…Мы с Чистых прудов выезжаем на Новый Арбат и дальше по Кутузовскому проспекту до Рябиновой. Перед Кунцевским кладбищем покупаем цветы. У нас есть кого там навестить. Сначала к родителям Николаича – папе Николаю Дмитриевичу, известному строителю московского метро, и маме – тете Мэри, как звали ее Гиины друзья, родной сестре Верико Анджапаридзе. Потом – к Коле. Он был очень талантливым художником и поэтом. Возвращаясь, мы заходим к нашему близкому другу Сереже Купрееву – одному из самых преданных дружбе людей, которых я знал в своей жизни, к Зиновию Гердту… Все рядом. Коля был моложе всех. Не помню год его трагического ухода. И Гия не помнит. Знаю, что на дворе была «Кин-дза-дза».
После смерти Коли он перестал выпивать вообще. Замкнулся… Ему было невероятно трудно работать. Он хотел сделать одну серию, но приходил в себя тяжело и долго и просрочил время или какой-то договор, и пришлось делать две. «Кин-дза-дзу» оценила молодежь. Она поняла то, что боялось понять старшее поколение, – грядет ржавый мир. Фильм стал «КУ» – культовым. Цвет штанов. Колокольчики в носу. «Пепелац», летающий черт знает на чем и зачем… Каце (это ЦК наоборот?), без которого жизнь стоит. Я спускался этажом ниже, заходил в комнату, где работали над сценарием Габриадзе с Данелией, и ничего не мог понять. Они изобретали планету, язык, оружие – все мусорное, все на выброс, но работающее почему-то. Это потом появились в мире фильмы о технологиях распада. Много, но ни один из них не поднялся (с моей точки зрения) до такой тонкой иронической философии.
– Скажите, у вас за границей грибные леса есть?
– У нас за границей грибных лесов нет.
Это из «Осеннего марафона» – первого советского фильма мужского ужаса. Хичкок отдыхает. Александр Володин написал сценарий, в котором каждому из нас есть место. Данелия снял. Неёлова, Гундарева, Волчек, Басилашвили, Леонов, Кухинке, Крючков – все блистательны. Фильм невероятной нежности и юмора, а с дамой пойти нельзя. «Все вы такие».
Ах, Бузыкин! Alter ego. Нехорошо, Георгий Николаевич, так нас закладывать. Впрочем, и себя.
«Бесконечной альтернативой жизнь с боков обтекает меня», – писал Винсент Шеремет.
Альтернатива – это выбор. Выбор – это свобода, даже если после бессонной ночи не можешь отказать иностранному филологу, усвоившему, кто ходок, а кто «алкач», чтобы утром в трениках с вытянутыми коленями бежать трусцой по Москве.
Данелия всем оставляет выбор. Он никого не учит и не настаивает на своем. Может быть, опасается плохих людей и поэтому населяет свой киномир хорошими. Его работы наполнены добротой, и сколько оттуда ни берешь, меньше не становится. Нет в них ни смирения, ни ожесточения.
Лето. Окна открыты. Слышу музыку. Спускаюсь этажом ниже. Георгий Николаевич в трусах сидит за синтезатором.
– Это к «Паспорту». Тебе как?
– Хорошая музыка. Сам сочинил?
– Нет. Гия Канчели.
– Все равно хорошая.
Канчели много писал для фильмов Данелии. Он придирается, спорит, потом соглашается и правильно делает. Канчели – один из крупных мировых композиторов, к тому же любит Николаича, и музыка его так же добра и прозрачна, как сами фильмы.
Сценарий к «Паспорту» он начинал писать с Габриадзе, продолжал с Хайтом, а закончил сам. Отвращение к границам, искусственным кордонам в безграничном мире сквозит в этом авантюрном фильме. Вкуса горечи нет, а послевкусие остается устойчивое. Крик французского актера Жерара Дермона, играющего сразу двух грузинских братьев, один из которых по ошибке попал в Израиль и не может никак вернуться на родину, долго стоит в ушах.
– Пограничник! Не стреляй.
Это был первый фильм после большого перерыва. Николаич волновался и, как следствие этого, советовался со мной. Точнее, он мне проигрывал куски сценария и проговаривал судьбы, без учета, впрочем, моего мнения, хотя утверждал, что прислушивается.
– Я оставил его жить, как ты советовал.
Очень хорошо. Мне удалось спасти одну кинематографическую жизнь, к тому же поучаствовать в творческом процессе. Прихожу в другой раз и читаю в сценарии, что герой погиб.
– Гия?
– Видишь ли, пока тебя не было, он случайно наступил на мину. Но ты мне помог, и я тебе за это что-нибудь подарю.
– Подари свой рисунок. – Он ведь архитектор в прошлом и неплохой график.
– Ну что рисунок… – В этом смысле Данелия прижимист. – Я тебе что-нибудь большое.
Большое не заставило себя ждать. Возвращаясь как-то домой, на сумрачной лестничной площадке я увидел совершенно обнаженную женщину, стоящую у моей двери. Синдром Бузыкина заставил меня оглянуться. «Хорошо, что возвращаюсь домой один». Выбрав из всех вариантов поведения самый трусливый, я тихо спустился этажом ниже и наткнулся на Данелию.
– Ну как?
– Фигура хорошая.
– У манекенов плохих не бывает.
Клава, так мы назвали красавицу, прожила долгую и яркую жизнь. Дома она не задержалась. Сочетание Джека (учебного скелета собаки) с голой пластмассовой женщиной не радовало живых, и я отнес ее на работу в «Литературную газету», решив украсить комнату, где мы обитали с Юрой Щекочихиным. Повесив наглядное пособие во внутреннем проеме окна, мы зажили беспокойной жизнью. К нам стали приводить несговорчивых авторов и просто заглядывали выпить рюмочку с Клавой. Но и реакция не дремала. Одно недружественное издание обвинило Щекочихина, что он, борясь за общественную мораль, в то же время занимается мучением голых баб, заставляя их висеть в окне (спиной), а мне один поэт из того же издания посвятил стихи: «кровь брызнула – / спешит на тонких ножках / в джинсовой куртке худенький вампир».
В этих строках все было правдой, кроме слова «худенький». В то время во мне было 95 кг. Я расстроился неточности, но тут позвонил прекрасный поэт и дивный человек Саша Аронов и сообщил свой отклик на ту еще поэзию вежливо – на «вы»: «Что ближе вам: стихи Куняева / или журнальная х…я его?»
Так благодаря Данелии я стал известен в поэтических кругах. Теперь мне хотелось присобачиться к кругам кинематографическим, тем более что Марк Рудинштейн постоянно приглашал на «Кинотавр» в роли обузы. И хотя там за десять лет не удалось посмотреть ни одного фильма, мне хотелось иных ролей.
«Кинотавр» вспоминается тоже в связи с Данелией. Он получал там призы, как во многих местах земли, но не в этом дело. Там ему удается уединение, а не одиночество.
Прямой и спокойный, в белой кепочке, шортах и со старинным серебряным крестом, видным из-под распахнутой рубашки, он ходит по бетонному променаду, с вежливым интересом выслушивая истории жизни, сценарии, просьбы и просто свидетельства приязни к нему и его фильмам. Он ни в чем не участвует, он накапливает слова и впечатления. Данелия сам не летает – он руководитель полетов.
Вечером он тихо идет в казино и осторожно, по самой маленькой, старается не проиграть. Не проигрыш – его выигрыш. Он знает там многих, следит за игроками и ничему не учится.
В «Фортуне» капитан Фома играет в казино. Это важно для фильма, и там все точно, но мне интересна фраза из биографии героя Кикабидзе, где он вспоминает, что работал днем в «мелком ремонте» в гостинице, а ночью проигрывал заработанные гроши. Николаич познакомил меня с мелким холодным сапожником, днем живущим и работающим под лестницей в «Жемчужной», а ночью просиживающим в казино в ожидании удачи. Она не приходит. Не «Фортуна». Реальные люди живут в его фильмах. Так как не могут жить в нашем лучшем из миров. Это я к слову.
Сейчас многие научились читать и писать и вызубрили чертову уйму слов, употребляя их как попало. Компьютер позволяет эти наборы превратить в подобие книжек. Видеокамеры дали возможность делать подобие фильмов, а фотомыльницы – подобие фотографий. Очень много подобия и в кино. Наличие таланта, вкуса и способности отбора отличают реальное произведение от подобия.
У Данелии есть все три компонента. В отборе же он невероятно жесток. Легко и без сожаления при монтаже он избавляется от необязательного. Поэтому, когда наконец он пригласил меня на роль затерявшегося в толпе мужчины, я держался поближе к маэстро, который в каждом фильме играет крошечный эпизод. В «Насте» это был некий перепившийся деятель искусства, которого уводят с помпезной презентации в метро. Уводил я. Без слов. Страсть к перевоплощению настолько поглотила меня, что, натянув пальто с поднятым воротником, шляпу и темные очки, я стал совершенно неузнаваем. А если учесть, что и снимали меня со спины, то можно считать, что урон художественности я нанес небольшой.
После первого успеха было очевидно, что режиссер пригласит меня на следующую роль в фильм «Орел и решка». Картина нежная, трогательная, с традиционным для Георгия Николаевича участием безвестных до того актеров, которые после данелиевских фильмов часто становятся звездами.
Так оно и произошло. Фраза, произнесенная мною на экране, требовала проживания всей жизни героя. Едва я сказал: «Крупозное воспаление легких», большой зал Дома кино взорвался аплодисментами, которые не утихли до сих пор. После премьеры Георгий Николаевич вывел для представления всю группу на сцену. Когда очередь дошла до меня, серьезно произнес:
– Рост говорил, что будет сниматься бесплатно. Но потом совесть у него проснулась, и он заплатил.
В «Фортуне» – притче о плывущей по Волге барже и ее обитателях – есть все, что нас пугает. Но хочется держаться, как за ее спасательный круг, за руку Георгия Николаевича Данелии. С ним не страшно. Он продолжает придумывать добрые сказки для жизни с присущим ему мастерством.
Вот и недавний полнометражный анимационный «Ку! Кин-дза-дза», обыграв всех конкурентов, получил «Азиатского Оскара». С первого просмотра.
И три книги Данелии – «Безбилетный пассажир», «Тостуемый пьет до дна» и «Кот ушел, а улыбка осталась» – стали настоящим антидотом к отравленной ожесточением нашей жизни, выдержав десятки изданий…
Он умеет быть! (Дай ему бог!)
– А теперь на трезвую голову давай, Юра, назовем трех режиссеров, не по порядку, которых ты любишь. Я начну: Феллини – раз!