Знатоки времени знают свое время и оттого не зависят от времени вообще.
Нам надлежало встретиться с философом Александром Пятигорским в Париже (как звучит!) на съемках фильма Отара Иоселиани «Шантрапа». Пятигорский играл небогатого, но безумно благородного старого русского интеллигента из эмигрантов, я – посольского прохиндея (не злого). Но мы не встретились ни в фильме, ни в жизни. Пятигорский умер за день до съемок – у себя в Лондоне, где долго жил. Не удалось ни сфотографировать его поразительное, с расходящимся косоглазием, лицо, ни поговорить со свободным мыслителем круга Мераба Мамардашвили, Георгия Щедровицкого, Бориса Грушина, Александра Зиновьева, допустим, хоть об идее неприсоединения, упоминание о которой я нашел в его книге «Философия одного переулка».
Эта идея занимает меня давно, и хотя на бумаге я ее не высказывал, но безответственно говорил редактору «Новой газеты» Дмитрию Муратову: не присоединяйся, но присоединяй.
Пятигорский считал, что людей системы, какой бы она ни была, надо отрывать от нее, чтобы предлагать им или понуждать их мыслить самостоятельно.
И мы – об этом.
Если я или кто-то такой же (т. е. не такой) не человек системы политической, религиозной, национальной, идеологической, то присоединение ко мне (условному) и означает неприсоединение, поскольку я не в состоянии и в нежелании объединяться с кем-либо вынужденно…
«Присоединяйтесь» – это и есть отвращение от любой их системы. Обмана нет. Призыва тоже нет. Есть намек: мы можем быть не вместе, но отдельно. Другими словами, вы, я, Муратов – мы, объединенные лишь своей отдельностью, никогда не будем их людьми.
Понятие «намек» тоже присутствует у Пятигорского. Восточные религии используют намек. Это предложение к невынужденному действию сознания, которое только тот поймет, кто к нему готов. Но и готовность не означает принятия условий понимания.
Может быть, намек и есть ключ к пониманию того, что чувствовал во время пешего (туда иначе никак) путешествия по крохотному высокогорному гималайскому королевству Мустанг.
Там, среди великих, непостижимого в сравнении с человеком масштаба, гор и древней, не тронутой современной суетой культурой общения с высшим смыслом, ты не обязан никому, твое сознание не изнасиловано чужой волей и никто не подчиняется твоей. Гималайцы, однако, принимают твои намеки (если они тактичны), уважают их и откликаются на те, в которых чувствуют необходимость присоединения. По зову. И хотя в Мустанге тонко отличают избранного, тем не менее, проверяют себя и кандидата, чтобы избежать ошибки, чреватой разрушением многовековой практики.
Наверное, и здесь не знают своей правоты, но умеют уловить намек, который указывает им путь.
Интересно, как выглядит знак для меня. Может быть, это встреча с маленькой девочкой из гималайской деревеньки Самар по имени Тенцинг, точнее, с ее взглядом, которым она пронизала меня насквозь и увидела скрытое, но не схороненное.
Что?
Я полагаю, что это одинокий парусник, потрепанный в соленых бурях, порой рыскающий галсами в поисках своего курса.
Исключительно своего. Точнее, я тешу себя надеждой, что она увидела это.