Приключение ГореловаСценарий жизни
Едущий в автомобиле, да узнай в идущем по земле подобного себе, не уступающего ни в чем, кроме скорости передвижения, а в ином часто и превосходящего тебя. Остановись и спроси у того прощения за руду, вынутую из обезображенной степи, за побитые вырубками леса, за сотворенные руками (порой без участия головы) электрические моря и другие достижения искусственного мира и получи, пожалуй, прощение за все, кроме глупости, жадности и жестокости.
А пеший, простив возможное, еще и поблагодарит за выплавленное из руды железо, за бумагу, извлеченную из древесины, за электричество, видимое лишь тогда, когда его тратишь, а после посмотрит вслед ускользающему по пыльной дороге экипажу, подумает о важности встречи, которая и для ехавшего значила немного, да и махнет рукой: э-эх! Разлетелись, выходит, по своим жизням. Один ступает по земле, другой ее топчет, один выживает, другой живет, один ждет, другой действует. Как это все получается, спросить хотел, да тот уехал. Ладно, и так.
Горелов живет без спроса. Никому не должен. Землю, воду, воздух, животных, растения – то есть свой мир – Юрий Константинович Горелов получил в комплекте. На время.
– Что? – Он часто употребляет это «что?», хотя слышит замечательно. – Слушай, Юра! Всё на время.
Но это время, определенное каждому, принадлежит ему целиком. Значит, навсегда.
А я и не спорю. Он, разумеется, прав и в правоте своей распоряжается жизнью, как считает нужным. Сам. Поэтому без упрека и страха. Без страха.
Посещение змеелова. – Горелов, – говорю я ему, – давай напечатаем памятку браконьера: «Юрий Константинович Горелов – зоолог, старший научный сотрудник заповедника Бадхыз на юге Туркмении. Рост выше среднего. Русоволос. В разговоре порывист. Реакция мгновенная. Отлично видит в темноте, за что получил кличку Кошачий Глаз. Улыбается открыто и много. Начитан. Образован замечательно. На левой руке нет фаланги большого пальца – следствие укуса змеи. Азартен. Постоянно готов к спору. Стреляет точно, в том числе и с движущегося автомобиля. Из всех видов охоты признает одну – на браконьеров. В этой охоте беспощаден. Законы знает, но защищает не их, а природу. Чинов и званий не различает». Ну как?
– На самом деле кличку мне дали Дикий Глаз, но так, как ты говоришь, – благозвучнее.
На дворе жара и четвертая четверть века. Мы сидим в домике приятеля Горелова змеелова Юры Орлова. Мое первое путешествие в Бадхыз подошло к концу. Мы ждем поезда. На столе бутылка болгарского вина гамза в оплетке. Окрошка из гамзы и компот из гамзы.
Орлов считает, что красное вино защищает от яда змей, которые его время от времени кусают. Вот он и пьет гамзу вместо воды. Горелов не пьет вовсе. Он должен быть ежесекундно готов к действию и трезв. Алкоголь притупляет реакцию. Он не допускает мысли, что кто-то может его опередить. Может быть, это семейный опыт. Дед его по материнской линии – почетный потомственный гражданин Мурома, строивший Сырдарьинскую и Транссибирскую железные дороги – погиб в офицерском споре в Гражданскую войну. Кто-то хотел провести состав без очереди, возникла ссора. Он допустил ошибку (которую другой дед Горелова – генерал царской армии – не допустил бы). Железнодорожный дед вытащил пистолет позже, чем его оппонент.
Горелов родился в Болгарии, куда эмигрировали через Батум его мать с бабушкой, а из Крыма – отец, подпоручик царской армии.
Юра же Орлов был советским беспризорным. Родители его пребывали в лагерях, где и погибли. Повзрослев, Орлов заинтересовался герпетологией. Стал одним из самых известных змееловов, прекратив отношения с режимом.
Он закрыл свой мир, ограничив его прагматическими отношениями со страной. Добывал яд (сохранив, разумеется, змей, иначе Горелов не сидел бы за этим столом), продавал его, покупал еду и гамзу.
– Похоже, он не может расстаться с видением детства, – сказал я Горелову, когда мы подошли к серым бетонным плитам, ограждающим зону для кобр.
Внутри загона были вырыты землянки.
– Ступай за нами след в след. Не наклоняйся в сторону и не размахивай руками.
Когда глаза привыкли к темноте, я увидел десятки ячеек с плоским полом, вырытых в глиняных стенах. В каждой из них на расстоянии вытянутой руки в позе, готовой к атаке, расположились кобры.
– Их нещадно отлавливают и губят браконьеры. Яд дорог, – сказал Горелов.
Орлов молча, молниеносным движением поймал за шею одну змею. Горелов вторую. Мы сфотографировали красавиц и отпустили. Они медленно заструились к бетонному прудику, где замерли приготовленные к съедению лягушки.
Из домика Орлова, куда мы вернулись, было видно, как тронулся поезд.
– Ничего, – сказал Горелов, – вы с Юрой догоните его на мотоцикле.
Мы с Орловым доели окрошку.
– Я хочу тебе объяснить: в природе нет добра и нет зла. Морали нет. Есть целесообразность. Председатель Римского клуба спросил: куда стратегически идет человечество? Чему человек венец?
– Венец? Ты же говорил в заповеднике, что он, возможно, ошибка природы, – сказал я, отпивая компот, – что он единственный из животного мира, кто способен разрушить среду обитания. Свою и других видов. Почему теперь венец?
– Потому что неизвестно. Природа действует методом проб и ошибок: либо вид выживает, либо гибнет. Без идеологии. Есть болгарская байка: сидит на ветке сорока и примеряет, извини, к заднице орех. (Я забыл сказать, что Горелов обычно не ругается.) Лиса спрашивает: «Что ты делаешь?» – «Хочу съесть». – «Так примерь его ко рту». – «Проглотить я его проглочу. А вот интересно посмотреть, как он выйдет».
Я с тревогой посмотрел в окно на опустевший перрон. Но Горелов не обратил на мое беспокойство внимания.
– Человечество не думает, запуская какой-нибудь глобальный проект, что произойдет, когда оно проглотит кучу орехов. Похоже, мы перешли черту, до которой можно было остановиться. Дай бог, чтобы люди уцелели со своим страшным багажом. В самолет тебя со взрывчаткой и ядом не пустят. А на земле, откуда он взлетает и куда садится, человек волен взрывать, крушить и отравлять.
– Зачем же ты воюешь за природу на этом клочке суши, раз все обречено?
– Что? Не все! Я им не уступлю то, что могу сохранить. Не для примера вовсе. И они это знают.
За двадцать лет пребывания Горелова в заповеднике джейранов и куланов стали считать не десятками, а тысячами, он сохранил фисташковые леса, сократил прогоны отар через Бадхыз, свел браконьерство к опасному и наказуемому действу. Безусловно наказуемому. Ему все равно, кто создает угрозу его зверью: местный житель или залетный начальник, сосед, командир заставы или армейское подразделение.
– Ты пришел с ружьем? Извини.
Когда Горелов, до смерти напугав, задержал и обезоружил (предварительно шарахнув из одностволки по радиатору машины) секретаря ЦК КП Туркмении и министра мелиорации, он не думал о том, как этот поступок может отразиться на его судьбе. Уверенность в своем деле давала Юрию Константиновичу одну привилегию – он не боялся быть плохим.
Спустя двадцать лет после того, как его, бывшего заместителя директора и старшего научного сотрудника (это я напоминаю вам, что Горелов по штатному расписанию не был обязан сам ловить браконьеров), выдавили из заповедника, он ночью въехал в районный центр Серахс. Возле отделения милиции, начальника которого он когда-то опередил (не то что его дедушка с материнской стороны), припечатав затылком к стенке, пока тот доставал оружие, и изрядно помяв за убитого джейрана, Горелов вышел из «уазика», чтобы спросить дорогу.
– Как выбраться из поселка? – спросил он у сидевших в темноте на скамейке людей.
– Может, тебе надо в Бадхыз?
– Да.
– Горелов, ты за что посадил моего отца? – спросили его из ночи.
– За браконьерство, – ответил Горелов.
Кто его узнал по голосу в темноте – сын чабана, шофера или родственник руководителя района, – он не знал. Да его это и не интересовало. Он подумал, что, возможно, память о нем еще работает на заповедник.
Откуда он взялся такой? Пока мы со змееловом Орловым пылим по пустыне на мотоцикле «ИЖ-350», догоняя неспешный поезд, я расскажу вам, каким образом Горелов оказался в Бадхызе.
То, что мама эмигрировала после смерти нерасторопного дедушки, мы помним. Отец учился на высших технических курсах, потом в военном училище. Воевал в армии Врангеля, в корпусе генерала Кутепова. Из Крыма под нажимом красных на пароходе покинул родину и отправился в Галлиполи – на европейский берег Дарданелл.
В Болгарии, где он оказался, работал мелким менеджером на гипсовой фабрике в Калугерово. Там была 30-метровая труба со скобами. На трубу садились аисты. Иногда они попадали в трубу. Юра их доставал и выхаживал. Во дворе двухэтажного домика с верандой, заплетенной девичьим виноградом и глицинией, ходили его пернатые питомцы.
Офицерская компания отца немцев не любила как бывших противников. Слово «патриот» в лексиконе отсутствовало, «родина» – тоже. Было слово «Россия». Национализм почитался явлением неприличным. Все следили за событиями в Союзе и ждали «смерти таракана». Отец написал друзьям, спрашивая, когда можно возвращаться, и получил ответ: «…что касается вашей племянницы, то, на мой взгляд, выходить замуж ей рано».
Зоологом Горелов решил стать, быть может, когда прочитал свою первую книжку про жизнь муравья. Он принялся с особенным усердием изучать то, что ему могло пригодиться в будущей профессии. И спортом он занимался лишь тем, который был бы полезен «в поле». Зоолог должен уметь стрелять, плавать, лазать по скалам, бороться…
В десятом классе он, заработав деньги, купил Дарвина – «Происхождение видов» – и с карандашом прошел эту книгу.
– С тех пор мое мировоззрение сформировалось окончательно и больше не менялось.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда батюшка Бескишкин (бывший подпоручик) спросил гипсового менеджера Горелова (бывшего подпоручика): «Костя, почему ты не ходишь в церковь?» – отец ответил: «В церковь у нас ходят женщины, а мужчины Гореловы там бывают три раза: на крещении, на венчании и на отпевании. Два раза я был, с третьим не тороплюсь».