалась и прижалась к железу носом, вдыхая запах столетней истории. Останавливаясь на каждом шагу, она медленно подошла к распахнутым воротам, погладила их ладонью, моментально перепачкавшись в пыли и ржавчине. Она волчком крутилась во дворе, обрызгала из лужи малышню, сунулась в глубокий, пахнувший прохладой и тишиной колодец, потом направилась к замку, чтобы успеть осмотреть его изнутри, от деревянных барельефов оружейной комнаты до огромных котлов в кухнях.
На освещённое высокое крыльцо вышла совсем молодая, одних лет с Региной, девушка в скромном атласном платье глубокого чёрного цвета, украшенном жемчужной брошкой и чёрными испанскими кружевами. Она заслонилась от яркого утреннего света рукой, но Регина успела рассмотреть её лицо, молочно-белое, с ярким, словно нарисованным румянцем, с мягкими и лёгкими чертами. Ярко-розовые по-детски пухлые губы девушки были приоткрыты от радостного удивления. Круглые голубые глаза с короткими пушистыми ресницами не поражали особой красотой, но чистый и наивный взгляд их мгновенно вызывал симпатию и расположение. Регина отметила, что незнакомка не является красавицей в строгом смысле слова, а уж рядом с ней и вовсе будет выглядеть серой мышкой. Но в чём не уступала эта девушка признанным столичным прелестницам, так это тяжёлой копной белокурых волос и точёной фигуркой. Регина ещё подумала в тот момент, что одень их в одинаковые платья и прикрой голову плотной вуалью — и никто не отличит их друг от друга.
Девушка легко спустилась с крыльца и улыбнулась гостье открыто и весело. Она была похожа на маленькую лесную птичку, обогретую солнцем. Регина шагнула к ней, но почему-то сердце тревожно и мрачно, как церковный колокол, ухнуло в груди.
— Доброе утро! Меня зовут Анна Лаварден, баронесса де Варенн.
Она не успела договорить — отдавая на ходу приказанья слугам, из замка выбежал Филипп.
— Графиня, я вижу, моя кузина уже успела вам представиться. Что ж, Анна, познакомься с Региной де Клермон д'Амбуаз, графиней де Ренель, величайшей драгоценностью Парижа и моей невестой.
Анна бросила мимолётный вопросительный взгляд на Филиппа, снова посмотрела на Регину и присела в почтительном реверансе:
— Я очень рада и вашему приезду, и этой замечательной новости.
— Думаю, вы очень быстро найдёте общий язык. А мне пора наведаться на южные виноградники и к старому Гарену. Я вернусь к вечеру и, скорее всего, буду зверски голоден.
Расцеловав обеих девушек в щёки, Филипп уехал в сопровождении управляющего. Регина и Анна переглянулись друг с другом и, сглаживая неловкое молчание, графиня спросила:
— А что, в отсутствие Филиппа никто не завтракает? Я, например, до вечера не доживу. Граф говорил, что жена управляющего Николетта — отменная хозяйка. Может, наведаемся к ней в гости с утра?
Анна согласно кивнула. Вместе они привели в порядок одежду Регины и нагрянули к Николетте как раз в тот момент, когда она накрывала стол. Хозяйка, как и говорил Филипп, оказалась весьма миловидной и смешливой особой и, глядя на неё, графиня не могла представить, что несколько лет назад эта женщина пережила кошмар, ещё более ужасающий, чем случившееся с самой Региной. Они позавтракали свежевыпеченными лепёшками с молоком, тушёными овощами и творогом с ягодами.
Но поговорить с Николеттой о том, что тревожило и волновало душу, что снилось в кошмарах, Регина не отважилась. Побоялась ли бередить старые раны женщины воспоминаниями, не захотела ли ровнять себя с кухаркой одинаковой бедой или просто решила поскорее всё забыть — истинной причины она бы и сама не смогла назвать. Но скорее всего, потому что поняла значительную разницу в этих, казалось бы, одинаковых историях: Николетта была ребёнком и солдаты осквернили её тело и напугали её до полусмерти, что же до Регины, то король, в первую очередь, задел её гордость, унизил её достоинство. Молодое сильное тело быстро излечивалось от ран, страха в гордой дочери Клермонов не было никогда. Но душа горела мятежным огнём обиды и мести.
Дни в замке Монтгомери потекли неспешно и легко. Регина целыми днями бродила по берегу Гаронны, по фруктовым садам и виноградникам, поднималась в горы. Филипп и Анна Лаварден повсюду сопровождали её, обычно вместе, но порой, когда на неё с новой силой накатывали воспоминания о роковой ночи в Блуа и она ни под каким предлогом не желала видеть ни одного мужчину, компанию на прогулке составляла ей только Анна. Регина дышала свежим бризом, долетавшим с океана, купалась в солнечных лучах и объедалась сыром, зреющим виноградом и огромными душистыми яблоками. Присутствие простенькой и в чём-то даже наивной, провинциальной до мозга костей Анны её вполне устраивало — можно было забыть о придворных интригах и постоянных нравоучениях Екатерины-Марии. Конечно, блестящего общества герцогини ей недоставало, но подруга бывала временами слишком проницательна и Регина уже устала скрывать изо всех сил свою тайную любовь и свои непрекращающиеся мучения. А кузина Филиппа, к великому удивлению Регины оказавшаяся в столь юном возрасте вдовой одного из богатейших дворян Тулузы, слушала рассказы графини с открытым ртом и откровенно восхищалась выбором Филиппа.
Приезд блистательной и умной графини был для Анны глотком свежего воздуха. Родители выдали её замуж в очень раннем возрасте, девушка нигде не была до замужества и оставалась до сих пор практически неграмотной. В просвещённой и независимой Тулузе над Анной откровенно посмеивались, старый барон оказался невероятным ревнивцем и до самой своей кончины (к счастью, наступившей через четыре года после свадьбы) держал молодую жену едва ли не под семью замками. Филипп, всегда больше остальных родственников жалевший кузину, предложил юной вдове пожить какое-то время в его замке в качестве полноправной хозяйки. Анна была рада покинуть чужую сердцу Тулузу (хотя по её рассказам Регина почувствовала, что они с Екатериной-Марией там могли бы развернуться!) и теперь готова была до конца дней благодарить кузена за это приглашение. Ничем не нарушаемое спокойствие, столетиями прогреваемое южным солнцем и лелеемое древней Гаронной, пришлось Анне по душе. Она перезнакомилась с местными барышнями, их матушками, тётушками и прочими родственниками. Скромные балы, затевавшиеся каждый сезон в соседних поместьях, и незатейливые беседы об урожае винограда, ценах на вино и погоде составляли её светскую жизнь. У очаровательной вдовы сложился даже свой круг поклонников, которые каждый месяц делали ей предложения руки и сердце и с такой же стабильностью получали отказ: Анна увлеклась рыцарскими романами, которые ей читала взятая в качестве дуэньи старая дева из обнищавшего соседнего поместья. Так что теперь баронесса мечтала о благородном рыцаре в сверкающих доспехах, который, проезжая мимо замка, пленится красотой хозяйки и навеки отдаст ей своё сердце. Когда Регина впервые услышала из уст своей новой подруги подобный бред, она хохотала целый день и к вечеру вынесла вердикт: