Дженни Маклеод
Ранее в этой книге я описал заявления Дженни Маклеод о жизни её прабабушки. Они были сделаны, когда она была совсем малышкой, ей тогда едва исполнилось два года. В более старшем, хотя всё ещё детском возрасте, Дженни видела серию периодически повторяющихся сновидений, которые я здесь опишу и рассмотрю.
В возрасте между семью и восемью годами, то есть в 1956 и 1957 годы, Дженни начала регулярно видеть один сон, всякий раз с неизменным содержанием. Но в ряде случаев Дженни просыпалась раньше, чем её сон достигал своей конечной точки. Она не описывала этот сон как ясный. Дженни видела его то чаще, то реже. В отдельные моменты её жизни он снился ей каждую вторую ночь в течение недели, а затем не возвращался месяцами. Она продолжала видеть этот сон до возраста 13 или 14 лет. Когда я встретился с Дженни в октябре 1967 года, ей ещё не исполнилось 18 лет. Тогда она сказала, что не видела этот сон приблизительно четыре года.
Следующее описание её сновидения взято из заметок, которые я сделал после моего разговора с Дженни в октябре 1967 года, когда мы встретились в Абердине. Для того чтобы читателем было легче понять текст, я добавил несколько поясняющих слов и фраз в скобках.
[Я] лежала на поле. Своё тело [я] видела со стороны. Справа от меня находились ворота, но не современные, а сделанные из белой берёзы. Они были поломаны. Через холм в мою сторону направлялись какие-то люди, не больше четырёх человек. На них была одежда коричневато-зелёного цвета. [Их] головные уборы были, возможно, из такого же материала. Видно было не очень хорошо. [Все] они были одеты одинаково. (Здесь Дженни особо оговорила, что она не узнала одежду, которую носили эти люди.) Я подумала, что они собираются сделать что-то дурное. Они подошли ко мне. Я притворилась раненой. Кто-то из них хотел проткнуть меня мечом, но не сделал это. Они ушли. Приближаясь [ко мне], они останавливались и добивали других людей. У них были, как мне кажется, довольно короткие плоские мечи.
В том сне я была старше [возраста, в котором начались эти сновидения]. Мне не было [тогда] и семи лет, но я, как мне представляется, рассуждала как четырнадцатилетняя. Моё тело, кажется, было больше, но ещё не как у взрослого. Я носила красный килт[61], но волосы у меня были короткими. [Я] не уверена, кем [я] была: девушкой или юношей. Ещё четверо или пятеро были убиты прежде, чем они добрались до меня.
Я ждала, пока они не ушли. Я замерзла, начинало темнеть. Меня очень пугало, что я осталась в одиночестве. [Сначала] я пошевелила головой, [затем] поднялась. До меня доносились какие-то завывания: так кричали люди. Я попыталась пролезть через ворота. Они не поддались. Я попыталась закрыть их. Я побежала пригнувшись, добралась до большой стены и обнаружила, что это часть задней стены какого-то дома. Там была пожилая женщина. Я попросила её помочь мне уйти, но она отказалась. Тогда я с криком побежала. На этом месте я обычно просыпалась.
В течение нашей беседы Дженни добавила ещё несколько подробностей этого сна. Она сказала, что в этом сне чувствовала, что бежит, но одновременно видела себя бегущей (словно со стороны). Она думала, что килт, который она (юноша из этого сна) носила, был в стиле Стюартов[62]. В детстве она и сама носила килты. У Дженни имелся килт Макферсонов, был у неё и килт Фрейзеров. Килт, который она носила в том сне, был короче тех, которые она носила в детстве. Он был дырявым, рваным и грязным.
Что касается пейзажа в том сне, то она запомнила отсутствие деревьев. Трава была тёмно-жёлтой, а не зелёной. На холмах рос вереск. «Один большой холм там был буквально заполонён зарослями этой травы — вересковыми пустошами».
В возрасте между 10 и 14 годами Дженни видела другое повторяющееся сновидение. В том сне она находилась на вершине дома, объятого пламенем, и пути к спасению у неё не было[63]. Она бегала туда-сюда, пытаясь спастись, и с криком просыпалась. Когда Дженни была младше, огонь зачаровывал её, но мать строго запретила ей играть со спичками, и Дженни решила, что её сон о пожаре мог быть вызван суровостью матери, боявшейся пожара в доме.
Сновидения Дженни напрямую не указывали на Каллоден. Они могли относиться и к какому-нибудь другому сражению. Во время нашей переписки я спросил её, когда и как она связала свои сновидения с битвой при Каллодене. Она ответила (в письме, датированном 23 января 1968 года):
Впервые я услышала о Каллодене, насколько я могу вспомнить, когда ходила в седьмой [класс] средней школы. На уроке учитель дал нам только сухие исторические сведения о том сражении: кто с кем сражался и по каким причинам. Возможно, именно поэтому моё детское воображение связало сцену этой битвы с Каллоденом. Кроме того, я думаю, это можно объяснить килтами и прочими вещами из моего сна, натолкнувшими меня на мысль о том, что это наверняка Каллоден. Прошу прощения за то, что не могу лучше разъяснить этот момент: я размышляла об этом вопросе, но пока что не смогла определиться!
Сражение при Каллодене произошло близ Инвернесса 16 апреля 1746 года. Оно было последним боем маленькой якобитской армии, ведомой принцем Чарльзом Эдвардом Стюартом, «юным претендентом» на британский престол, и лордом Джорджем Мюрреем. Шотландцы были наголову разбиты хорошо обученной британской кавалерией, под командованием герцога Камберлендского.
Маргарет Маклеод (мать Дженни) сказала, что она и её муж интересовались историей, но она была уверена в том, что о сражении при Каллодене в их семье заговорили лишь после того, как Дженни начала описывать свои сновидения. Сама Дженни сказала преподобному Г. У. С. Мюру о том, что впервые об этом сражении она узнала (значит, обычным способом), когда ей было лет 11 или 12, в седьмом классе. В то время Дженни «знала» (из своего повторяющегося сна), что многих людей убили после сражения, хотя ни учебник по истории, ни учитель об этом не упомянули[64]. В нашей беседе, состоявшейся через несколько месяцев после её разговора с преподобным Мюром, Дженни сказала, что до 14 или 15 лет до неё не доходила (обычным способом) информация о резне после того сражения.
Дженни также не проверяла и другой момент из своего сна до того же возраста, касательно юношей, призванных в армию якобитов. Шотландское Историческое общество опубликовало список «пленников сорок пятого», с именами 3300 пленных, среди которых было много совсем молодых людей и даже детей. Сам я не изучал эту работу, но полковник И. К. Тейлор составил для меня список из 28 таких юных пленников. Им было от 8 до 15 лет, но большинству было 13–14 лет (Seton and Arnot, 1928, процитировано Тейлором в переписке). Одних простили, других увели. Я не спрашивал Дженни, и она не упоминала о том, как она узнала, что в якобитскую армию было призвано так много молодых людей. Она, конечно, не прикладывала особых усилий для изучения этого сражения; ко времени нашей с ней встречи она даже не побывала на поле, где состоялась эта битва.
Дженни не проверила и другой момент своего сна, даже во время нашей встречи в 1967 году. Это цвет униформы солдат, которые убивали раненых и убегавших якобитов после сражения. Дженни описала их униформу как коричневато-зелёную. Хотя в своём большинстве шотландские горцы выступили на стороне Стюарта, некоторые отказались делать это: «В общем и целом, больше вооружённых шотландцев было на стороне правительства, чем на стороне якобитов» (Mackie, 1930/1962, p. 248). Кэмпбеллы предоставили британской армии полк народного ополчения. В дальнейшем, когда сражение закончилось, Кэмпбеллы поднялись на укрепления на правом фланге армии якобитов и напали на них во время их отступления. В письме ко мне, датированном 5 декабря 1967 года, полковник И. К. Тейлор писал: «Стоит предположить, что первоначально плед Кэмпбеллов, или, что более вероятно, шотландский плед области Аргайл был мрачных тонов, то есть тёмно-синего и тёмно-зелёного цвета, а плед такого цвета при выцветании, конечно, приобретает коричневатый оттенок».
Несмотря на то, что Дженни сказала о том, что информация о резне убегавших якобитов после сражения стала доходить до неё уже после того, как она начала видеть свои повторяющиеся сны, всё же этот момент — из трёх, упомянутых выше, — она скорее всего узнала обычным способом. Как я уже говорил, семья Дженни переехала из Кингасси в Тор, когда ей было примерно пять лет, а её сны о том сражении начались примерно годом позже. И Каллоден, и Тор находятся всего лишь в нескольких километрах от Инвернесса, самого большого города на Шотландском нагорье. Якобитская армия перед сражением была расквартирована в Инвернессе, а после сражения туда пригнали пленных. За убийства бегущих от сражения якобитов герцога Камберлендского прозвали Мясником. Помимо быстрого поражения якобитов и столь негуманного обращения с ними со стороны победивших британцев, подавление якобитского восстания привело к полному изменению уклада жизни в горной области Шотландии. Её жителям запретили носить шотландский плед, руководители кланов были лишены своих негласных прав, были построены новые дороги (для военных нужд), да и в других отношениях шотландское высокогорье было «умиротворено». В этой области тема того сражения и его последствий время от времени могла обсуждаться и через 200 лет; и даже если родители Дженни никогда не заговаривали на эту тему, две её старшие сестры или другие взрослые вполне могли делать это в её присутствии.
Знание двух других моментов — о юношах, призванных в якобитскую армию, и о тёмно-зелёной униформе британцев — с гораздо меньшей вероятностью могло достичь Дженни обычным способом до того, как она увидела свои сны.
Томас Эванс
Томас Дж. Эванс родился в Кнюк Силджерране, Кардиганшир, Уэльс, Великобритания, 9 марта 1886 года. Его родителями были Джон Эванс и его жена Эмили. Джон Эванс был рабочим карьера. У Томаса была одна старшая сестра и несколько младших братьев или сестёр: я не выяснял пол детей. Достигнув зрелого возраста, Томас пошёл работать в шахту. Я не знаю, какую религию исповедовали его родители, но сам Томас Эванс заинтересовался спиритизмом и в конечном итоге стал считать своей религией именно спиритизм[65].
В раннем детстве, а точнее в возрасте четырёх или пяти лет, Томас Эванс увидел первый из череды ясных снов, в котором он был свидетелем того, как его вешала окружившая его злобная толпа. К 1963 году, когда я встретился с ним, он увидел примерно 20 таких снов. Было ему тогда 77 лет.
В августе 1959 года Томас Эванс встретился с доктором Карлом Мюллером, который в то время читал лекции в Англии и Уэльсе. Он рассказал о своих сновидениях доктору Мюллеру, который затем попросил его прислать ему их подробное изложение. Позже доктор Мюллер дал мне копию первого письма Томаса Эванса, в котором тот описал эти сновидения, и копии некоторых писем из их последующей переписки, содержащих больше подробностей.
В 1962 году я и сам начал переписываться с Томасом Эвансом. Он ответил на мои вопросы и согласился встретиться со мной, когда я приеду в Уэльс. Я встретился с ним 8 августа 1963 года у него дома рядом с Нью-Ки, Уэльс. К сожалению, его старшая сестра, которая могла бы заверить то, что рассказал Томас Эванс о своих сновидениях в раннем детстве, умерла менее чем за год до моего приезда в Нью-Ки.
После моей встречи с Томасом Эвансом мы с ним лишь один раз обменялись письмами. Он умер 4 декабря 1965 года.
Рассматриваемые сновидения неизменно сходились во всех подробностях, но различались по своей продолжительности. Они были красочными и очень похожими на явь. За одним исключением, которое я упомяну позже, в этих сновидениях Томас Эванс, казалось, вновь переживал произошедшие когда-то события. Он особо подчёркивал яркость и ясность этих сновидений по сравнению с другими своими, обычными, снами.
В первом сновидении Томас Эванс, по-видимому, вновь проживал только свою казнь через повешение. В некоторых более поздних его снах присутствовали и события, предшествовавшие повешению.
Первое сновидение Томаса Эванса. Своё первое сновидение Томас Эванс описал в письме доктору Карлу Мюллеру, датированном 9 ноября 1959 года, из которого я процитирую следующие строки:
Впервые я увидел его [сон], когда мне было приблизительно восемь лет. Мне снилось, что я стою на окраине леса, который показался мне большим. Кто-то набросил мне на шею петлю и потянул меня от земли. Так меня и оставили висеть, в то время как столпившийся внизу народ смеялся и глумился надо мной. У меня было чувство, что меня повесили за то, что я отстаивал что-то, но я не мог вспомнить, что именно…
Человек, набросивший петлю мне на шею, был громадным детиной, он мог быть монахом.
Во втором письме доктору Карлу Мюллеру, датированном 25 декабря 1959 года, Томас Эванс писал:
Отвечаю на ваш вопрос: да, он [сон] имел отношение к религии. В толпе, окружавшей меня, было много людей, похожих на монахов. Я могу дать вам только такое весьма приблизительное описание, поскольку они могли и не быть монахами.
Пример поздних и более пространных сновидений Томаса Эванса. Томас Эванс не видел своё повторяющееся сновидение о повешении с 1944 года до 4 марта 1962 года. Тогда он увидел ещё один сон о событиях, предшествовавших повешению. Он описал этот сон, увиденный им 4 марта 1962 года, в письме ко мне, датированном 24 июня 1962 года:
Я обратился с речью к большой толпе народа на открытой местности, но ко мне прорвалась многочисленная группа людей, они побили меня. Потом они посадили меня в какую-то тёмную комнату. Я оставался в той комнате в течение долгого времени, не понимая уже, день или ночь на дворе. Из той комнаты меня отвели на окраину леса, где повесили в присутствии большой толпы из зевак, насмехавшихся надо мной.
Варианты сновидения. Описывая это последнее сновидение, Томас Эванс сказал, что он видел его девять раз. Когда же я напомнил ему, что ранее он сказал доктору Мюллеру о том, что видел сон с этой неизменной сценой 20 раз, он ответил мне в письме от 21 июля 1962 года:
Я сказал доктору Мюллеру, что эта сцена снилась мне примерно 20 раз. Но все эти сны никогда не были законченными. Дело в том, что одиннадцать раз я просыпался в неописуемом страхе сразу, как только начинался этот сон. Только девять из них завершились; и в этом последнем сне, 4 марта 1962 года, было дополнение: толпа, рвавшаяся ко мне, и [моё] заключение в тёмной комнате. Эти девять сновидений были яркими и отчётливыми.
Во время нашего разговора 8 августа 1963 года Томас Эванс рассказал о том, что в двух случаях этот сон продолжался и после повешения: когда его вздёрнули, он видел, как бы со стороны, своё тело висящим в петле. Во всех других случаях сон заканчивался в момент повешения, или же он просыпался сразу, как только начинался этот сон.
Эти сны всегда были абсолютно одинаковыми в мелочах; в каждом случае их продолжительность была индивидуальной, но во всём остальном они были сходны.
Он не мог найти в своей жизни никаких обстоятельств, которые могли бы провоцировать эти сновидения; он заметил в них некоторую особенность: они случались «примерно в марте», но не предлагал этому никаких объяснений.
Томас Эванс был убеждён в том, что эти сновидения были воспоминаниями о подлинной прошлой жизни, в которой он был своего рода пророком или вольнодумцем, и что эти события происходили в Австрии.
В той же беседе Томас Эванс сказал, что он вспомнил, как видел в тех снах епископов и священников, наблюдавших за тем, как его вешали. У священников были хохолки из волос на макушке обритой головы. Они носили рясы «светло-шоколадного цвета».
В июне 1963 года Томас Эванс читал газету. Он чувствовал сонливость, газета выпала из его рук. В тот момент он увидел сцены из своего повторяющегося сновидения, но на этот раз как наблюдатель, следящий за происходящим, а не как в этих сновидениях, где он воспринимал себя действующим лицом.
Это видение началось со сцены в темнице, а закончилось повешением. Он видел себя с длинной бородой, одетым в очень бедные одежды. Видение началось с того, как четыре солдата вошли в темницу, где его содержали. Они несли копья и вошли одной шеренгой. Солдаты отвели его туда, где его ждала толпа, собравшаяся посмотреть, как его повесят. Он чувствовал, что кто-то в толпе сочувствует ему, но большинство людей были к нему враждебно настроены и одобряли его повешение. Наблюдая за происходившим, он чувствовал бесстрашие и отчуждение. Когда это видение закончилось, он почувствовал себя счастливым и увидел слово «Последнее». После этого видение исчезло. Он поверил, что больше не увидит эти сны. По моему мнению, скорее всего так и было, поскольку в нашей последующей переписке до его смерти в 1965 году он ни разу не упомянул о том, что видел этот сон ещё раз.
В письме, датированном 14 марта 1963 года, он написал мне о том, что у него «всегда была сильная неприязнь к монахам, священникам и ко всему, что имеет отношение к римско-католической вере. Я спиритуалист и не имею ничего против других религиозных верований».
В письме ко мне от 21 декабря 1962 года Томас Эванс писал: «Всю свою жизнь я испытывал отвращение к высшей мере наказания. Мне больно, когда я слышу или читаю о казни. Этот страх неотступно преследует меня с того момента, как я понял, что такое казнь».
Во время нашей встречи в августе 1963 года он сказал мне, что очень сочувствует Джордано Бруно и «ему не терпится прочесть о нём книгу. Читая о казни Бруно, он проникся к нему глубоким сочувствием»[66].
Томас Эванс писал мне, что он любит Австрию, хотя никогда там не был.
В 1962 году я ещё только начинал понемногу интересоваться родинками и врождёнными дефектами, проистекающими, по всей вероятности, из прошлых жизней. Тем не менее я спросил Томаса Эванса, были ли у него родинки в области шеи. В письме от 24 июня 1962 года он ответил:
Родинок у меня нет, зато есть шишка размером с небольшое яйцо под кожей на задней части шеи. Доктор утверждает, что это разновидность кисты. Когда я начал видеть этот сон, мне было года четыре или пять; тогда в этой шишке возникла боль, продолжавшаяся дня два или три. Всякий раз, когда я вижу этот сон, я чувствую в шишке боль, которая продолжается два и более дней.
Ранее Томас Эванс писал доктору Мюллеру о том, что, по его мнению, впервые он начал видеть этот сон приблизительно в возрасте восьми лет. Он разъяснил это несоответствие в письме ко мне, датированном 21 июля 1962 года:
После разговора с доктором Мюллером моя старшая сестра сказала мне, что мне не могло быть пять лет, когда я впервые увидел этот сон. Моя сестра, которая на четыре года старше меня, лучше меня помнит то время… Что касается моей шишки в основании головы, то я не знал о том, что она была у меня ещё до того, как я впервые увидел этот сон, когда у меня были ужасные боли в том месте, продолжавшиеся два или три дня.
Во время нашей встречи в августе 1963 года Томас Эванс дополнил описание боли, связанной с первым сновидением. По моим записям, «впоследствии в течение нескольких дней у него сильно болела шея. Он сказал родне о том, что у него перехватывает горло и сдавливает голову. В тот раз он не думал о том, что в его сне показано повешение. Понимание этого пришло с более поздними сновидениями». (Из этого, на мой взгляд, следует то, что от первого сновидения он пробудился, когда оно едва успело начаться, хотя бы потому, что он испытывал описанные им сильные физические ощущения.) Далее я привожу выдержки (слегка отредактированные для удобства чтения) из моих заметок от августа 1963 года:
Шишка (киста) на задней части его шеи у правой затылочной области обычно была размером с фундук, но за 2–3 дня после такого сновидения она раздувалась до размера яйца. Когда эти сновидения закончились [вероятно, 4 марта 1962 года], эта киста постепенно уменьшилась в размере и с виду была не больше горошины. А после сновидений киста раздувалась как резиновый мяч. В раздутом состоянии она была очень болезненной. Она раздувалась исключительно во время этих сновидений. Боль он испытывал только в области кисты.
Я предположил, что киста на задней части шеи Томаса Эванса была врождённой; возможно, так и было. Однако по этому пункту нет никаких свидетельств. В своём письме ко мне, датированном 12 декабря 1962 года, Томас Эванс писал: «Об этой кисте я впервые узнал, когда почувствовал в ней боль. Моя сестра узнала [о ней] [только] в тот момент. Поэтому ей не известно, была ли она у меня от рождения».
Я уже писал о двух других случаях (Навалкишоре Ядава и У Тинт Онга), когда смерть наступала от повешения; в них у исследуемых были физические следы (соответственно, родинка и врождённый дефект), очевидно, связанные с повешением. У обоих этих случаев были особенности, которые можно было проверить; у Томаса Эванса их нет. С учётом яркого реалистического характера этих сновидений, точности воспроизведения подробностей, связанного с этим физического изъяна[67] и боли в шее, я нахожу неудивительным, что Томас Эванс верил в то, что его сновидения берут начало в его предыдущей жизни.
Все подробности описания казни и одежды в сновидениях Томаса Эванса практически не позволяют точно определить время и место этих событий из его снов, если мы воспринимаем их как воспоминания о подлинных событиях. Можно только сказать, что они происходили, должно быть, более трёх столетий назад, если моё мнение о том, что в более поздние времена еретиков уже не вешали, является правильным.
Уильям Хенс
Уильям Хенс родился в Лондоне, Англия, 6 октября 1899 года. Его отец был бельгийцем, а мать — англичанкой. Его мать умерла в 1907 году, когда ему было восемь лет, и Уильяма отослали (с тремя другими детьми из этой семьи) к дяде в Брюссель. В том городе он посещал католическую школу при монастыре и был обращён в римско-католическую веру. В 1909 году его отец женился во второй раз и, таким образом, получил возможность вернуть своих детей в Лондон. Его отец не был католиком, а мачеха не относила себя ни к какой формальной религии.
Я не знаю, какое образование получил Уильям Хенс, но полагаю, что оно не было широким. Он стал механиком и всю жизнь им проработал.
Уильям Хенс оставался прихожанином католической церкви до 26 лет, а затем решил, что больше не может принимать её учения, и покинул её. Приблизительно в 1937 году он увлёкся спиритизмом и настолько уверился, благодаря ряду личных опытов, в его ценности, что мог считаться спиритуалистом. Около 1940 года какой-то медиум посоветовал ему изучить перевоплощение, «потому что оно существует».
Когда-то, в 1940-е годы — позже он уже не мог припомнить, в какой именно год, — он увидел три сна, которые он описал как яркие, реалистичные и необыкновенно запоминающиеся (по сравнению с его обычными снами). Все они приснились ему в течение примерно одного года. В то время он не стал записывать их; думаю, впервые они были записаны в 1967 году. В том году он узнал о моём интересе к переживаниям, свидетельствующим о перевоплощении, и 17 января 1967 года описал мне в письме эти три сновидения.
Впоследствии мы переписывались об обстоятельствах и подробностях этих сновидений. В своих письмах Уильям Хенс ответил на некоторые мои вопросы. Я решил встретиться с ним и ещё расспросить его. Мы встретились в Лондоне 25 февраля 1970 года.
Далее я привожу рассказ Уильяма Хенса о его сновидениях.
Следующие сообщения взяты из письма Уильяма Хенса ко мне от 17 января 1967 года. Я немного отредактировал текст и добавил некоторые разъясняющие фразы в скобках, чтобы упростить чтение и понимание (но смысл не менял).
1. Я увидел, как мы с товарищем поднимаемся по длинной бульварной лестнице, ведущей к зданию, перед которым возвышалась большая аркада с колоннами. Я был одет в хлопчатую тунику, доходившую до бёдер, и в тесные штаны, перевязанные крест-накрест ремнями.
На поясе висели ножны с широким плоским мечом римского типа.
Пока мы поднимались наверх, я осознавал, что там нам не полагается быть: по моим ощущениям, мы были шпионами.
Когда мы подошли к аркаде, открылись две большие металлические двери, и на нас бросились солдаты. Мы развернулись и со всех ног побежали назад по ступеням. Навстречу нам поднимались во множестве солдаты. Я выхватил меч, чтобы принять бой, но сон закончился сразу, как только они навалились на меня.
Насколько я понял, это произошло, ориентировочно, в 500 году н. э.
2. Следующий ясный сон, возможно, имевший отношение к перевоплощению, показал [исторический эпизод] около 1500 года н. э.
В этом сне я был помощником палача. Я был одет в жакет и трико из кожи и опоясан шнуром. [Мне было] приблизительно 17 лет.
Всё происходило в сводчатой темнице с низкой арочной крышей. Палач стоял в стороне, в полумраке тускло освещённого пространства, уперев обух топора в пол, усеянный соломой. У низкой плахи стояли две женщины, одна [из которых] была очень взволнована, а другая старалась успокоить её. Одежда на них обеих была чёрного цвета, как и у палача, на котором была маска.
Глядя на неё, я так расчувствовался, что подошёл к ней, положил руку ей на плечо и сказал: «Пойдёмте, сударыня. Это необходимо сделать. Вам не будет больно». Затем я силой поставил её на колени и положил её голову на плаху. В следующий миг я быстрым движением скользнул вокруг неё, схватил её волосы под чепцом, который был на ней, и с силой удерживал её голову у плахи. Палач выступил вперёд и поднял топор. На этом сон закончился.
В этом сне я испытал невольно возникшее во мне чувство острой жалости к этой женщине. А ещё [меня] поразило то, как я тянул её голову вниз за волосы. Я никогда не слышал, не читал и не наблюдал на картинах ничего подобного, но почему бы и нет? Нетрудно представить себе весь ужас ситуации, в которой кто-то оторвал голову от плахи в момент нанесения удара!
Комментарий к этому сновидению. Лоуренс (1960) опубликовал старинную немецкую гравюру со сценой казни женщины в Ратисбоне в 1782 году. Помощник удерживал голову жертвы на плахе, потянув её за волосы вперёд, а палач при этом готовился ударить топором по её шее.
3. Следующий сон [кажется, относился] к началу 1800-х годов. Я увидел, что меня привели в ремонтную мастерскую.
Под латунной масляной лампой, подвешенной к балке, у верстака стоял человек, точивший стальной брусок шириной примерно в три дюйма и длиной в четыре дюйма. (Тиски, в которые человек зажал свой стальной брусок, были соединены с длинной стойкой, прикрученной к полу.) Он был одет в белый фартук с нагрудником. Он носил бакенбарды, [а] также цилиндр [с] довольно высокой тульей.
Казалось, он любовался тем, как отшлифовал деталь, поскольку водил пальцами по её гладкой поверхности.
Я чувствовал, что здесь я был молодым человеком, возрастом от двадцати до тридцати лет, изучающим новое ремесло.
В следующей сцене я трудился над пассажирским вагоном, одним из первых в истории железных дорог, времён Джорджа Стефенсона. Этот вагон стоял над смотровой ямой, с рельсами по её краям, а я работал на полу, а не в яме. Колёса были специальные, для вагонов, [с] толстыми коваными спицами. Просунув голову между спиц, я подтягивал какие-то квадратные гайки; в этот момент вагон покатился вперёд, и я почувствовал, как моя голова лопнула, коснувшись днища вагона. На этом сон закончился.
Чувства, которые были у меня в этом сне, испытываешь, когда берешься за какую-то новую для себя работу. Я также [испытал] ужас, когда мне зажало голову.
В том письме, из которого я только что процитировал рассказ Уильяма Хенса о его сновидениях, он также писал:
Эти сновидения настолько реалистичны, а их отдельные моменты настолько ярки и так хорошо запечатлеваются в памяти, не требуя никаких усилий для их оживления после пробуждения, что я не стал бы помещать их в [ту же] категорию, что и обычные сновидения.
В нашей переписке Уильям Хенс сообщил мне о том, что каждый из этих снов он видел только один раз; они не были повторяющимися.
Уильям Хенс писал (в письме, датированном 20 февраля 1967 года), что у него не было никаких фобий или необычных страхов, которые, если бы они имели место в младенчестве или раннем детстве, могли бы проистекать из прошлых жизней (Stevenson, 1990). В частности, он не замечал у себя боязни топоров, казней или поездов. В более позднем письме (от 29 марта 1967 года) Уильям Хенс писал, что он не чувствует особого интереса к какому-либо из этих исторических периодов, в которых, по всей видимости, происходили события из его снов.
У Уильяма Хенса были и другие необычные переживания, по меньшей мере два из которых, казалось, возвращали его в какой-то более ранний исторический период. Оба они возникли в состоянии бодрствования. Я процитирую его рассказы о них.
Первое из этих переживаний он описал в письме ко мне, датированном 20 февраля 1967 года.
Во время [Второй мировой] войны я работал на самолётостроительной фирме Хэндли Пейдж. Как-то раз, когда мы переворачивали большой лист алюминия, попавший в мои глаза блик вселил в меня ужас — в этой вспышке света я улетел в прошлое, сквозь эпохи, во времена Вавилона, как мне показалось. Причиной пережитого мной страха была громадная стена, падающая на меня и на других людей. Сцена была настолько яркой, что я видел объятых страхом людей, бегущих в панике. Эта стена напомнила мне виденные ранее картины Висячих садов Вавилона. Хотя это продолжалось только одну секунду, у меня было такое чувство, будто я был там. Всё это происходило на самом деле.
Второе переживание Уильяма Хенса возникло в 1960-е годы. Он описал его в письме от 29 марта 1967 года. Он писал, что это произошло «несколько лет назад».
В состоянии транса у меня было видение какой-то еврейской девушки сказочной красоты. Она появилась позади прозрачного экрана, по поверхности которого были разбросаны цветы незабудок. От избытка чувств у меня перехватило дыхание.
Через несколько недель Уильям Хенс пришёл на сеанс к женщине-медиуму. Она описала ему некоторые подробности его прошлой жизни. Так, она сказала, что жил он тогда в Палестине в I веке нашей эры. Заявления, которые она сделала, хотя сами по себе интересны, всё-таки не содержат проверяемые сведения. Однако она рассказала ему о женщине, описание которой соответствовало той, которая была в его недавнем видении. Не сообщая медиуму о своём видении, Уильям Хенс спросил, видел ли он когда-нибудь эту женщину. Медиум ответила: «Да… Вы видели её. Волосы у неё чёрные, как вороново крыло, пахнущие незабудками».
В ответ на вопрос, который я задал ему, Уильям Хенс ответил в письме, датированном 23 апреля 1967 года, что он ничего не говорил медиуму о своём более раннем видении. Медиум сама упомянула незабудки.
Если Уильям Хенс рассказал о событиях в правильной последовательности, соединяя своё видение и заявление медиума о «незабудках» (в чём у меня нет оснований сомневаться), то её заявление представляется мне по меньшей мере примером телепатической связи между медиумом и участником сеанса.
Уинифред Уайли
Уинифред Уайли родилась 30 декабря 1902 года в деревне Фенсхаузес, графство Дарем, Англия. Её родителями были Джозеф Грэхем и его жена Джейн. Она была их второй дочерью и вторым ребёнком. Джозеф Грэхем был управляющим магазина. Семья была достаточно обеспеченной для того, чтобы послать дочерей учиться в школу-интернат, когда Уинифред было 10 лет, а её сестре — примерно 12 лет. До этого их обучала дома гувернантка.
В детстве у Уинифред было несколько переживаний, по-видимому, сверхъестественного характера, в том числе повторяющееся сновидение о её участии в неком сражении. Впервые она увидела его в возрасте 10 лет. Впоследствии оно повторялось раз в год до 1972 года, а потом прекратилось. Когда Уинифред рассказала матери о своём сновидении, она ответила, что всё это напоминает ей событие, произошедшее во время битвы при Ватерлоо (18 июня 1815 года).
В возрасте 23 лет Уинифред вышла замуж за преподобного Джона Уайли, англиканского пастора.
Муж Уинифред, обладавший обширными познаниями в истории, также считал, что её повторяющийся сон освещал определённый эпизод во время битвы при Ватерлоо. Поэтому, когда её муж оставил церковную службу и получил возможность поехать за границу, они отправились на поле битвы при Ватерлоо и изучили там постройки, в которых, как они полагали, произошли события из её сна. Это был замок Угумон.
В начале 1981 года Уинифред Уайли откликнулась на объявление в лондонской газете «Таймс» об опросе читателей на тему сверхъестественных переживаний. Опрос проводился от имени Фонда К. I. B.; его исполнительный секретарь, знавший о моём интересе к переживаниям, указывающим на перевоплощение, послал мне копию письма Уинифред, отозвавшейся на их объявление.
Я прочитал рассказ Уинифред о её повторяющемся сновидении и начал переписываться с ней. Она охотно участвовала в этой переписке, и 15 апреля 1982 года я приехал к ней домой в Пенриф, графство Камбрия, где долго беседовал с ней. Впоследствии, 7 апреля 1983 года, она дала интервью для серии радиопередач BBC на тему перевоплощения. Репортёр BBC Джун Нокс-Мауэр прислала Уинифред список вопросов, которые будут заданы ей во время интервью; её ответы на них я включил в один из отчётов о повторяющемся сне, который приведу ниже. Этот отчёт не датирован, но он, очевидно, был написан в начале 1983 года, вероятно, в феврале. 16 апреля 1983 года мой коллега доктор Николас Макклин-Райс приехал в Пенриф и ещё раз поговорил с Уинифред. В каждой беседе Уинфред также описывала своё повторяющееся сновидение. Поэтому в конечном итоге мы получили из её писем и интервью шесть отчётов о её сне.
Умерла Уинифред Уайли 31 июля 1985 года.
Первый рассказ Уинифред о её сновидении, присланный в ответ на опрос «Таймс», был чрезвычайно кратким. Я не привожу его здесь, зато даю пять других отчётов об этом сне, полученных нами.
Далее вы прочтёте рассказ Уинифред о её сне, о котором она написала мне 30 апреля 1981 года.
1. Я была одним из троицы, пытавшейся закрыть ворота и не пустить во двор находившуюся за стеной вражескую армию. Внутренний двор был окружён толстой каменной стеной, а на вершине стены уже вжимались в камень атаковавшие нас люди, весьма свирепого вида, в треуголках и с длинными свисающими усами; они стреляли в тех, кто был позади нас. В углу двора, справа от меня, стоял сарайчик. Слева находились денники — это такие стойла с парными дверцами, чтобы лошади могли из них выглядывать. Позади, на некотором расстоянии, виднелся сельский дом. Я и мои два товарища изо всех сил напирали на ворота, стараясь закрыть их. Когда брус упал в гнездо и ворота были заперты, я испытала громадное облегчение. Людей, подстреленных со стены, их товарищи относили в денники.
Другие варианты рассказа об этом сне. В последующих беседах и переписке Уинифред дополняла свой рассказ об этом сне, иногда кое-что меняя в нём.
В беседе со мной, состоявшейся в апреле 1982 года, она сказала:
2. В том сне я давлю на ворота. Звучит голос: «Закрыть ворота!» Люди на высокой стене стреляют в людей во внутреннем дворе. Раненых относят в каменный сарай… У тех, кто стрелял, были длинные усы и (тре-?) угольные шляпы с обращённым вперед острым концом. Слышалась канонада.
Следующий отчёт Уинифред написала в начале 1983 года (вероятно, в феврале), отвечая на вопросы Джун Нокс-Мауэр, желавшей подготовить её к запланированному интервью для радиопрограммы Би-би-си.
3. Я стояла в толпе солдат, непосредственно за спинами тех из них, кто силился закрыть большие и тяжёлые деревянные ворота. Я навалилась на них всем своим весом. А сзади кто-то кричал: «Закрыть ворота! Закрыть ворота!» На высокой стене, тянувшейся от ворот направо, стояли солдаты, выглядевшие как иностранцы: у них были длинные висящие усы и чёрные шляпы. Они наугад стреляли во внутренний двор. Некоторые солдаты позади меня поднимали раненых и несли их в денники, слева и позади нас.
Стена, тянущаяся направо от ворот на несколько ярдов, соединялась с ещё одной стеной, у которой зеленели деревья. В углу, образованном этими двумя стенами, находилась маленькая каменная хижина (свинарник?). Вид у неё был довольно обветшалый. Одна из толстых каменных плит была сдвинута.
Ворота были заперты массивным деревянным брусом, который входил в паз на воротном столбе. Когда послушался стук запираемых ворот, я проснулась.
В своём интервью для радиопрограммы Би-би-си 7 апреля 1983 года Уинифред дала нижеследующее описание своего сновидения. В беседе во время этой радиопередачи она — возможно, из-за волнения — опускала некоторые слова, или же они были пропущены расшифровщиком аудиозаписей; я сам вставил эти слова, поместив их в скобки.
4. Я нахожусь во дворе фермы, огороженном по обеим сторонам [от ворот] очень высокой стеной, с клетями для лошадей, или денниками, в глубине двора; я одна из группы солдат. Меня [посылают] запереть ворота. Я слышу, [как] за моей спиной звучит голос: «Закрыть ворота. Закрыть ворота». По-моему, пять или… Пятеро давят на ворота. Сама я не касаюсь ворот, но наваливаюсь на спину человека, который давит на них, то есть помогаю ему. Ворота грубые, деревянные, всё это так осязаемо. Я чувствовала приближение развязки, но прежде неё была ещё сцена с солдатами на стене. У них были длинные свисающие усы; они стреляли в наших солдат, но делали это наугад: стена была очень высокой. Мне кажется, они [одной] рукой держались, а другой стреляли. Они стояли на спинах других людей. Во двор они не могли попасть, потому что эта стена была очень высокой.
[На них были] треугольные чёрные шляпы, и они стреляли в нас наугад… Конечно, люди падали, убитые или раненые; товарищи уносили их в денники, которые были позади. Это продолжалось какое-то время — стрельба и грохот канонады — вдали, то есть на некотором отдалении, по ту сторону стены. И когда наконец ворота — а они уже были закрыты, но не на засов — были заперты, когда брус упал в… Как это называется? Гнездо. Когда он упал со стуком, я проснулась.
Позже, в интервью для Би-би-си произошёл следующий диалог:
Джун Нокс-Мауэр: Вы видели, как переносили раненых?
Уинифред: Да-да, их размещали в тех денниках.
Джун Нокс-Мауэр: Говоря о денниках, вы подразумеваете стойла? Они были каменными?
Уинифред: Вообще-то, это было каменное строение, но разделённое на небольшие отсеки, каждый для одной лошади. Денник — это… Вы не сельская жительница, я правильно понимаю?
Джун Нокс-Мауэр: Сейчас нет, но прежде была ею…
Уинифред: Понимаете, у денника двойная дверь. Верхние дверцы открываются. Можно открыть верхнюю часть, чтобы лошадь могла высунуть голову, но не могла выйти. Это и есть денник.
Джун Нокс-Мауэр: Я поняла.
Уинифред: Когда оба воротища открыты, то есть обе створки наверху и внизу, как в этом случае, то можно понять, что это именно денник, ведь у него двери парные.
Джун Нокс-Мауэр: Туда и уносили их…
Уинифред: Туда уносили раненых и мёртвых. Да.
16 апреля 1983 года Уинифред рассказывала Николасу Макклину-Райсу:
5. Я стою, нажимая плечом на ворота. Люди пытаются закрыть ворота с другой стороны[68], с криком: «Закрывайте их!» Я вижу только часть ворот. [По] обе стороны ворот — стена; на ней — солдаты в шляпах с тремя заострёнными концами. Они стреляют в наших во дворе, среди них и я. Я нахожусь во дворе, но очень близко к стене. Во внутреннем дворе стоит ветхая хижина, на фоне деревьев. Издали, из-за стены, доносятся звуки сильного обстрела. Мы стараемся не допустить во двор этих чужаков, удерживая ворота. Наконец, ворота закрываются; когда брус клацает, вставая на место, я просыпаюсь. В этот момент я всегда просыпаюсь.
В беседе со мной 15 апреля 1982 года Уинифред сказала, что этот сон «всегда был одним и тем же». Во время интервью для радиопрограммы BBC Джун Нокс-Мауэр спросила Уинифред: «Был ли это каждый раз один и тот же сон?» Уинифред ответила: «Несомненно». Николасу Макклину-Райсу Уинифред сказала, что эти сны были «неизменны». Однако мы видели, что её описания их не были всегда одинаковыми. И всё же основная линия её рассказа оставалась незыблемой, несмотря на различия в частностях. Варианты подробностей не противоречили друг другу; исключением стали лишь её слова о том, сколько человек силилось закрыть ворота, и о том, где же был тот солдат, которым она видела себя во сне: у самих ворот или только за спиной другого человека, упиравшегося в них.
Качество данного сновидения и связанные с ним эмоции. В своём письме ко мне от 30 апреля 1981 года Уинифред писала: «Это было чрезвычайно яркое и ужасающее сновидение… Я чувствовала смесь ярости, волнения и ужаса, что, как я предполагаю, ощущают люди во время битвы». Отвечая на вопросы, предложенные Джун Нокс-Мауэр (перед интервью для Би-би-си), она написала о том, как повлияло на неё это сновидение: «Я наслаждалась им. Оно было захватывающим, волнующим, ужасающим, а более всего интригующим». Во время беседы с Николасом Макклином-Райсом 16 апреля 1983 года она сказала: «Что я не могу описать, так это то, насколько он [её сон] был реалистичным. У меня было такое чувство, словно я присутствовала там. Это не было похоже на сон».
Обстоятельства и частота повторений этого сновидения. Впервые Уинифред увидела этот сон в первую ночь, проведённую ею в школе-интернате, куда она поступила в возрасте 10 лет. Её старшая сестра приехала в ту школу одновременно с ней, но сёстры всё равно спали в разных общих спальнях. Таким образом, Уинифред впервые в жизни оказалась далеко от дома, среди чужих людей. Во время интервью для BBC она сообщила Джун Нокс-Мауэр о том, что её кровать была холодной и неудобной. Она сказала: «Мне пришлось ёжиться [на кровати]; я чувствовала себя глубоко несчастной и несколько часов пролежала без сна. Той ночью, заснув, я впервые увидела этот сон». Она полагала, что эти обстоятельства каким-то образом способствовали тому, что он начал сниться ей.
Она не обозначила ни одного фактора, который мог бы позднее привести к повторениям этого сна. Он снился примерно раз в год.
Более поздние случаи возвращения этого сна не были неприятными. Уинифред сказала мне, что после этого сна она просыпалась, чувствуя себя «на подъёме».
Этот сон перестал сниться ей в 1972 или 1973 году после того, как она посетила место сражения при Ватерлоо. (В одном случае она сказала, что он перестал сниться ей около 1943 года, но обычно она называла 1972 или 1973 год, когда он снился ей в последний раз.)
Когда, к полудню 18 июня 1815 года, началось сражение при Ватерлоо, замок Угумон находился почти на крайнем правом фланге смешанной армии (из британских, голландских и немецких отрядов) под командованием герцога Веллингтона. Замок и окружавшие его строения и стены были построены на века, из кирпича и камня, поэтому они оказались значительным препятствием для левого крыла французской армии, которой командовал Наполеон. По этой причине он начал сражение с попытки захватить замок. Поначалу французам удалось оттеснить подразделения защитников замка, развёрнутые в окружающих лесах и садах. Это позволило им приблизиться к стенам замка с целью проникнуть в его внутренний двор и, таким образом, завладеть им.
Солдаты союзников отошли в замок и закрыли ворота, северные и южные. Однако северные ворота оставались уязвимыми. Они состояли из двух тяжёлых деревянных створок, которые плотно закрывались деревянным брусом, ложившимся в гнёзда в стенах и в створках ворот. Французы, ведомые громадного роста лейтенантом, размахивающим топором, сумели распахнуть эти ворота. Тогда небольшая группа французских солдат бросилась во внутренний двор. Командир британцев, находившихся в крепости, подполковник Джеймс Макдонелл, увидев опасность, закричал другим офицерам, чтобы те присоединились к нему, и помчался к воротам. К ним присоединились несколько других солдат[69]; напирая с двух сторон, они медленно подвинули створки ворот назад, преодолев натиск французских солдат, пытавшихся открыть их. (На рисунке 15 вы видите живописное изображение этой сцены.) Они вновь вложили брус в гнёзда, а затем навалили перед внутренней стороной ворот тяжёлые предметы как дополнительное препятствие для французов, не оставлявших попыток силой открыть ворота. Двадцать или около того французских солдат, успевших прорваться во внутренний двор, были окружены и убиты. (В живых оставили только мальчика-барабанщика.) Затем гарнизон замка был укреплён, и весь остаток сражения Угумон оставался в руках британцев.
Иллюстрация 15. Картина Роберта Гибба (сер. XIX в.), изображающая закрытие северных ворот Угумона во время сражения при Ватерлоо. Полковник-лейтенант Джеймс Макдонелл показан с саблей в руке, толкающим левую створку ворот (с любезного разрешения Национального музея Шотландии)
О битве при Ватерлоо, возможно, было написано больше, чем о любом другом единичном сражении. Во всех рассказах о битве при Ватерлоо подчёркивается важность обороны Угумона для исхода сражения, некоторые посвящают ей большие разделы или целые главы (Chalfont, 1979; Hamilton-Williams, 1993). Наиболее авторитетное изложение этой стадии сражения составляет отдельную книгу (Paget and Saunders, 1992). Во всех сообщениях о борьбе за Угумон вокруг и внутри него подчёркивается исключительная важность закрытия северных ворот. Сам герцог Веллингтон впоследствии писал: «К успеху в сражении при Ватерлоо привело закрытие ворот Угумона» (Macbride, 1911, p. 123).
Зная о широкой известности и знаменитости Угумона среди англичан, поневоле задаёшься вопросом о том, не было ли сновидение Уинифред навеяно сведениями, полученными ею обычным способом.
Приблизительно в 1972 году (возможно, и в 1973 году) Уинифред и её муж, недавно вышедший в отставку, посетили место этого сражения, в том числе и замок Угумон. Вот что Уинифред рассказала Джун Нокс-Мауэр во время интервью для Би-би-си 7 апреля 1983 года:
…Мы прошли во двор фермы. Первым моим чувством было разочарование, потому что ворота были абсолютно другими, но они, очевидно, были установлены там, самое большее, лет 20 назад. Оглядевшись вокруг, мы не заметили никакой маленькой хижины… Нашим гидом была жена фермера. Я сказала: «Эти ворота новые». Она ответила: «Да, мадам. Прежние истлели». Я сказала, что, по-моему, там когда-то был небольшой каменный свинарник или сарай. Она устремила на меня испытующий взгляд и спросила: «Мадам уже бывала здесь?» Он действительно был, но стал разваливаться, и его убрали.
Что касается другого элемента сцены, денников, то Уинифред Уайли рассказала в двух своих сообщениях о том, что она показала их мужу, и они всё ещё стояли во дворе фермы.
В письме ко мне от 16 июня 1983 года — как оказалось, последнем — Уинифред написала мне: «Я чувствовала, что мой приезд в Угумон в 1972 году был для меня не столько посещением чужого фермерского двора в какой-то другой стране, сколько возвращением в место, знакомое с детства».
Несмотря на большое количество прочитанного материала о сражении при Ватерлоо, я подумал, что смогу лучше оценить сновидение Уинифред, если посещу Угумон лично. Поэтому я приехал туда 11 ноября 1997 года. Я обошёл этот замок с трёх сторон, побывал во внутреннем дворе и сделал фотографии, приведённые на рисунках 16 и 17. Замок и многие другие здания были непоправимо повреждены во время сражения и не были восстановлены. Пэджет и Сандерс (1992) приводят два эскиза, показывающих состояние зданий в 1815 и в 1990-е годы. Часовня и дом фермера сохранились, часовню можно увидеть на рисунке 17. Я не нашёл никаких зданий, которые можно счесть денниками, то есть стойлами для лошадей с дверями, разделёнными надвое таким образом, чтобы можно было открыть их верхнюю часть, оставив нижнюю закрытой. Здание, где хранились фермерские орудия труда, показалось мне сравнительно новым; возможно, оно заменило собой постройки, которые Уинифред называла денниками.
Сверху. Иллюстрация 16. Здания Угумона издали, в ноябре 1997 года. Обратите внимание на отсутствие зданий, смежных с воротами или около северной стены. Внизу. Иллюстрация 17. Северные ворота Угумона, как они выглядели в ноябре 1997 года. Обратите внимание на отсутствие зданий у ворот (фото Яна Стивенсона)
Я видел, что там не было малых строений — например, свинарника или ещё чего-то в этом роде, — смежных с северной стеной. Эскизы и план территории замка в 1815 году показывают, что в то время там, где Уинифред указала местоположение свинарника или сарайчика, постройки действительно были (Paget and Saunders, 1992; Hamilton-Williams, 1993.) На рисунках 16 и 17 видно, что в 1997 году не было никаких построек, смежных с северной стеной по обе стороны от северных ворот.
Перед тем как описать излюбленное объяснение Уинифред своего повторяющегося сна и моё собственное его истолкование, я вкратце опишу другие испытанные ею необычные переживания.
Она сказала, что в раннем детстве у неё был опыт медленного опускания в физическом теле с верхнего пролёта лестницы к её основанию. Она настаивала на том, что это не было переживанием выхода из тела; она чувствовала, что всё её тело двигалось без всяких усилий с её стороны. Она считала это явление естественным и никогда никому не рассказывала о нём.
Уинифред была очень привязана к своему деду по отцу; она не исключала, что была его любимой внучкой. Однажды, в феврале 1913 года, когда ей было немногим больше 10 лет, она пошла к нему в гости, а его дом находился примерно в трёх километрах от того дома, в котором жила её семья. Её дед, которому было тогда 67 лет, казалось, пребывал в добром здравии и в хорошем настроении. Однако той же ночью возвратившаяся домой Уинифред вдруг проснулась в своей постели и сказала сестре, что их дедушка только что умер. Чуть позже брат её отца пришёл к ним домой; она случайно услышала, как он сообщил её отцу о том, что её дед только что умер.
Лет в 18 или 19, во время приступа мигрени у неё возникало ощущение, будто она зависает над своим телом, лежащим на кровати, и смотрит на него сверху, из-под потолка.
В сентябре 1927 года, когда Уинифред, которой было 24 года, была уже замужем, мать попросила её прийти в родительский дом и похозяйничать, пока она (её мать) будет в отъезде, помогая другой её дочери, которая, имея на руках маленькую дочку, была тогда занята переездом из одного дома в другой. Уинифред откликнулась и приехала к ней. Когда до дома оставалось идти совсем чуть-чуть, она почувствовала сильную боль в животе. Её мать уже уехала к другой своей дочери. Уинифред стало так плохо, что она сочла себя умирающей. Она начала думать о матери и звала её в уме вернуться.
Спустя час или чуть больше её мать вернулась на своём автомобиле. Она была настолько уверена в том, что Уинифред нуждается в ней, что даже не стала тратить время на то, чтобы позвонить ей и проверить свою догадку, а просто развернулась и поехала назад, к себе домой, где была её дочь[70]. Мать немедленно отвезла Уинифред к врачу, который обнаружил у неё скоротечно развившийся перитонит. Она была прооперирована и на другой день поправилась.
Последнее её переживание, которое она сделала достоянием гласности, имело место в начале 1983 года. Она болела пневмонией и принимала какое-то прописанное врачом лекарство, но вечером она чувствовала себя «очень плохо, хотелось жалеть себя и плакать». В тот момент она разглядела очертания двух неясных фигур, похожих на человеческие, которых она не смогла распознать. Один голос сказал: «До чего же хочется сказать ей, что мы о ней думаем». Другой голос ответил: «О, я уверен, что она знает!» Она узнала в первой реплике голос матери, а во второй — голос мужа. (Оба они тогда уже были мертвы.)
Двоюродный или троюродный дядя матери Уинифред по фамилии Твитти сражался в битве при Ватерлоо. Мать Уинифред не была прямым потомком этого дяди и даже не знала, как его звали. Архивно-поисковая служба Debrett Ancestry Research Ltd, занимающаяся родословными и генеалогическими древами, выяснила, что Томас Твитти был в списке награждённых медалями при Ватерлоо. (Уинифред позволила мне взять соответствующие копии переписки с Debrett.) Однако Томас Твитти был из гвардейского полка гренадёров, который не привлекался к обороне Угумона. (Там были гвардейский полк «Голдстрим» и Третий полк гвардии.) К тому же фамилия Твитти не упоминается в списке 10 солдат (из гвардейского полка «Голдстрим» и Третьего полка гвардии), которые навалились на северные ворота и закрыли их (Paget and Saunders, 1992).
Тем не менее собственное истолкование Уинифред её повторяющегося сна заключалось в том, что её двоюродный или троюродный дядя, сражавшийся при Ватерлоо, каким-то образом установил с ней связь и вложил в неё свои воспоминания. Она решила, что этот дядя захотел поделиться своим опытом с каким-нибудь членом своей семьи и выбрал для этой цели Уинифред за её храбрый и решительный характер. После того как Уинифред побывала в Угумоне, она пришла к мысли о том, что её лишённый плоти дядя был доволен тем, что он в точности передал то, что ему было известно, поэтому сновидения прекратились. Уинифред отклонила предположение о том, что это сновидение могло проистекать из её прошлой жизни, а мне она сказала: «Я не хочу верить в перевоплощение». Она написала Джун Нокс-Мауэр: «[Доктор Стивенсон] воспринял мой рассказ об этом сновидении всерьёз и пытался заставить меня согласиться с его предположением о перевоплощении». (Ниже я прокомментирую её слова.)
С учётом того, что у Уинифред был какой-то дядя, который, согласно семейной легенде, сражался при Ватерлоо, нам следует ожидать, что Уинифред должна была узнать кое-что, если не многое, о сражении при Ватерлоо раньше, чем начались её сновидения в возрасте 10 лет. Она отрицала это. Она сказала, что её мать никогда не говорила о том сражении и что она (Уинифред) сама никогда не слышала об этом сражении до того, как её мать предположила, что её сон мог относиться именно к нему. Уроки гувернантки, у которой Уинифред училась дома до отправки в школу-интернат в 10 лет, она отвергала как источник сведений о том сражении; по её словам, гувернантка никогда не преподавала ей историю всерьёз.
Я должен подчеркнуть, что никаких записей о своём сновидении Уинифред не делала до почти 80-летнего возраста. Мне представляется возможным, что первоначально она видела не совсем тот сон, о котором рассказала нам. Конечно, в более поздние годы она многое прочитала про Ватерлоо, и её муж, изучавший историю в Кембриджском университете, был очень хорошо осведомлён о кампаниях Веллингтона. Две книги, из которых я черпал сведения, готовясь написать это сообщение, содержат репродукцию известной картины, на которой изображена сцена закрытия ворот Угумона. Эта картина шотландского художника Роберта Гибба была написана во второй половине XIX века (иллюстрация 15). Точная дата её создания неизвестна, но это неважно. Её можно увидеть в Национальном военном музее в Эдинбургском замке[71]. Принимая во внимание то, что позже Уинифред получала знания об этой битве обычным способом, на мой взгляд, трудно исключить возможность того, что в её воспоминания о сновидении со сражением примешалась сцена с закрытием ворот крепости; это смешение из воспоминаний и выдумки она и выдала нам в 1980-е годы. Конечно, такое объяснение я не могу исключить.
Вместе с тем остаются препятствия, мешающие принять его. Прежде всего для этого требуется предположить, что разумная женщина — каковой, по моим суждениям, была Уинифред — ввела саму себя в заблуждение, когда говорила, что, во-первых, её сновидение в своих основных чертах не изменялось с 10-летнего возраста, а во-вторых, она ничего не знала о сражении при Ватерлоо до того, как начала видеть свой сон. Кроме того, описание сновидения содержит три элемента — два из которых проверены, о которых, по моему мнению, Уинифред Уайли вряд ли узнала обычным способом. Вот они:
1. Французские солдаты, стрелявшие со стен в британских солдат, находившихся во внутреннем дворе замка. В книге Ховарта о Ватерлоо есть фотография картины со сценой в Угумоне, на которой можно увидеть солдата, стреляющего по стене (Howarth, 1968). У Уинифред был экземпляр этой книги. Однако его не было у неё до издания книги в 1968 году.
Пэджет и Сандерс (1992) описывают, как французский гренадёр стоял на плечах товарища и прицеливался через верх стены, образующей внутренний двор, в подполковника Генри Уиндема, одного из офицеров, участвовавших в закрытии ворот. Британский солдат выстрелил и убил этого француза раньше, чем тот успел как следует прицелиться.
2. Малые строения, упомянутые Уинифред, находившиеся около стены, в которой были северные ворота, не были упомянуты или показаны в книгах об этом сражении до, насколько мне известно, подробных публикаций 1990-х годов (Paget and Saunders, 1992; Hamilton-Williams, 1993). Я сам видел, что эти строения, о более раннем существовании которых было известно, отсутствовали теперь, в 1997 году, и, возможно, отсутствовали в 1972 году, о чём сообщала Уинифред.
3. Наконец, имеется элемент денников, с дверями из двух половин, куда относили раненых. Я не нашёл описание места, в которое относили раненых. Пэджет и Сандерс (1992) говорили, что раненые находились в какой-то конюшне, но они не дали подробное описание дверей того типа, который упомянула Уинифред. Она сказала, что показывала мужу эти двери, всё ещё существовавшие в 1972 году, но сам я не смог проверить это.
Уинифред жаловалась (Джун Нокс-Мауэр из BBC), что я пытался внушить ей идею перевоплощения. Я не согласен с тем, что я пытался когда-либо навязать такое толкование ей или кому-то ещё. Я лишь указал Уинифред на эту идею как на возможное истолкование её сновидений, однако она отклонила её.
Я также задал ей некоторые показавшиеся мне уместными вопросы касательно различия между полом солдата, которым она видела себя в её сновидении, и её полом в нынешней жизни. Единственным моментом, который, как мне кажется, с любой стороны согласуется с версией перевоплощения, было её заявление о том, что для женщины она была необыкновенно храброй и проявляла отвагу, присущую скорее мужчине. Как пример проявления этого качества она упомянула случай, когда пьяный селянин пытался ворваться в дом её семьи, а она, тогда ещё маленькая девочка, схватила ружьё, открыла дверь и так напугала незваного гостя, что тот пустился наутёк. Пересказывая этот случай, Уинифред сказала, что она «часто вела себя как мужчина». В качестве ещё одного примера необычной храбрости она описала, как однажды увидела собаку, которая вышла на железнодорожные пути и бродила там, хотя приближался поезд; Уинифред подбежала к собаке и утащила её с рельсов за мгновение до того, как поезд достиг этого места.
Джон Ист
Я редко публиковал сообщения о случаях, в которых я никогда не встречался с исследуемым. В этой книге есть пять таких исключений, и это одно из них. Тем не менее можно считать, что в каком-то смысле я всё же «встречался» с Джоном Истом, потому что в течение последнего года его жизни мы активно переписывались — многие из наших писем составляли несколько страниц — о его переживаниях. Он старательно отвечал на вопросы, которые я задавал ему о подробностях трёх ярких снов, бывших у него. Я планировал встретиться с ним в 1962 году, но с прискорбием узнал о его смерти. Он болел, о чём писал мне в некоторых письмах, и всё же его смерть была для меня весьма неожиданной, потому что последнее письмо, которое я получил от него, было написано за четыре дня до кончины, и я не заметил в нём ничего, что указывало бы на ухудшение его здоровья.
Джон Ист родился в Великобритании 4 октября 1883 года. Его семья была богатой, и он был волен жить как ему вздумается. После окончания Итонского колледжа он год проучился в Оксфорде, но счёл университетскую жизнь скучной. Он хотел записаться в армию, но не прошёл комиссию из-за слабого зрения. Следующие три года он провёл, охотясь на крупного зверя на трёх континентах. Потом он вернулся в Англию и с 1912 по 1927 год — за исключением трёх лет службы в армии во время Первой мировой войны — жил в большом загородном доме, занимался сельским хозяйством и четыре дня в неделю охотился. Осенью он часто выезжал на оленью охоту или пострелять куропаток в Шотландию. В 1927 году, когда ему было 44 года, он решил заняться бизнесом, но из этого ничего не вышло. Тогда он продолжил жизнь успешного состоятельного фермера. Женат он был трижды, особенно удачным был его третий брак. Жена умерла прежде него, сам он умер в 1962 году в возрасте 79 лет.
В 1927 году Джон Ист увидел два сновидения за две ночи, следовавших одна за другой. Они были настолько реалистичными, что он решил записать их, что и сделал в середине следующей (за вторым сновидением) ночи. В то же утро он сделал эскиз дома, увиденного во втором сновидении. В 1950 году он видел третий сон, связанный с первыми двумя. Казалось, действие в нём происходило в том же доме, который он видел во втором сне 1927 года.
В 1954 году один английский иллюстрированный еженедельник опубликовал фотографии и план подлинно существующего сельского особняка Шредфилд-холл в Стаффордшире; Джон Ист сразу «опознал» этот дом как виденный им во сне.
После того как Джон Ист глубокой ночью сделал эти заметки, он больше ничего не писал о своих снах вплоть до 1950 года, когда он добавил к своим записям дополнительные сведения после того, как в том году увидел третье сновидение. В дальнейшем он дополнил своё сообщение после того, как увидел фотографии в том самом иллюстрированном еженедельнике. И наконец, в книгу, изданную в 1960 году, он включил отчёт о своих сновидениях и о том, как он пытался их проверить (East, 1960a). Один мой знакомый сделал обзор этой книги в «Журнале Общества изучения сознания» (Journal of the Society for Psychical Research) (Heywood, 1960). Я попросил этого моего знакомого переправить от меня письмо Джону Исту и таким образом начал обширную переписку, которую мы поддерживали вплоть до его смерти в начале 1962 года.
В ходе нашей переписки Джон Ист прислал мне свои черновые записи, сделанные им после второго из трёх его снов, — тезисы отчёта, составленные им о его сновидениях перед публикацией этой работы, и некоторые важные сведения. Я снял с них копии и вернул их ему. Он дал своё согласие на обнародование всего, что я сочту нужным, при условии, что я не разглашу имена людей, имеющих отношение к этому делу. (Джон Ист — это псевдоним, который он сам себе выбрал, но в переписке он использовал своё настоящее имя.)
До публикации своей книги Джон Ист навёл справки о возможном месте и времени действия в его снах, которые, как он твёрдо верил, брали начало в его предыдущей жизни. Он пришёл к умозаключению о том, что они относились к жизни молодого английского офицера, который принимал участие в войне между Великобританией и Бирмой, позже получившей название первой англо-бирманской войны, которая продолжалась с марта 1824 до февраля 1826 года. После смерти Джона Иста я продолжил делать запросы для получения дальнейших подтверждений. Отчёт о них я отложу до окончания описания этих сновидений. Для этого я первым делом даю расшифровку черновых записей, сделанных Джоном Истом сразу после его второго сновидения в 1927 году, а затем гораздо более подробное сообщение, написанное им позже.
Белый кавалерист вместе с офицерами морской пехоты.
? Они изучают множество морских и сухопутных карт.
Типичная военно-морская дисциплина (индийский моряк?).
Очень жарко и влажно, живу на реке, на барже.
Кают-компания, как и вахтенный отсек, только одна.
Страшное одиночество и ужас. Болезнь.
Из развлечений — катание по корабельной палубе.
У берега бунгало, танец на его веранде, бамбуковые стулья.
? Девушки-метиски[72]. Смуглая девушка с красными (?) камелиями.
Нет! Я понимаю, что ты танцуешь со мной в последний раз.
Неужели домой едем?
Мысли о доме.
Эти записи, как мы видим, обрывочны; их основная ценность заключается в том, что они показывают значение, которое Джон Ист придал своим снам. Он заявил, что видел эти сны в тот период, когда читал популярную книгу о предвидении «Эксперимент со временем», изданную в марте 1927 года (Dunne, 1927). Даты этих двух сновидений затем были установлены по почтовой бумаге, на которой Джон Ист делал свои записи. Он переехал из дома, значившегося на бланке этой бумаги, и обзавёлся другой почтовой бумагой, с отпечатанным на ней адресом его нового дома.
Нижеследующий отрывок взят из черновых записей о его снах, впервые сделанных Джоном Истом в 1949 году, а впоследствии пересмотренных и продолженных им после того, как он увидел третий сон в 1950 году. Я опустил несколько комментариев Джона Иста, в которых он даёт этим сновидениям собственную трактовку, чтобы читатели могли, не отвлекаясь, ознакомиться с отчётом о его сне.
Для ясности будем называть сновидца буквой «А», а главное действующее лицо во сне — буквой «Б». Таким образом, мы видим два агрегата сознания, «А» и «Б», причём «А» всегда наблюдал за «Б», как если бы он неотступно следовал за «Б» немного позади и чуть справа от него и знал абсолютно всё, что происходит в уме «Б», как будто он был и этим «Б», и сторонним наблюдателем.
Сон начинается с того, что сновидец «А», осознающий «Б», поднимается по широкому сходному трапу, ведущему на верхнюю палубу корабля. Подступней у этого трапа не было, поэтому, когда «Б» поднимался, он видел между ступенями нижнюю палубу. Достигнув верхней палубы, он, по-видимому, оказался в средней части корабля; на него пахнуло долгожданной свежестью морского воздуха, и полился свет, почти ослепляющий после полумрака; тогда у него исчезло ощущение того, что он целыми днями был пленником сумрачной и затхлой каюты, где негде было развернуться; он чувствовал, как быстро к нему возвращаются силы после дней, проведённых в болезни, покой после бури.
Через «Б» «А» впервые осознал всю белизну и обширность белой палубы, увидел высокий фальшборт с длинной белой полосой по кромке, выше которой блестело синее море с пенистыми гребнями волн, разрезаемое плавным движением корабля. Над головой раздувались на мачтах белые паруса, один выше другого, в столь большом количестве, что они почти заслоняли собой голубое небо, слегка тронутое там и тут белыми облачками. Казалось, это судно не было военным, а униформа офицеров была не военно-морской, но только похожей на неё…
«А» также осознал и отметил костюм «Б»: укороченный алый китель, плотно облегающий тело, с двумя рядами позолоченных пуговиц, с небольшими фалдами сзади, и белые брюки. Обшлага, или манжеты, были жёлтыми. «А» отметил, что ткань была грубее и тоньше, чем материал, используемый для полной парадной униформы нашего времени; поверхность была более шершавой, не очень гладкой. Он отметил высокий воротник или широкий шарф и почувствовал, как его шее тесно в нём.
Как только он сошёл с широкого трапа, то сразу увидел смотрящего на него офицера, одетого так же, как и он. Это был юноша, сильно уступающий ему в росте, со светлыми, почти жёлтыми волосами и намечающимися бакенбардами и усами; он сказал с улыбкой: «О! Вам уже лучше. Будем рады снова видеть вас в наших рядах».
«А» отметил в «Б» чувство превосходства и снисходительности, возникающее, когда разговариваешь с тем, кто ниже тебя на общественной лестнице, но, подчиняясь некому негласному правилу, играешь какое-то время свою роль. Казалось, эта искусственность ни на минуту не отпускала «Б». И если для «Б» в таком поведении не было ничего противоестественного, то «А» никак не мог отделаться от чувства, что на самом-то деле «Б» не всегда хорошо играл свою роль.
Как только «Б» начал говорить, эта сцена померкла, как будто смыкающиеся с двух сторон виньетки закрыли картину.
Затем возникла другая сцена, явно спустя много дней. Его взору открылась большая каюта с низким потолком и с видом через окна в корме корабля. В каюте были старшие офицеры, стоящие вокруг двух или трёх сидящих за столом, на котором было разбросано много морских и сухопутных карт. «Б», хотя и был очень молод, судя по всему, имел высокое положение и воспринимался как ровня этим другим… Особенно запомнилась одна карта с фарватером какой-то реки.
За этой сценой сразу последовала следующая. Ощущение сильной жары, угнетённости, влажности, депрессии и усталости от таких условий. Возникла большая, дощатая и бедно обставленная комната с низким потолком, через открытые двери и окна которой была видна узкая галерея или длинная палуба, а за ней простиралась гладь воды, тускло блестевшая в ночи сквозь заросли тёмной растительности. Большая баржа с рубкой почти по всей её длине, пришвартованная к поросшему буйной растительностью речному берегу; было душно и влажно, одолевали москиты; ощущались усталость, томительность и безнадёжность положения. А хуже всего была жара. Показались хмурые старшие офицеры, по большей части ослабленные болезнью и растущим безразличием от ощущения того, что о них забыли; было видно, что эти утомлённые люди основательно потрёпаны, что их поход завершён и что теперь они только и ждут, когда же о них наконец вспомнят.
Всё это «А» узнавал, мгновенно считывая мысли «Б». Он знал теперь и внешность «Б». Тот был высок, широкоплеч, с необычайно развитой мускулатурой и тёмными волосами, от природы энергичный.
Казалось, что теперь «Б» был главным действующим лицом на сцене, хотя рядом с ним находились старшие офицеры, превосходившие его и годами. Видимо, только он оставался всё ещё полным сил и пытался преодолеть апатию других, увлекая их игрой «толкни монетку» на новый лад: с людьми вместо монет. Несмотря на то, что в комнате толпились люди, их теснили, чтобы было больше места. Каждый брал короткий разбег до отметки на полу и старался скользить как можно дальше по палубе, место окончания скольжения отмечалось мелом. Конечно, от такого занятия становилось ещё хуже от почти невыносимой духоты и жары, но это развлечение было хотя бы новым и потому на какое-то время отвлекающим от скуки, поскольку увлечённость этим утомительным состязанием помогала отключить ум с постоянно вертевшимися в нём мыслями: «Ну когда же они вспомнят о нас? Когда мы отправимся домой?» И всегда удушливая жара, москиты, высокие тугие воротнички и ощущение того, что о нас забыли, почти переходящее в отчаяние.
Новая сцена приснилась на следующую ночь. Комната в большом бунгало на речном берегу. Снова ночь, но на этот раз это был ужин — по виду праздничное застолье: было много вина. Кажется, там были бамбуковые стулья. Жара никуда не делась, как и ощущение того, что все канули в небытие. В этой сцене присутствовали две или три туземные женщины, маленькие и загорелые, в коротких жакетах и облегающих юбках; старшие офицеры немного сторонились шумной молодёжи, в которой заводилой был «Б». Где-то играл оркестр. Одна из туземок, с красными цветами в волосах, цеплялась за «Б» и тянула его танцевать; держа его под левую руку, она умоляла его на ломаном английском языке: «Ты не уехать домой, ты никогда не покидать меня, ты оставаться». «Б», намерения которого ещё не были ясны для «А», пытаясь стряхнуть с себя её руку, раздражённым тоном отвечал ей: «Нет же! Я никогда не покину тебя, никогда не уеду. О! Как ты меня утомила!»
В этот момент в дверь влетел офицер с сияющим лицом. Держа над собой длинный лист бумаги, он вызвал всеобщее оживление в комнате, когда крикнул: «Наконец-то у нас есть приказ! Мы отправляемся домой!» «Б», повернувшись к нему вполоборота и почувствовав внезапный прилив воодушевления, радости и облегчения, закричал: «Неужели домой едем?!»
Эти три слова потрясли сновидца как крик, чуть не разбудив его, как удар по сознанию, который не забудешь никогда. В тот же момент он почувствовал, как «Б» спохватился: «Боже! Что я сказал?» «А», теряющий энергию, наблюдал за женщиной, которая теперь находилась позади «Б», попытавшегося освободиться от неё; на её лице были написаны ненависть и решительность: она явно поняла смысл слов «Б»; женщина быстро выхватила из-за пояса длинный нож и со всей силы по самую рукоять вонзила его в ложбинку на левой стороне шеи «Б», между плечом и ключицей, ударив сверху вниз.
В момент её удара «А» почувствовал, что он становится «Б» целиком и полностью. Именно на своём плече он почувствовал этот удар, просто удар, острую боль и кое-что ещё. Появилась слабость в коленях, его ноги подломились под ним, а люди в комнате, как ему казалось, взмыли к потолку. Кто-то пытался подхватить его под руки; он чувствовал, как отвисла его челюсть, как вокруг него стал сгущаться туман. Он слышал голос: «Держите её! Держите её! Не дайте ей уйти!» Больше не было наблюдателя, а было только сознание, которое медленно угасало. И в момент его угасания к нему пришло понимание того, что он уже никогда не поедет домой, и в его уме возникла сцена, как если бы он вновь переживал её. Он сам, на большой чёрной лошади в одежде чёрного цвета для верховой езды — в чёрном фраке и чёрных лакированных ботинках — скакал лёгким галопом через большой равнинный парк под старыми дубами, между которыми он видел дом, к которому приближался.
Этот дом казался длинным и низким, белого цвета, с двумя этажами и мезонином. Он приблизился к нему, проскакав мимо деревьев справа перед домом, и увидел два эркера, возвышавшихся на два этажа на каждом конце лицевой стороны дома с колонным портиком, откуда, миновав несколько низких ступенек, можно было попасть на дорогу, ведущую в парк в отдалении. С каждой стороны от подъезда дом тянулся длинным непрерывным фасадом.
Переполненный радостью жизни и осознанием того, что кроме него лишь немногие могут совладать с этой большой лошадью, он был охвачен мыслями о своей миссии, состоявшей в том, чтобы сообщить Той, которая ждала его в этом белом доме, что наконец-то он посвятит своё время чему-то поистине важному, что он уже получил назначение и почти сразу уходит на корабле на новую войну. Он знал, что она будет гордиться тем, что он сделал, и будет ждать его. Затем он смутно осознал, как поникла его голова, когда кто-то силился поднять его, и жизнь растворилась в черноте; сновидец проснулся.
В июне 1950 года возникло следующее сновидение: короткое, почти мимолётное, но столь же ясное и чёткое в своей сути, как и прежние сцены, с тем же незабываемым воздействием. Оно, без сомнения, было навеяно тем, что незадолго до того вышеупомянутое сообщение было переписано из черновика набело, и всё происходившее вновь ожило в сознании.
Сновидец «А» увидел большую спальню; значительную часть одной её стены занимало большое окно с выступом, очень широкое, с оконным переплётом в раннем стиле короля Георга. На стенах были светлые обои с еле различимым узором. В центре стены с правой стороны, если стоять лицом к окну, был камин; а ещё в той же стене, между камином и окном, имелась дверца. Кровать под балдахином стояла по центру стены напротив окна, в левом углу этой же стены находилась входная дверь. Посередине левой стены стоял платяной шкаф или высокий комод из красного дерева. Кажется, был ещё туалетный столик с зеркалом, посередине окна, с чашей, стоящей справа.
Между камином и окном с выступом стоял «Б», в той же самой тёмной одежде для верховой езды: по-видимому, он только что приехал. У «А» было такое чувство, что «Б» ожидал багаж, который должны были доставить почтовой каретой. Он оглядывал комнату с большим удовольствием, и «А», как и раньше, читал его мысли: «Как приятно снова оказаться здесь; пройдёт немало времени, прежде чем я вернусь сюда». Она будет ждать «Б» внизу, потому что это её дом — длинный белый дом в парке, куда он приехал, чтобы попрощаться с ней.
Всё это возникло мгновенно, как вспышка: осознание комнаты, её обстановки, дома, парка и того, что происходило в уме «Б». Был ещё один важный момент: позади «Б», в той стене, где был камин, а точнее между окном с выступом и камином, была дверь, о которой «А» узнал, заглянув в ум «Б»; она вела в маленькую комнату или туалет, что показалось «А» странным, поскольку эта стена явно была торцевой — значит, никакой комнаты там не могло быть по определению.
Это сновидение было только мгновенным проблеском, но было оно кристально ясным, и его связь с прежними сновидениями не вызывала сомнений. В этом сне «А», казалось, стоял только на пороге комнаты.
1. Одна мысль пришла мне на ум уже после того, как я написал эти строки. Меня всегда озадачивало то, что «Б», действующее лицо, с которым происходили эти события, и он же в перевоплощённом «А», который видел эти сны, был очень юн, а между тем он присутствовал в кормовой каюте корабля на совещании старших офицеров непосредственно перед высадкой. В сценах на барже и последнего в его жизни вечера чувствовалось, что он наделён большими полномочиями. Это вполне можно было бы объяснить тем, что «Б» купил себе патент старшего офицера или даже командира полка. В те времена [в первой половине XIX столетия] такие вещи случались… Полками обычно командовали молодые люди, титулованные и богатые.
2. Стоит отметить, что последний сон, где «Б» был в спальне с большим окном с выступом, приснился в 1950 году и был немедленно записан на следующий день.
3. Все происшествия, мысли и ощущения всегда чётко отпечатывались в памяти сновидца, начиная с тех двух ночей. Сновидение было абсолютно непротиворечивым и во всех отношениях согласованным. Не было в нём ничего из того, что не могло бы произойти точно так, как приснилось. Последовательность событий была вполне логичной.
Во всех сновидениях Джон Ист в роли «А», видимо, был в основном наблюдателем «Б» и его действий. Это разделение на «А» и «Б» особенно чётко проявляется в третьем сне, когда «Б» стоял между камином и маленькой дверью у окна с выступом, ведущей в небольшое смежное помещение. «А» находился на другой стороне комнаты, возле входной двери в комнату из прихожей. В той комнате были только эти две двери.
В одно время, между первыми двумя сновидениями и третьим, Джон Ист спрашивал друга, который был специалистом по армейским униформам и военной истории, была ли какая-нибудь военная кампания в очень жарком и влажном климате, в течение которой военные носили униформу того типа, который он видел в своих снах, жили на баржах и долго ждали приказ об отправке домой. Его друг сразу ответил, что это описание подходит к первой англо-бирманской войне 1824–1826 годов (Doveton, 1852; Laurie, 1880; Trant, 1827).
Запросы Джона Иста привели его к дополнительным источникам информации, подтвердившим правдоподобие и даже точность описания в его сновидениях. Например, в своём сообщении о первом сновидении он заявил, что у него возникло впечатление, будто судно [военный транспорт] не относилось к военно-морскому флоту и что униформа офицеров была не военно-морской, но только похожей на неё. На самом деле отряды, участвовавшие в первой англо-бирманской войне, перевозили суда Ост-Индской компании (Laurie, 1880). Её офицеры носили униформу, напоминавшую военно-морскую, но несколько отличавшуюся от неё (Chatterton, 1914).
Ещё больше Джона Иста впечатлило то, что он узнал в иллюстрированном еженедельнике дом, Шредфилд-холл, к которому «Б» подъезжал во втором сне (после того, как его ударили ножом) и где он видел себя стоящим в комнате в третьем сновидении. В 1950 году в этом иллюстрированном еженедельнике были опубликованы несколько фотографий с видом на Шредфилд-холл, а также схема комнат на первом этаже[73]. Шредфилд-холл был длинным белым домом с колонным портиком с фронтальной стороны. В конце каждого крыла дома был эркер. Центральная часть дома имела три этажа, а не два, которые вспомнил «Б». Джон Ист полагал, что деревья к югу от дома на фотографиях, опубликованных в иллюстрированном еженедельнике, показались ему не такими, какими они были, когда «Б» (сновидец) подъезжал к дому. Он обратился к иллюстрированной книге, описывающей имения известных людей в начале XIX века (Neale, 1821). На изображении Шредфилд-холла в той книге было видно, что рощицы у южного конца дома, изображённого на фотографиях иллюстрированного еженедельника, в 1820 году не было; этот момент больше подходил к тому, как «Б» видел деревья у дома, когда подъезжал на лошади к его юго-восточному углу.
Наиболее впечатляющее подтверждение Джон Ист получил из схемы расположения комнат на первом этаже Шредфилд-холла, опубликованной в иллюстрированном еженедельнике. На ней было показано южное крыло дома, большая комната с выступающим окном и дверью рядом с этим окном, открывающуюся в смежную комнату меньшего размера. В издании утверждалось, что данное крыло дома было изменено во второй половине XVIII века, чтобы устроить более компактные спальни для владельцев дома. Комната с большим выступающим окном заметно ассиметрична, явно из-за более поздней перепланировки, в которой одна большая комната была поделена на две меньшего размера. У аналогичной комнаты с выступающим окном в северном крыле дома точно такой же размер, как у двух меньших в его южном крыле, вместе взятых. Джон Ист полагал, что комната, в которой стоял «Б» в его третьем сновидении, из-за своей столь необычной формы (она появилась после того, как была поделена большая комната) была уникальной. Он был убеждён в том, что Шредфилд-холл и был тем домом, который он видел во втором из своих снов 1927 года и во сне 1950 года.
Владельцы Шредфилд-холла внесены в справочники британских титулованных семейств. Из одного такого справочника Бёрка «Сословия пэров, баронетов и рыцарей» (Townend, 1826/1963) и из переписки с издателем «Пэрства» он узнал о том, что у владельца Шредфилд-холла были две незамужние сестры, Вильгельмина и Хелен, которые, по всей видимости, жили с ним. Он догадался, что эти сёстры, родившиеся в 1807 и 1808 годах, в 1824 году были бы слишком молоды для замужества. Поэтому он подумал, что «Б» влюбился в одну из них и решил подождать, когда она подрастёт, а тем временем отправиться на войну в Бирму, купив армейский офицерский патент. Сцены езды верхом к дому и ожидания в необычной комнате с выступающим окном имели место, когда он приехал попрощаться с девушкой, с которой был помолвлен.
Во время переписки со мной в 1960–1962 годах Джон Ист выражал полную уверенность в том, что его сновидения проистекали из подлинных воспоминаний предыдущей жизни. Однако он не прояснил этот случай, поскольку ничего не узнал о молодом человеке, события жизни которого соответствовали тому, что происходило с «Б» в этих снах.
В моей переписке с Джоном Истом я задавал ему некоторые вопросы, касающиеся подробностей. Например, он описал комнату с выступающим окном, где в третьем сне «Б» стоял, предположительно, на втором этаже дома. Он упомянул девушку, встретиться с которой он приехал, как ожидавшую его «внизу». Я написал ему, что схема комнат, опубликованная в иллюстрированном еженедельнике, показывала разделённую комнату на первом, или нижнем, этаже, а не на втором. На это моё замечание Джон Ист ответил, что он допустил ошибку и должен был сказать, что «Б» ожидал в комнате с выступающим окном на первом этаже.
Во втором сне у «Б» была бирманская любовница, которая убила его, когда он обрадовался новости о возвращении домой. В более подробном отчёте о своём втором сновидении Джон Ист вспоминал, что «Б» ожидал весть о приказе ехать домой. В заметках, написанных сразу после второго сновидения, бирманская любовница называет их следующий танец последним, что предполагает некий намёк на отъезд «Б». Джон Ист объяснил это возможное несоответствие, указав на то, что офицеры и солдаты, конечно, ожидали приказ ехать домой вскоре, поэтому для них — как и для их любовниц — было резонно полагать, что любой танец может стать последним.
Помимо изучения фотографий и текста статьи о Шредфилд-холле я нашёл подтверждение точности описания Джоном Истом униформ, которые носили в британской армии в период первой англо-бирманской войны. Я также подтвердил то, что Джон Ист узнал об использовании судов Ост-Индской компании для транспортировки войск в Южную Азию и касательно униформ офицеров на этих судах (Chatterton, 1914). Я изучил гравюру Шредфилд-холла у Нила (1821) и отметил некоторое различие между деревьями с юго-восточной стороны особняка, как они показаны у Нила, и на фотографиях 1950-х годов. (Я не считаю это различие существенным.)
Шредфилд-холл находится в Стаффордшире, поэтому разумно предположить, что такой человек, как «Б», приезжавший в Шредфилд-холл на лошади, чтобы встретиться там с девушкой, жил в Стаффордшире и, поступив в армию, вероятнее всего присоединился к Стаффордширскому полку. Мне повезло заручиться для этого случая помощью ныне покойного Гая Ламберта. Он был бывшим высокопоставленным чиновником в военном департаменте британского правительства и бывшим председателем Общества изучения сознания.
Он исследовал записи о тех британских полках, в которых на мундирах была жёлтая отделка, и выяснил, что в 31 из почти 100 полков кант на униформе был именно такого цвета. Тогда он исследовал те из них, среди боевых отличий которых была «Ава» (древняя столица Бирмы). Это указало бы на полки, участвовавшие в первой англо-бирманской войне. Он установил, что 10 полков были удостоены включить «Аву» в свои боевые отличия. Однако из всей этой группы только в двух полках была униформа с жёлтым кантом и «Ава» среди боевых отличий. Одним из них был 38-й Стаффордширский полк. И нужно отметить, что командующий британской армией во время первой англо-бирманской войны, генерал-майор сэр Арчибальд Кэмпбелл, был офицером 38-го полка.
В таком случае будет правильно предположить, что «Б» был младшим офицером 38-го полка, служившим в Бирме во время первой англо-бирманской войны.
Собственный сын сэра Арчибальда Кэмпбелла, лейтенант Джон Кэмпбелл, во время этой войны служил адъютантом своего отца. Однако он пережил войну, позже сделал успешную военную карьеру и был убит во время Крымской войны.
В 1970 году доктор Алан Голд привлёк моё внимание к книге «История южного Стаффордширского полка» (Vale, 1969). Я начал переписываться с её автором, полковником У. Л. Вейлом. Тот, в свою очередь заинтересовавшись этим случаем, смог сообщить мне о том, что в ходе первой англо-бирманской войны 38-й полк потерял убитыми двух офицеров и одного умершим от ран, а помимо них ещё девятерых, умерших от болезней. Понятно, что ни один офицер не был записан как «убитый своей бирманской любовницей». Очевидно, любой офицер, убитый так, как «Б», был бы приписан к умершим от болезней.
Мы не можем быть уверенными в том, что «Б» скончался от полученного им удара ножом, хотя я считаю это вероятным. В той части шеи, куда бирманка вонзила свой нож, много крупных кровеносных сосудов, и разрыв одного из них — по крайней мере в Бирме в 1826 году — привёл бы к смерти в течение нескольких минут. Теряя сознание, «Б» мысленно устремился в прошлое, в то время, когда он ехал прощаться с подругой в Шредфилд-холл. Это можно было бы воспринять как эпизод процесса обзора жизни, что бывает приблизительно в 13 % случаев с людьми, пережившими клиническую смерть и вернувшимися к жизни (Stevenson and Cook, 1995). Такие обзоры жизни могут иметь место и у тех, кто всё же умер, поэтому тот факт, что данное явление возникло в случае Джона Иста, ещё не означает, что «Б» был ранен или что он умер от удара ножом.
Столь же бесполезно в этом отношении и отсутствие родинки у Джона Иста. (В нашей переписке он сказал мне, что у него нет родинок на месте ранения «Б».) И если у одних, весьма многочисленных, исследуемых, которые утверждают, что они помнят свою предыдущую жизнь, отнятую у них, есть соответствующие родинки, то у не меньшего числа других они отсутствуют (Stevenson, 1997).
В рассказе Джона Иста о его втором сновидении подчёркиваются скука и долгое ожидание приказа о возвращении домой после того, как война закончилась. Первая англо-бирманская война закончилась Яндабуским договором 24 февраля 1826 года. Полковник Вейл узнал из записей Стаффордширского (38-го) полка, что его переброска в Индию началась в марте, при этом отдельные подразделения задержались до апреля. Шесть недель не кажутся мне долгим периодом ожидания, однако этот срок, возможно, казался невыносимо долгим мужчине, которому не терпелось вернуться к своей подруге.
Многие элементы этих сновидений могут столь же хорошо соответствовать обстоятельствам второй англо-бирманской войны (1852–1853) В ней участвовал ещё один (80-й) Стаффордширский полк. Униформа была почти такой же (включая высокие воротнички или шарфы и жёлтые обшлага), войска по-прежнему транспортировались судами Ост-Индской компании, офицеры всё так же покупали свои патенты. На сей раз, однако, ожидание приказа об отправке домой было заметно более долгим, чем после первой англо-бирманской войны. Эта война продолжалась с 5 апреля 1852 до 20 января 1853 года, но приказ о возвращении домой 38-й полк ждал 10 месяцев.
Вторая англо-бирманская война уже не так, как первая, подходит нам, если учесть, что юная незамужняя девушка ждала тогда возвращения «Б» с войны, поскольку у владельца Шредфилд-холла в то время (1852 год) не было ни одной незамужней дочери 15-летнего возраста. Возможно, она была не в таком уж юном возрасте, когда была помолвлена со столь молодым человеком, как «Б». Если так, то мы не можем решить, первая или вторая англо-бирманская война больше соответствует общему описанию сновидений «Б».
Джон Ист усматривал важные сходства между личностью «Б» (насколько это показали сновидения) и своим собственным характером. «Б», как он предполагал, должен был принадлежать к одной из помещичьих семей. Он был искусным наездником, питал некоторый интерес к военному делу и, возможно, был достаточно богатым для того, чтобы купить армейский офицерский патент. До вступления в армию он не сделал ничего «стоящего» в своей жизни.
Краткая автобиография, которую Джон Ист написал для меня, показывает, что свой ранний период жизни — по сути, вплоть до средних лет — он провёл как помещик, охотясь и просто стреляя в своё удовольствие. Образ жизни учёного был ему не по нутру; и он сделал бы военную карьеру, если бы не подвело зрение.
Нужно ещё добавить, что некоторые другие черты появились в характере Джона Иста после его первых двух сновидений, а возможно, и из-за них. Он увлёкся квантовой физикой, проштудировал и постиг «Физику и философию» Гейзенберга. Он читал труды У. Й. Эванса-Вентца, одного из наиболее крупных специалистов по тибетскому буддизму того времени. Он переписывался с Эвансом-Вентцем, и тот написал предисловие ко второй книге Джона Иста, изданной им перед смертью (East, 1960 б).
Обилие подробностей в его сновидениях, касающихся первой англо-бирманской войны (а Джон Ист полагал, что это была именно она), и необычный поэтажный план здания Шредфилд-холла убедили Джона Иста в том, что его сны проистекали из воспоминаний прошлой жизни в Стаффордшире первой четверти XIX века. В одном из своих сообщений об этих снах он писал: «Архитектурный план спальни и небольшой смежной комнаты, конечно, ассиметричен и необычен, и я очень сомневаюсь в том, что нечто подобное существует в каком-нибудь другом доме». Как и в случаях с другими сновидцами, видевшими яркие сны, уже то, что его сны были реалистичными и всегда оставались ясными в его памяти, добавляло ему уверенности в том, что события, которые он пережил (как «Б»), действительно происходили.
Выводы Джона Иста представляются мне логичными. Мы не можем исключить возможность того, что он, учитывая его образованность и широкую эрудицию, получил некоторое знание о первой англо-бирманской войне до того, как увидел свои сны. Но то, что он знал нюансы униформы, которую носили судовые офицеры и солдаты, кажется сомнительным. Ещё более невероятной была бы его осведомлённость об участии Стаффордширского полка в этой малоизвестной войне через общедоступные источники. Кроме того, нет никаких сомнений в том, что у него никогда не было возможности увидеть план комнат Шредфилд-холла до публикации этого плана в 1950-е годы. Мы можем усомниться в отдельных элементах, но не можем решительно отвергнуть все их в совокупности.
Трауде фон Хуттен
Трауде фон Хуттен родилась в Дрездене, Германия, 7 января 1905 года. Её отец был лютеранским священником. Трауде была самым младшим ребёнком в большой семье. (Я так и не узнал, сколько у неё было братьев и сестёр.)
Когда Трауде было пять лет, она увидела сон, в котором она, очевидно, жила в замке в Средние века. В этом сне она переживала смерть обоих своих родителей из-за несчастных случаев, а затем и потерю мужа, который не вернулся из крестового похода. Этот же сон она видела в восьмилетнем возрасте, а потом и ещё раз, когда ей было 13 лет.
В возрасте 17 лет её пригласили на ужин, во время которого она сидела напротив женщины, с которой никогда прежде не встречалась. Эта женщина какое-то время пристально смотрела на неё, а затем вдруг сказала: «Знаете ли вы о том, что вы уже жили раньше на земле?» Прежде чем удивлённая Трауде успела что-то ответить, эта женщина продолжила говорить и рассказала ей о том, что она (Трауде) когда-то видела повторяющийся сон о предыдущей жизни. Затем она дала подробное описание той её жизни, которое удивительно точно соответствовало сновидению Трауде. Но Трауде тогда ещё ничего не знала о представлениях о перевоплощении. Позже она узнала о том, что эта женщина была известной ясновидящей.
В зрелом возрасте Трауде дважды была замужем и дважды овдовела. Её второй муж погиб, когда служил в немецкой армии, осаждавшей Ленинград во время Второй мировой войны. После войны она жила сначала в Мангейме, а затем в Мюнхене. Она работала переводчиком при американской армии в Германии до 1952 года, когда вышла на пенсию как вдова военнослужащего и уволилась с работы. В эти годы у неё больше не было значительных сновидений, и ничто не указывало на то, что её детские сны — это не пустые грёзы.
В детстве Трауде живо интересовалась Средневековьем. И хотя позже она вспоминала, что детство у неё было счастливым, она всё же предпочитала играть и мечтать в уединении. Ей нравилось забираться на склонившийся ствол орешника, стоявшего на их семейном участке, и сидеть в большом дупле. Она сказала, что делала это «ежедневно». Там она воображала себя женщиной из Средних веков. (По-видимому, она начала вести себя подобным образом уже после пяти лет; именно в этом возрасте, по её более поздним воспоминаниям, она впервые увидела «сон о замке».)
До 15 лет она ни разу не была в средневековом замке. В этом возрасте родители взяли её с собой в турне по замкам Тюрингии. После этого она посетила множество замков, но ни один из них не вызвал у неё чувство сколько-нибудь близкого знакомства, пока однажды она не приехала в замок Трифельс в Пфальцграфстве Германии, ныне в составе земли Рейнланд-Пфальц.
Когда 6 мая 1956 года Трауде посетила замок Трифельс с подругой Кларой Хольцер, она сразу узнала в нём замок из своего повторявшегося сна. Глядя на этот замок, стоящий на вершине крутого склона, Трауде рассказала Кларе о том, что здесь её родители из прошлой жизни погибли в результате несчастного случая. Как только она сказала об этом, откуда ни возьмись появился какой-то старожил; он предупредил Трауде и Клару о том, как опасно находиться на крутом склоне, и в завязавшемся разговоре заметил, что князь, получивший этот замок от императора как феодальное поместье, трагически погиб на этом самом обрыве, вместе с женой. Это, казалось, подтверждало описание повторяющегося сна Трауде.
В 1956 году немецкая газета Das Neue Blatt предложила читателям присылать в редакцию рассказы о своих воспоминаниях о прошлых жизнях[74]. Трауде прислала в газету рассказ о своём сновидении, и Das Neue Blatt опубликовала его 24 мая 1956 года. В газетном сообщении не упоминается посещение Трауде замка Трифельс, поскольку она написала в редакцию раньше, чем съездила туда, а эта публикация вышла с задержкой.
Впоследствии по крайней мере ещё одно немецкое издание напечатало сообщение о сновидении Трауде, что и привлекло внимание доктора Гейнриха Вендта[75]. Он проявил заинтересованность в этом сновидении и сделал предположение о средневековом князе, к которому оно могло относиться. Он направил Трауде ко мне, и она прислала мне сообщение о своём сновидении в письме от 2 января 1968 года. В течение двух следующих лет я переписывался с ней о подробностях её сновидения и возможных соответствующих обстоятельствах её жизни. Она старательно отвечала на все мои вопросы. Она также прислала мне свидетельство от своей подруги Клары Хольцер, которая подтвердила заявление Трауде о том, что она признала в Трифельсе замок из её сновидения.
Трауде узнала Трифельс как замок из её сна, поэтому я начал наводить справки и получил помощь от доктора Гюнтера Штайна, помощника директора Исторического музея Пфальца, который находится в Шпайере на Рейне. Трифельс стоит примерно в 35 километрах к юго-западу от Шпайера, близ небольшого города Анвайлер. Доктор Штайн был соавтором официального путеводителя по Трифельсу, и маловероятно, чтобы кто-либо другой знал об этом замке больше, чем он. Как и доктор Вендт, он заинтересовался этим случаем и стал переписываться со мной, обсуждая возможности его проверки.
Я встретился с Трауде и побеседовал с ней 4 марта 1970 года в её доме в Мюнхене. Несколькими днями позже, 9 марта, мы с ней поехали в Шпайер, где встретились с доктором Штайном в музее, в его кабинете. Мы с доктором Штайном попросили Трауде описать, что она помнила о замке из её сна, и на основе её рассказа я сделал эскиз. На следующий день мы все вместе поехали в Трифельс. Через несколько недель, в апреле 1970 года, доктор Штайн прислал мне подробное описание нашего посещения Трифельса и своё мнение о соответствии увиденного нами (того, что относилось ко времени крестовых походов) тому, что мы услышали о сновидении Трауде. 10 марта мне также повезло встретиться с Кларой Хольцер, жившей в районе Трифельса. Доктор Штайн позже разрешил мне позаимствовать и скопировать страницы из регистра документов, в которых упоминался Трифельс.
Трауде фон Хуттен умерла в Бад-Гаштайне 8 декабря 1970 года.
Этот сон состоит из трёх частей. Начинается он со сцены безрадостного одиночества. Затем возникает сцена, в которой сновидица объясняет своё несчастье, подробно повествуя о смерти её родителей в результате несчастного случая. В третьей части сна она является женщиной старшего возраста, ожидающей возвращения мужа из крестового похода; но он не возвращается со своими соратниками, и сновидица вновь остаётся одна.
Я перевёл сообщение об этом сновидении, которое Трауде прислала мне в своём первом письме, датированном 2 января 1968 года. Я выделил в её сновидении три части.
Я вижу своё материальное тело и ощущаю себя во плоти. Я осознаю, как складки моего длинного платья ниспадают на мои ноги, когда я иду. Я слышу, как скрипят подо мной деревянные половицы длинного зала… Чувство одиночества охватывает меня, безысходного одиночества.
Последние слабые лучи заходящего солнца льются сквозь готические окна. Я перехожу к открытому окну и выглядываю наружу. Чёрные ели, высотой в полгоры, плотно окружают её и производят сумрачное, почти зловещее впечатление. Далеко передо мной, до самого горизонта, простирается зелёная гладь земли с отдельными вкраплениями из маленьких замков. Я пристально смотрю вниз. Да, внизу, ниже того места, где я стою, произошло ужасное событие, которое одним махом изменило всю мою жизнь. В один день я потеряла обоих родителей из-за несчастного случая.
Тот осенний день отпечатался в моей памяти так ясно, как будто это было только вчера. Я видела мою стройную красивую мать, излучающую радость жизни. Она изящно села на своего белого коня, повернулась ко мне с улыбкой и, взмахнув стеком, галопом поскакала вниз. Очень скоро начинается гроза. Мой отец рано возвращается с охоты. Узнав о том, что его жена ещё не вернулась, он поворачивает свою лошадь обратно и скачет вниз с горы. Я слышу стук копыт его лошади о доски деревянного подъёмного моста. Когда спустя несколько часов мои родители не вернулись, я посылаю слуг искать их в лесу с факелами. Около полуночи они приносят моих родителей в замок на самодельных носилках, оба они мертвы. Дождь размыл горную тропу — конь моей матери поскользнулся, а затем несколько раз перевернулся и упал вниз с крутого обрыва, придавив мою мать. Сломанные кусты сразу указали моему отцу, искавшему её, где произошёл несчастный случай, но та же беда случилась и с ним.
Я испытываю чувство горестного одиночества в этом огромном замке. Я смотрю на единственных людей, окружающих меня, пару старых слуг. Мне страшно. Мне не даёт покоя отсутствие известий о судьбе моего мужа, который давно отправился в крестовый поход. Каждый день я поднимаюсь на зубчатые стены замка, чтобы увидеть издали его возвращение. А между тем с каждым днём мои надежды тают. Одним солнечным июньским днём я заметила вдали облако пыли. Оно приближалось. Потом я разглядела солнечные блики на латах, и из моей груди вырвался возглас ликования: «Они едут! Они едут!» Я разрыдалась, слёзы текли по моему исхудавшему лицу. Я вижу себя бегущей вниз по лестнице, хватающей шаль и скачущей вниз с горы. Потом я останавливаюсь, затаив дыхание, среди сельских жителей. Мой взгляд устремлён на кавалькаду, подъезжающую всё ближе и ближе. С развевающимися знамёнами, в сияющих латах, с полуоткрытыми забралами всадники подъехали, радостно приветствуемые толпой. Вскоре один из них спрыгнул с лошади и обнял жену, потом мать. Я слышу собственный шёпот: «Должно быть, мой любимый едет вслед за ними». Как зачарованная смотрю я на каждого подъезжающего всадника. Внезапно один из них оставляет группу и направляет свою лошадь ко мне. Я уже готова протянуть к нему руки. Потом я замечаю, что у этого человека светло-серые глаза, и думаю: «Нет, он не может быть моим мужем. У моего мужа голубые глаза». Я безмолвно смотрю в эти чужие глаза и снова мрачнею, внезапно осознав правду. «Моего мужа нет среди этих людей. Он никогда не вернётся. Он мёртв». Окружающие меня люди словно окутываются туманом. Меркнет солнечный свет. Я чувствую, как силы покидают меня, словно жизнь медленно испаряется из моего тела. На этом мой сон заканчивается.
Трауде описывала своё сновидение как яркое. Она считала, что в этом сне в буквальном смысле заново проживала реальные события, чего не было в её обычных снах. Каждое последующее повторение этого сна во всех своих подробностях было тождественно сну, увиденному ею в первый раз. Она не знала, что могло вызвать это уникальное сновидение. Приходило оно спонтанно. Во все последующие годы она не раз хотела снова увидеть этот сон, но он не возвращался.
Когда она впервые увидела этот сон в возрасте пяти лет, то проснулась в слезах. К ней пришла мать, но она сказала ей, что не считает её своей настоящей матерью. В этом и во втором случае она описала матери свой сон, а в третий раз, когда ей было 13 лет, она не стала рассказывать ей о своём сне.
В отличие от воспоминаний Трауде о её обычных снах, сон о замке не стёрся из её памяти, когда она стала старше.
Сообщение Трауде о её сновидении, которое эта сновидица позже описывает как повторное проживание прошлой жизни, отличается по стилю от сообщений о большинстве других снов. Оно начинается с описания глубокой печали, которую вызвали события, рассказанные позже. Описывая вторую и третью части сна, Трауде применяла формы то прошлого, то настоящего времени. Вдобавок к этим особенностям, её сообщение содержит один элемент, в котором есть противоречие: отец сновидицы находит место, где погибла его жена, когда её конь поскользнулся. Сам он погиб вскоре после жены — никто не мог знать, что указало ему на то, где следует искать место, в котором встретила свою смерть его жена.
В каждом сообщении о каком-либо сновидении есть стремление перевести образы, обычно визуальные, в слова. Сокращения, упущения и искажения возникают почти неизбежно. Возможно, в сообщении Трауде о её сновидении таких видоизменений больше, чем обычно.
В ходе нашей переписки, а также во время нашей встречи в Мюнхене и Шпайере, Трауде кое-что добавила к описанию своего сновидения. Она упомянула о том, что её мать ехала на коне с дамским седлом и что на ней была продолговатая конусообразная шляпа. Её волосы во второй части сновидения были заплетены в две косички; в третьей части сновидения, где она, по идее, была уже взрослой, её волосы были собраны на макушке. В той части сновидения она чувствовала, что находится в физическом теле более крупном, чем тело ребёнка, какое у неё тогда было.
Её описание плана Трифельса, с которого я сделал эскиз, включало дополнительные элементы — например, месторасположение главного входа в замок и этаж, на котором был расположен большой зал.
В ноябре 1957 года Клара Хольцер написала короткое заявление, в котором подтвердила слова Трауде о том, как она узнала Трифельс и объявила о том, что прежде уже жила в нём. Я приведу цитату из её заявления:
В начале дороги, поднимающейся в гору (к замку), Трауде вдруг сказала мне: «Мне всё здесь знакомо. Когда-то раньше я уже жила здесь». Когда мы поднялись на гору и оказались перед замком, Трауде указала на равнинный участок слева от нас и сказала: «Прежде здесь были дома для прислуги, там были помещения для всадников, а ещё дальше был разводной мост». В тот момент появился смотритель замка, он подошёл к нам. Невольно услышав речь Трауде, он заметил: «Вы уже всё знаете здесь. Мне не нужно ничего показывать вам». Когда мы вошли в замок, Трауде сказала: «Лестница находится справа, а в прошлом она была слева». Смотритель подтвердил её слова. Когда мы достигли верхнего уровня, Трауде сказала, что в прошлом там был более просторный зал. Смотритель подтвердил и эти её слова.
В заявлении Клары Хольцер не упоминается старожил, описавший, как в Трифельсе в результате несчастного случая погибли князь и его жена. Когда я встретился с ней в 1970 году, минуло почти 14 лет с того дня, как она вместе с Трауде посетила Трифельс. Клара Хольцер в то время была серьёзно больна; она сказала, что из-за болезни её память ослабела. Она ничего не смогла вспомнить о старожиле и его рассказе.
С XII по XIV век, во времена Священной Римской империи, Трифельс был важным замком (Sprater and Stein, 1971). Как Кайзербург (имперская крепость) он имел большое военное значение. В нём сохранялись имперские знаки отличия, а также содержалось много политических заключённых в череде неутихающих войн. Из этих заключённых наиболее известным был содержавшийся там в 1193 году английский король Ричард I. С упадком средневековой Германской империи Трифельс утратил своё большое значение, которым он прежде обладал. Несмотря на некоторые попытки ремонта замка и даже его восстановления, он всё равно ветшал и разрушался, в XVII веке он был окончательно заброшен. После этого местное население растащило его на строительные материалы. В XIX веке немцы снова заинтересовались историей своей страны и начали среди прочего изучать места былой славы, среди которых был и Трифельс. Правительство Баварии, на чьей территории тогда находился этот замок, запретило использование его построек для строительных нужд. В 1938 году Германское (нацистское) правительство начало реставрацию замка, которая продолжалась, с перерывами, до 1954 года. Однако эта реставрация замка не подразумевала его восстановление в том виде, в каком он существовал во времена Средневековья. По этой причине доктор Штайн написал мне в своём письме от 13 января 1970 года:
Если женщина, с которой вы ведёте переписку [т. е. Трауде] посетила Трифельс после 1954 года, то на неё, возможно, произвела впечатление недавно отстроенная секция замка; к сожалению, она никоим образом не соответствует предыдущей структуре здания; напротив, она основана на фантазиях архитектора, профессора Эстерера, перенесённых им на эскиз.
Несмотря на это затруднение, доктор Штайн воспринял сновидение Трауде с достаточной серьёзностью для того, чтобы выслушать её описание замка и посетить его вместе с нами. Эта поездка показала, что в одном отношении Трауде явно ошиблась. Она поместила основной вход на северную сторону замка, тогда как он был на северо-восточной стороне. Северная сторона возвышалась над крутым, напоминающим утёс склоном, абсолютно непригодным для подъезда к замку. Лестницы, ведущие к главной части замка, были «восстановлены» на западной стороне. Ранее они не могли быть на этой стороне, но никто не знает, на какой стороне они находились. (Смотритель, заверивший Трауде в том, что она была права относительно того, где были лестницы, не мог иметь точного знания об их предыдущем местонахождении.) Однако в некоторых отношениях Трауде могла верно описать замок в его прежнем виде. По мнению доктора Штайна, по большей части рассказ Трауде о плане этого здания, возможно, был правильным, но доказать это нельзя. В своём послании от апреля 1970 года он писал:
Я должен сказать, что не могу с уверенностью назвать Трифельс замком из сновидения [Трауде], хотя многое говорит в пользу этого толкования, и не так уж много — против него.
Неубедительность тождества между описанием Трауде того, каким она, как ей казалось, вспомнила Трифельс в своём сне, и наиболее полной информацией, которой мы располагаем о том, каким здание было в прежние времена, это ещё не всё, что мешает назвать Трифельс замком из сновидения. Большое значение Трифельса во времена расцвета средневековой Германской империи послужило причиной того, что за тот период было оставлено достаточно много записей о его хозяевах, или владельцах (а также о его узниках). В них не сообщается ни об одной гибели в результате несчастного случая кого-либо из владельцев этого замка как вместе с женой, погибшей одновременно с ним, так и без таковой.
Доктор Штайн никогда не слышал ни историй, ни легенд о владельце этого замка, который бы погиб в результате несчастного случая, на что указывает сновидение Трауде. Подвергнув сомнению свою компетентность в данном вопросе, доктор Штайн обратился за советом к фольклористу Виктору Карлу, изучившему легенды этой области; тот никогда не слышал ни об одном эпизоде, который соответствовал бы второй части сновидения Трауде.
Сон Трауде мог относиться не к владельцу замка Трифельс, а к какому-нибудь другому кастеляну этой области или же, коли на то пошло, другой области Германии. Элемент участия в крестовом походе ограничивает действие определённым периодом времени, а именно годами первых пяти крестовых походов (в которых участвовали немцы), то есть с 1096 по 1229 год. Следующее ограничение вытекает из наследования, согласно сновидению Трауде, этого замка дочерью. Во времена Высокого средневековья замки обладали преимущественно, и почти исключительно, военным значением; одинокая женщина не могла стать владелицей замка. Доктор Штайн заверил меня в том, что нет ни одной записи о таком наследовании в Германии в течение XII и XIII веков.
И доктор Вендт, и доктор Штайн предлагали кандидатуру Маркварда фон Анвайлера, видного дворянина конца XII столетия. Он был близким соратником императора Генриха VI, назначившего его губернатором Анконы (в Италии) и герцогом Равенны. Его имя значится в списке документов, в которых упоминается Трифельс (Biundo, 1940). Он наверняка бывал в Трифельсе и, возможно, довольно часто, но он нигде не обозначен как «из Трифельса». Кроме того, хотя он и участвовал в Третьем крестовом походе, но благополучно вернулся из него и позже умер на Сицилии.
Доктор Штайн говорил и о другом кандидате, который мог быть мужем героини сновидения, а именно о Людвиге IV, ландграфе Тюрингии. Его замок в Вартбурге расположен недалеко от Дрездена, где выросла Трауде; она посетила его во время своего турне по замкам с родителями, когда ей было 15 лет. Людвиг ушёл в Шестой крестовый поход и не вернулся из него. Он умер по пути в Отранто, в Италии, 11 сентября 1227 года. Его вдове не пришлось долго ждать вести о его смерти: примерно два месяца. На самом деле Людвиг унаследовал свои владения от отца, а не получил их через жену, которой была венгерская принцесса Елизавета, позже канонизированная как Святая Елизавета венгерская (Ancelet-Hustache, 1963; Lemmer, 1981).
Не думаю, что мы сможем найти средневекового немецкого дворянина, который соответствовал бы уже озвученным мной требованиям: наследование большого замка дочерью, муж которой ушёл в крестовый поход и не вернулся. Если бы мы и сделали это, то один момент всё равно выпал бы из контекста. Продолговатые конические шляпы женщины носили в конце XV века, но не ранее. Однако такие шляпы издавна принято отождествлять с ранним Средневековьем. На карикатуре в The New Yorker (11 июля 1970 года) изображена женщина в средневековой одежде и как раз с такой шляпой на голове; она пытается отговорить мужа, закованного в тяжёлые латы, идти в крестовый поход.
Этот случай является неразрешённым, и я не думаю, что он когда-нибудь будет разрешён. Я считаю его ещё одним уроком важности независимых проверок заявлений исследуемых.
Вместе с тем мы можем спросить себя о происхождении этого сновидения или, быть может, правильнее сказать, этого сообщения о сновидении, адресованного мне и другим людям, воспринявшим его всерьёз. Одно время я думал, что Трауде занялась мистификацией. Однако это означало бы, что она упустила возможность реализоваться на сцене как хорошая актриса; она не выказала ни малейшего намёка на неискренность на протяжении всей нашей переписки и в течение всего времени, которое мы провели вместе, а это в общей сложности примерно два с половиной дня.
Более вероятное объяснение предполагает, что Трауде ошибочно назвала возраст, в котором она в первый раз увидела «замок во сне». Если бы она увидела впервые этот сон не в пять лет, а в более позднем возрасте — скажем, после восьми лет, — то к тому моменту она могла бы уже усвоить достаточный объём истории Германии, где немало внимания уделяется замкам, сведения о которых и легли в основу её сновидения. К этому времени она уже лазила на орешник и предпочитала грёзы о Средневековье играм с другими детьми.
Сновидения Трауде были в не меньшей степени, чем у нас с вами, подвержены влиянию сиюминутных веяний времени. 11 марта 1970 года, когда мы с ней прощались, она сказала мне, что той ночью, которую она провела в гостинице в Мангейме, ей приснилось, что «все обитатели Трифельса» (одетые в средневековые одежды) пришли к ней и заверили её в том, что прежний вход в замок действительно находился на северной стороне. Это сновидение противоречило очевидной истине, которую мы лицезрели днём ранее: такой склон, больше походивший на отвесную стену, на северной стороне делал существование любого входа там неправдоподобным, а то и вовсе невозможным.
В этом случае есть и другие нестыковки. Например, как понять тот эпизод со старожилом, столь своевременно появившимся, чтобы подтвердить сновидение Трауде? Он мог возникнуть в воображении Трауде позже; на это указывает то, что Клара Хольцер не смогла вспомнить этого человека. Им мог оказаться и просто доброжелательно настроенный местный житель, который, случайно услышав речь Трауде, обращённую к Кларе, по доброте душевной подтвердил то, что она сказала.
Нам нужно также понять связь между описанием сновидения Трауде и сведениями, сообщёнными той женщиной, тогда совершенно ей незнакомой, с которой Трауде встретилась на приёме, когда ей было 17 лет. У меня нет никаких причин полагать, что Трауде выдумала эту женщину, хотя я и не могу исключить такую возможность; заметим, что эта женщина была — о чём Трауде, по её словам, узнала позже — необычайно одарена в телепатии и «прочла» сновидение в уме Трауде.
Остаётся рассмотреть и такое объяснение, согласно которому сновидение Трауде содержало некоторые элементы воспоминаний о предыдущей жизни, которые её ум на своём бессознательном уровне снабдил подробностями; всё это она запомнила и изложила спустя много лет. Я не могу поставить точку в этом деле без того, чтобы не задаться вопросом, для чего маленькому ребёнку нужно было увлекаться немецким Средневековьем так сильно, как Трауде, по её заверениям. Найдётся, в конце концов, немало других эпох и мест, в которых ребёнок может черпать пищу для своих фантазий. Реально существовавшая прошлая жизнь могла повлиять на выбор страны и времени новой жизни для развития этих фантазий.
Луиджи Джоберти
В этом случае повторяющееся сновидение у исследуемого сопровождалось сильным волнением. Позже у него были другие сновидения и образы, возникавшие наяву, которые он считал воспоминаниями о предыдущей жизни. Ни одно из сновидений или возникавших наяву образов не были проверены, а один из них оказался несоответствующим действительности.
Луиджи Джоберти родился в Венеции 12 октября 1958 года. Он был третьим ребёнком и единственным сыном своих родителей, Андреа Джоберти и его жены Моники. У него были две старшие сестры. Андреа Джоберти был офицером итальянских военно-воздушных сил. Умер он в 1977 году в возрасте 60 лет. Во время Второй мировой войны Андреа участвовал в боевых действиях. Формально семья была католической. Однако Моника Джоберти верила в перевоплощение. Люди верили, что у её матери была способность предчувствовать чью-то внезапную смерть. В 1970-е годы семейство жило во Флоренции.
О раннем детстве Луиджи я узнал не много примечательного, разве что о болезни, описанной его матерью как энтероколит. По её словам, во время этой болезни Луиджи лежал при смерти. Когда ему было два года, он был привит от полиомиелита. Вскоре после этого обнаружили, что у него ухудшилось зрение, и с трёхлетнего возраста он носил очки.
В эти годы он сказал, что хочет быть лётчиком, как его отец. Он очень интересовался самолётами и рисовал их. Его мать сказала, что в детстве он был интровертом и вообще более серьёзным ребёнком, чем другие дети его возраста. Учителя в школе говорили, что благодаря своему поведению он казался старше своих сверстников. В раннем детстве он не заговаривал ни о каких воспоминаниях о прошлой жизни.
Когда ему было примерно 11 лет, он увидел кошмарный сон о том, что он летел в военном самолёте, но был сбит и врезался в землю. Это сновидение возвращалось, возможно, десяток раз в течение нескольких месяцев. У него были и некоторые другие необычные сновидения, а также возникали образы наяву, которые в своей совокупности составляли последовательный пересказ событий, происходивших до того, как самолёт был сбит. Он считал, что когда-то был британским военным лётчиком, сбитым из немецких зенитных орудий во время битвы при Монте-Кассино в 1943–1944 годах. Он верил, что тогда его звали Джоном Грэхемом.
Опыт Луиджи попал в поле зрения моей знакомой Зои Алацевич, также проживавшей во Флоренции. Она и её муж были итальянцами, а славянское имя её мужа происходило из его далматинских корней. Зоя Алацевич была спиритуалистом и, как и большинство европейских спиритуалистов, верила в перевоплощение. Она прислала мне краткий обзор этого случая в письме, датированном 15 января 1978 года. Этот случай обещал быть очень интересным, поскольку исследуемый включил в свои заявления имя и фамилию лётчика, которого он видел во сне. Поэтому я написал Луиджи и попросил его прислать мне полный отчёт о своём сновидении и связанных с ним переживаниях. Он ответил длинным письмом, датированным 16 марта 1978 года. (Он написал его по-английски, показав очень хорошее, хотя и не совершенное, знание языка.) За этим последовала переписка между нами, длившаяся какое-то время. В конце 1978 года я получил возможность приехать во Флоренцию и 3 декабря долго разговаривал с Луиджи и его матерью. Во время нашей беседы сам Луиджи говорил мало (возможно, из-за застенчивости) по-английски. Его мать говорила по-итальянски, а Зоя Алацевич (наша встреча состоялась в её квартире) переводила для меня её речь на французский язык.
Во время моего разговора с Луиджи и его матерью ему было 19 лет. Тогда он изучал астрофизику в колледже близ Флоренции. Его слабое зрение помешало исполнению его желания стать лётчиком.
В 1979 году я продолжал переписываться с Луиджи, стараясь, главным образом, распределить по двум группам образы Луиджи, виденные им во сне и наяву.
Луиджи называл имя и фамилию того британского военного лётчика, поэтому я подумал, что у меня будет возможность сверить полученные сведения с записями британского министерства обороны. С этой целью я написал в министерство обороны, но его сотрудники не смогли подтвердить, что человек, представленный в рассказе Луиджи, когда-либо существовал. Я счёл своим долгом сообщить об этом отрицательном результате Луиджи, и сделал это. После этого я получил от него несколько дружеских писем, но в конце 1979 года наше общение прекратилось.
Ниже я привожу первое сообщение о сновидении, которое Луиджи отправил мне в своём письме от 16 марта 1978 года:
Я управлял подбитым самолётом, который в конечном итоге рухнул на землю. Не успел я выбраться из кабины, как главный бак взорвался, и горящее топливо хлынуло мне в лицо… Вздрогнув, я проснулся в совершенно обескураженном состоянии.
Это сновидение возвращалось приблизительно девять или десять раз в течение следующих трёх месяцев.
Луиджи тогда было примерно 11 лет. После этого он не видел этот сон до октября или ноября 1978 года, когда сон снова приснился ему. Я не узнал, почему это произошло именно в те дни после столь долгого перерыва.
Отличительные черты исходного сновидения. Для Луиджи это сновидение было опытом проживания или, как он позже думал об этом, повторного переживания события. В письме от 25 марта 1979 года он написал: «Я наблюдал эту сцену с позиции [глазами] лётчика. Я не смотрел на этого лётчика как сторонний наблюдатель». В том же письме он написал, что после того, как самолёт рухнул, «я ясно почувствовал жар и запах топлива, чего-то среднего между керосином и бензином. Правда, я ничего не видел. Я воспринимал всё вокруг другими органами чувств, что было, возможно, самым прискорбным в моей ситуации… Мне становится не по себе [теперь], когда я вспоминаю обо всём этом».
В своём письме от 16 марта 1978 года Луиджи, описав то, что я назвал его исходным сновидением, дополнил его описание нижеследующим текстом:
Позже я начинаю «видеть» картины жизни этого лётчика; казалось, [что] я смотрел фильм, в котором главным актёром был этот молодой англичанин… Это было похоже на радиопомехи во время магнитной бури. Пока я думал о чём-то совершенно далёком от этой истории [о крушении самолёта], в моём сознании внезапно пронеслась череда кадров, и я был не в силах думать о чём-либо ещё. Кроме того, я не видел последовательность событий так, как вы прочли [их]. Я вспоминал несвязанные между собой эпизоды, и мне пришлось изрядно потрудиться для того, чтобы связать все [эти] эпизоды в одну историю. С тех пор это явление стирается в течение года: возможно, потому, что мои занятия отнимают у меня гораздо больше времени, чем в прежние времена… Должен отметить, что основную часть того, о чём вы прочли, я вспомнил, вполне очнувшись от сна.
Словосочетание «вы прочли», дважды встречающееся в этом письме, относится к материалу, касающемуся образов, которые пришли к Луиджи после того, как он увидел исходный сон. Как он и написал, он связал их в нижеследующую историю, из которой я убрал ряд наименее важных уточнений.
Он был шотландцем, звали его Джон Грэхем, родился в Глазго, ориентировочно, в 1920 году. Достигнув зрелости, он стал лётчиком. Он женился на шотландской девушке по имени Энн Ирвин (или Ирвинг), которая работала официанткой в пабе возле его авиабазы. Они уехали в Лондон, где жили недалеко от станции Виктория. У них был ребёнок. Как пилот истребителя он участвовал в битве за Британию (с августа по октябрь 1940 года). Его самолётом был «Спитфайр» с литерами YLZ на фюзеляже. Энн и их ребёнок погибли, когда немецкая бомба упала на здание, в котором они жили и надеялись укрыться, и разрушила его. Это озлобило его до такой степени, что после воздушного боя с немецкими самолётами он сознательно атаковал с бреющего полёта судно (по-видимому, немецкое), которое спасало людей из воды [вероятно, в Ла-Манше]. За этот дурной проступок он попал под трибунал, но был оправдан или освобождён от ответственности благодаря своей ранее проявленной в бою храбрости. Его послали в кампанию против немцев в Италии. В сражении при Монте-Кассино в 1943–1944 годах он сражался на самолёте «Спитфайр», предназначенном для уничтожения немецких зенитных орудий. Его самолёт был сбит снарядом из немецкой зенитки. Оказавшись на земле, он был ещё способен связаться по радио со своим командиром.
Как и в случае с исходным сновидением, опыт более поздних образов сопровождался сильными чувствами. Он писал (7 июня 1978 года): «… Когда я вижу эти эпизоды, то не остаюсь безучастным наблюдателем… Если я вижу опасную ситуацию или особый накал боя, то осознаю, что сердцебиение у меня ускоряется, кулаки сжимаются, а мышцы спины напрягаются».
В своём письме от 25 марта 1979 года Луиджи упомянул о том, что он видел несколько снов, хотя первый из них (о крушении его самолёта) был гораздо более существенным. На мой взгляд, основная часть более поздних образов приходила к нему, как он сам написал, когда он бодрствовал. Однако два из них пришли к нему во сне. Он сказал, что сцены того, как его жена и ребёнок погибли, когда немецкая бомба попала в здание, в котором они жили, он увидел во сне. Он также видел сны о воздушных боях с немецкими самолётами и отмечал, что каждый раз ему снились сражения, не повторяющиеся в других снах.
Профессия отца Луиджи — он был военным лётчиком, служившим в итальянских BBC на протяжении всей Второй мировой войны, — с избытком обеспечивала Луиджи информацией из обычных источников о той войне и о некоторых главных её событиях, таких как битва за Британию, бомбёжки Лондона и сражение при Монте-Кассино. Я не хочу, чтобы мои читатели думали, будто такие темы никогда не упоминались в присутствии Луиджи, когда он был ребёнком. В семье наверняка были какие-то книги о той войне и, возможно, военные реликвии.
Не говоря уже об этих источниках, Луиджи признал, что он пытался проверить некоторые элементы своих снов и образов наяву. Я не узнал, когда он начал пытаться подтвердить свой опыт. Эти попытки он предпринял, конечно, в годы, предшествующие нашей переписке. В 1977 году он полагал, что знает (не догадываясь о том, откуда у него это знание) цвета шотландского клана Грэхем, и нарисовал их эскиз в цвете. Тогда же он проверил правильность своего эскиза по книге, которую он описал как «энциклопедию»[76].
В июне 1978 года Луиджи купил итальянский журнал Storia della Aviazione, № 67, который был посвящён в основном военным самолётам времён Второй мировой войны. В нём он почерпнул подробные сведения о британском самолёте «Спитфайр», на котором, как верил Луиджи, летал и потерпел крушение Джон Грэхем.
В какой-то мере Луиджи осознавал — хотя, как мне кажется, не вполне ясно — вероятность получения знаний обычным способом, которые повлияли на его сообщения о снах и образах наяву. В своём письме от 25 марта 1978 года он писал: «Я попытался отделить то, что чувствовал, от того, что позже представлялось мне истолкованием моего сна». (Это относится к сообщению Луиджи о его исходном сновидении.)
Моника Джоберти помнила, что Луиджи рассказал ей о своих снах вскоре после того, как он увидел их. Она сказала, что тогда ему было лет 10 или 11. Особенно ей запомнились сильные эмоции, проявлявшиеся в нём, когда он рассказывал о сновидении, в котором он увидел, как потерпел крушение на своём самолёте. Он был старше 10, но младше 11 лет, когда увидел этот сон.
Моника также помнила, как Луиджи рассказывал о том, что в предыдущей жизни у него были жена и ребёнок и что оба они были убиты в Лондоне «немцами». Она помнила и его рассказ о том, как в прежней жизни он стрелял в спасателей на судне, пытавшихся спасать раненых немцев, оказавшихся в воде.
Однажды, когда Луиджи было примерно 11 лет, он проезжал вместе с матерью мимо Кассино; тогда он заметил: «В этом месте я погиб».
Летом 1978 года я написал в канцелярию (в Глостере, Англия) министерства обороны, в которой хранились записи о служащих королевских BBC, и спросил, могут ли там подтвердить факт существования Джона Грэхема. Я упомянул некоторые элементы снов и образов наяву Луиджи. Там просмотрели записи, но о Джоне Грэхеме ничего не нашли. Я подумал тогда, что поиск мог быть выполнен формально, поэтому Эмили Келли (в то время помогавшая мне в моих исследованиях) попросила их продолжить поиски. От себя она добавила, что интересующий нас Джон Грэхем погиб в Италии близ Монте-Кассино и, возможно, там же и был похоронен. Тогда был произведён второй поиск, в том числе среди неофицерских званий. Служащий министерства обороны, с которым мы вели переписку, также сделал запрос о Джоне Грэхеме в Комиссию Британского Содружества наций по уходу за военными захоронениями. Оба эти более поздние исследования не выявили никаких следов Джона Грэхема.
Редко когда удаётся доказать, что озвученная предшествующая личность не могла существовать, но в данном случае, как мне кажется, я сумел сделать это. Во Вторую мировую войну в королевских BBC Великобритании не было лётчика по имени Джон Грэхем.
Из этого я невольно заключаю, что значительная часть образов Луиджи, касающихся Джона Грэхема, проистекает из обычных источников и фантазий. Однако может статься, что у исходного сновидения было какое-то другое начало и оно даже коренилось в предыдущей жизни. Не имея подтверждений этого источника, мы можем лишь догадываться о нём. И всё же представляется правомерным рассматривать и такую возможность. Если мы отвергнем её, то всё равно останется вопрос о том, почему десятилетний мальчик неожиданно увидел несколько кошмарных снов подряд о том, как он был лётчиком-истребителем, погибшим в сражении.