Попав в Солнечногорск, Стриж как будто бы лет на …дцать помолодел и, бодро и энергично принялся «печь» для меня и Крёстного «блины». Вот и, сейчас — сидя за столом, глядя через мощную лупу, он что-то мастырил каким-то диковинным инструментом… На бормашину похож. На стене висело большая фотография стариной монеты во всех ракурсах.
На аверсе диска монеты, по ходу — из золота, был отчеканен ангел в стиле «ню», записывающий на свитке текст конституции. Пучок римских фасций слева и, гальский петушок справа дополняли картину, над которой сверху было выбито «REPUBLIQUE FRANCAISE». На обратной стороне в венке из дубовых листьев читалось «100 FRANCS 1907», по внешнему краю шла надпись «LIBERTE EGALITE FRATERNITE», а литера «А», маленькая раковина и топорик несколько ниже являлись знаками Парижского монетного двора — в этом я уже разбирался.
Поздоровавшись, я вежливо спросил:
— И, чего некоторым не спится — в такое чудесное, воскресное утро?
— Да, с утречка — по холодку, самая работа! А потом — в жару и, покайфовать можно…
— Что лепите, уважаемый Стриж?
— Штамп вырезаю под золотую стофранковую монету… Это была, пожалуй, самая крупная звонкая монета своего времени!
— «Была»… Здесь написано «тысяча девятьсот седьмой год»! А сейчас тысяча восемьсот девяносто третий!
— И, что?
— Прикиньте, если нас с Вами с этими «блинами» в этом времени заметут!
— И, что будет? Я леплю золотые монеты, которые ещё не в ходу… Это преступление?
— Ну, не знаю… Наверное, нет.
— А в чём предъява?
Я подумал, подумал… Ну, а что? Он, пожалуй, прав.
— Извините, не подумал… Так, пожалуй лучше.
— Ничего, ничего… Бывает.
Ваня сел рядом с своим опекуном и, тоже принялся что-то гравировать, посматривая через лупу на лежащую рядом фотографию.
Я постоял рядом, посмотрел, как Стриж работает, иногда перебрасываясь с Безруким какими-то короткими фразами профессионального содержания…
— Ваня, выйди покури!
— Да, я не курю…
— Правильно делаешь… Ну, тогда, выйди погуляй!
Закрывшись за Безруким, я некоторое время беседовал со Стрижём об всяких разных щепетильных вещах и делах «производства». Очень хорошо… Всё пучком! А, вот мои «идейки» — интересные и многообещающие, но дилетантские, Стриж не одобрил. Ладно, фиг с ним… Нет и, не надо!
Потом решил поговорить об сугубо личном… Ну, любопытство — не порок…
— Можно задать нескромный вопрос, уважаемый Стриж?
— Насколько нескромный? Моя интимная жизнь интересует, что ли? Если Вы про ту кухарку — то, нас с ней грязно оклеветали! — я, от неожиданности, прыснул со смеху…
Неодобрительно посмотрев на меня, Стриж добавил:
— Чисто дружеские отношения — ничего больше.
— Да, нет… «Чисто дружеские отношения» с моей кухаркой — это чисто ваши проблемы. Я профессионального направления вопрос хочу задать.
— Ну, это всегда пожалуйста!
— Ну, только без обид…
— «Обиженные», они — если сильно интересуешься, в соседнем отряде!
— Ладно, ладно! Почему Вы, уважаемый Стриж, в «блинопёки» подались? Такие руки… Да, с вашими пальцами Вам скрипачом быть бы или каким другим музыкантом!
— А я и, так — из приличной музыкальной семьи! Пять поколений музыкантов, Вы можете себе представить! До первой ходки на пианино играл… Эх, какие надежды возлагала на меня моя мама! Папу то, на фронте в ополчении убили. На «дальних подступах»… Я его и, не помню.
Стриж, на некоторое время замолчал. Молчал и, я… Вот и, побочные потери от прямых человеческих потерь: заменить отцов некем! И, их сыновья зачастую вырастаю уголовной шпаной и, не оставляют в свою очередь потомства — по крайней мере нормального и здорового…
— Рисовал, вот ещё… Как мне говорили знающие люди — очень хорошо рисовал… Вот, только время тогда… Тяжёлое время было! Денег постоянно не хватало. Что там мать зарабатывала, учителем музыки?! Правда, обещали светлое будущее… Но, это потом — в светлом будущем, а жизни красивой хотелось прямо сейчас — в тёмном настоящем!
Стриж говорил очень медленно, как будто фрагментально вспоминая:
— Ведь жизнь и, молодость — особенно, одна… Рисовал, как-то раз Кремль. Дай-ка, думаю, нарисую рубль — ну, для прикола больше. Нарисовал — очень похоже! Дай-ка, думаю, нарисую червонец… Нарисовал — ну, от настоящего не отличишь! Издалека. А, почему бы и, нет?! …Ага! Нужны специальные технологии, краски специальные, бумага специальная с водяными знаками…
— Так Вы, значит и, купюры могёте?!
А, раз купюры — то и, ксивы «могёт», документы — в смысле… Это, пожалуй, даже важнее купюр!
Утверждающе кивнув, Стриж продолжил:
— И, так мне интересно стало самому — своим умом, до всего этого дойти! Понимаешь меня, да? Ты, Ряба, я вижу — тоже шебуршной…
— Как, не понять?! Понимаю, очень хорошо понимаю.
— А, про интернет в те сказочные времена, знать не знали… По библиотекам, по крупицам сведения собирал: четыре года — день, в день! Хорошо, что в Москве жил — можно было в Ленинке целыми днями сидеть. Что-то по открытым источникам нашёл, что-то по косвенным сведениям, что-то сам додумал… Ну и, заодно — пробовал металлические деньги резать. Дедушка по матери же, гравёром в типографии был — от него инструмент остался…
— Интересно, интересно…
— Эх, такую настойчивость да на благое дело бы! — досадливо крякнул Стриж, покрутив головой.
— …К двадцати годам я научился хорошо фармазонить! Первые липовые шелестелки сбывал на вещевых рынках, потом всё больше и больше наглеть стал. Попался глупо: с номерами купюр накосячил — с такими номерами и сериями деньги ещё не выпускались…
— Ну, прямо, как сейчас!
— Да, но сейчас можно отмазаться или развести. От Советской власти, в то время не отмажешься и не разведёшь! Так, что отсидел по полной — от «звонка до звонка». Ну, а там с «хорошими» людьми познакомился, научился у них кое-чему… И, пошёл я с той поры прямо по кривой дорожке!
— Понятно… Извините, что потревожил.
— Да, ничего! Я ни о чём не жалею… Пока молод был, пожил красиво — как и, хотел! Семью, вот только так и, не завёл — вот о чём…, — Стриж искоса посмотрел на дверь, за которой «прогуливался» Ваня, — вот о чём печаль моя!
— Ну, не каждому, по ходу, дано… Можно посмотреть на готовые «блины»?
— Пожалуйста! Вон в том ящике… Только осторожно! Только что «испёк», ещё горячие.
Я взял в руку несколько тёплых золотых кругляков… Это были царские червонцы. Разглядывая курносый профиль последнего императора — ещё, даже не взошедшего на престол — на горе всем нам, я в очередной раз удивился работе Стрижа — фальшивомонетчика, не побоюсь этого слова — от Бога!
Тут же отдельно, уже завернутыми столбиками в плотную бумагу, лежали юбилейные золотые монеты номиналом в пять рублей, семь с половиной рублей и в пятнадцать рублей. Кроме николаевских червонцев, там еще были и отдельно упакованы золотые империалы Александра Третьего, ныне царствующего Императора. Они были больше николаевских раза в полтора и, чеканились ещё до реформы Витте.
— Ооо!!! Такое ощущение, что монеты не новые, а уже имели хождение! Блестят вот только, как новые…
— Это мой фирменный знак! Ещё надо химическую обработку провести — тогда точно от настоящих не отличишь! Ну, это попозже…
— Точно?
— Только эксперт самой высокой квалификации с целой кучей оборудования.
— А сейчас, в…, — я покосился на дверь, за которой «гулял» Ваня, — таких экспертов и такой аппаратуры нет?
— Навряд, ли…
— …А как с Ваней? — спросил я напоследок.
— Что с Ваней не так?
— Будет с него толк?
— А почему бы и, нет?!
— Так, он вроде не музыкант, не художник… Выучится, ли?
— Плохо свой персонал знаете, Ряба! — укоризненно прищурился Стриж, — до смерти отца Ваня учился у богомаза[75]! Долго учился… Но, что-то в жизни пошло не так! Да и, легче будет ему — чем мне, освоить «профессию». Меня, никто ничему «такому» не учил.
Расстались мы донельзя довольные друг другом.
Кстати, опеку над Ваней Одноруким сразу трое взяли! Кроме Стрижа, ещё Ильич и Му-му — у которого не было своих сыновей… И, каждый учил его по-своему и, чему-то своёму. И, что интересно, в итоге получится?!
…После завтрака мы с Натальей Георгиевной — Лошадёнком моим, побывали в Храме, отстояли службу… Как и, положено в православии это мероприятие происходило очень торжественно, боголепно… Слов нет — я проникся! Нет, что бы там не говорили, а в религии есть много чего позитивного.
После службы мы с Лошадёнком по очереди исповедовались… Не знаю, в чём она там каялась, но догадываюсь — вышла какая-то притихшая и внутренне озарённая, а вот за меня отец Иннокентий взялся плотно!
Я конечно, поначалу начал, как обычно делал в таких случаях — включил дурочку и стал «каяться» в своих «плотских» прегрешениях… Уже подходил к моим внебрачным отношениям с племянницей Губернатора — с Натальей Георгиевной, то бишь. Уже речь пламенную заготовил, типа: сатана обуял, сам бы я — ни-ни! Ни, за что бы, не развратил губернаторскую племянницу! Правда, хотел пообещать, что всё исправлю и, мы с ней непременно обвенчаемся и непременно в Храме. Но, отец Иннокентий меня перебил:
— А Вы знаете, как Вас называют ваши крестьяне?
— Знаю. Генеральским сынком… Не стал разубеждать, ибо не поможет. Кстати, нет у меня крестьян — есть сельхозрабочие…
— А ещё?
— Ещё? Ну, не знаю — может, сатрапом каким… Или кровопийцей. Заставляю я их работать, да… И, плачу им мало, согласен. Но, для их же пользы!
— Да, нет! Это, всё пустое… Вас называют «Божьим человеком», «ангелом Божьим»… По разному, называют! Говорят, что Вы знаете дорогу в Царство Божие… Есть, даже, некое подобие раскола по сему поводу! На кострах, правда, ещё никого не сожгли, но драки с мордобоем уже были…
— Э… Эээээ… А, чего это они?! — это залёт, попаданец!
— Ну, сами подумайте, Дмитрий Павлович: Вы исчезаете неизвестно как и, неизвестно куда, потом — появляетесь неожиданно, неизвестно откуда с кучей невиданных вещей и с целой толпой с