— Как схоронила Максимушку с Ксюшей, да с деточками, всё думала: а, почему и меня Господь не приберёт? — продолжала рыдать та, — а вот, оказывается для чего: вернул он Димочку своей нянюшке…
Ага! Няня, стало быть… Ну, да! Принято было в богатых домах кормилец да нянек для своих детей держать. Некоторые так привязывались, что как родные были.
— Ну вот, теперь и помирать можно…
— Да что Вы, Нянюшка! Рано Вам ещё помирать! Сейчас то — самая жизнь и, начнётся! Скоро и, у Прокопия детишки пойдут… Или, уже пошли? — в свою очередь, крепко обнимая, так кстати вставшую на мою сторону Нянюшку, сказал я. И спросил у „Племянника“, — племяш, ты ещё не женился?
— Нет ещё…, — по ходу, племянник продолжал крепко чесать репу, — а, где Вы были, дядя? Где так долго пропадали?
— Я был там, где родственников принято в доме расспрашивать. Или, пока я в Америке был, обычаи на Руси поменялись? — перешёл я на суровый тон.
В конце то, концов: я старший в семье — я в своём праве, а мне какой-то молокосос мозги пудрит!
Надо сказать, племянника это всё не смутило:
— „В Америке“?! Ну, раз Вы мой дядя — Дмитрий Павлович, то Вы у себя дома. Так, что проходите… Афоня! Какого стоишь? Неси вещи, хозяин вернулся.
В его голосе чувствовалась, конечно, ирония и недоверие — но и, какое-то — еле заметное, облегчение.
Войдя в дом, по-моему, это помещение называется горница или светлица, точно не помню… Парадная комната, короче. Итак, войдя в комнату, я перекрестился на иконы, висевшие в углу и, по-хозяйски расселся за столом. Вид принял такой, как будто мне всё здесь с детства знакомо…
На вернувшегося из Америки „хозяина“ сбежалась поглазеть, видимо вся наличная прислуга — ещё человек пять различного возраста и пола: от десятилетнего мальчика — по ходу, на побегушках, до ещё одной старушки — по запаху исходящей от которой, можно предположить, что она является работницей кухни. Однако, сколько ртов! И как только Племяшу удаётся — при его то финансовом положении, прокормить столько народу?!
Дополнительно, из магазина подтянулся здоровый, бородатый приказчик, лет сорока пяти — пятидесяти. Личность, вроде, знакомая… Аааа! На старинных семейных фотографиях частенько встречается. Правда, опять же — не знаю, кто такой…
— Вот, Клим… Дмитрий Павлович вернулся из Америки…, — представил меня Племяш своему, по ходу, приказчику, — признаёшь, ли?
Нерешительно постояв в дверях, анализируя ситуацию, тот неожиданно поздоровался:
— Доброго здоровьица, Дмитрий Павлович!
Приветливо кивнул ему, как старому знакомому, я ответил:
— Здорово, Клим! Рад тебя видеть живым и здоровым!
— А, точно это мой дядя — Дмитрий Павлович, Клим? — не унимался Племяш.
Клим, подойдя ближе, пристально в меня вгляделся.
Все ожидающе притихли: Племяш скептически — с иронией улыбался, другие старательно прятали глаза и, только Нянюшка изредка всхлипывала, с любовью на меня поглядывая…
— Трудно сказать… Вроде, похож! Возмужал, возмужал, конечно…, — Клим, по ходу, терзался жесточайшими сомнениями, — без бороды узнать трудно… Вот, если б бороду и усы… Нет, не похож!
Тем временем, Афоня, кряхтя, занёс вовнутрь мои вещи — первые два огромных чемодана и, со стуком поставил их на пол возле двери.
— Осторожно, чёрт криворукий! — заорал я на него, — товар мне не побей!
Клим посмотрел на эти чемоданы — даже на вид, тяжёлые, и:
— Да, как не признать стерлиховскую кровь?! Её, ни с какой другой, среди мильонов не попутаешь!
— Ну, давно бы так! А, то: „похож, не похож…“! Устроили тут ромашку… Чуть не ушёл от вас! — пробурчал я, — …Клим! Ты бы помог Афоне, а то не ровен час разобьёт что, этот увалень!
Клим помог и, минут через пять весь мой хабар был в доме, а один чемодан поменьше и пару саквояжиков — с подарками членам семьи, я велел положить на стол и сам открыл его.
Ну, что? Начинается раздача слонов…
— Вот, тут я подарки вам приготовил, — открывая один из чемоданов сказал я, — правда не думал, что Максим — брат, умер… Только вчера на постоялом дворе узнал. Царство ему небесное…
Я опять перекрестился на иконы. Присутствующие последовали моему примеру…
— Ну, тогда всё тебе, Прокопий, достанется, — я достал карманные часы челябинского часового завода „Молния“ и вручил их обалдевшему „племяннику“. Действительно, обалденные часы! — это, вот, лично для тебя вёз… Носи их и, помни: время — это тоже деньги!
— Даже не знаю, как благодарить, дядя…, — растерянно-радостно промямлил обалдевший „племянник“.
А расчёт, то мой, был верен!
Ирония и скептицизм из Племяша-прадеда куда-то моментом безследно улетучились! Ну, ещё бы! По ходу, ожидал, когда я начну денег просить — чтоб меня за самозванство прищучить, а тут — как раз, всё наоборот!
— Да, не надо никак благодарить! Мы же одна семья, а в семье принято добро делать друг другу и, не ждать за это какой-то особой благодарности… Ведь, так?!
— Так, так!
— А это вот, Максиму вёз, барыши подсчитывать…, — тяжело вздохнув, я достал из отдельного саквояжа арифмометр, — теперь, ты будешь… Барыши то, хоть есть? Есть, что подсчитывать?
По кислой физиономии Племяша, было видно, что с барышами пока напряжёнка…
— Ну, ничего! Теперь будут… Это я тебе говорю!
— А, что это?
— Я же сказал: это машина деньги считать… Ну, или ещё что — что считать надо. Потом научу, как на ней работать.
Жгём дальше, пока не очухался:
— Думал, ты женился — подарок вот, твоей жене вёз…, — я слегка напрягся. Была опаска, что в связи с моим вмешательством Прокопий — мой прадедушка, разбогатеет раньше времени и женится на другой девушке… Не на моей прабабушке.
Племяш заметно покраснел:
— Помолвлен… Ещё, отец нас помолвил.
— На ком, если не секрет?
Он достал, открыл и показал мне медальон:
— На Аннушке. Дочери купца Ерофеева…
На фото, без всякого сомнения, была моя прабабушка. Хотя и, в очень юном возрасте. Лет десять ей, не больше. Я помню её по фотографии, когда она была очень молодой. На сердце заметно отлегло.
— …Только, её отец сказал, что выдаст Аннушку за меня — только тогда, когда я гильдию нашу восстановлю.
— Восстановишь, зуб даю! — повеселел я. По ходу, срослось! Признал меня „племянник“, — ну, раз помолвлен, то держи подарок будущей невесте!
Я преподнёс ему те самые — изумительной красоты маленькие женские серебряные часики, с небольшими искусственными камешками — что, некогда купил своей возлюбленной… Ещё не зная, что она — уже бывшая возлюбленная! Я, к тому времени, их уже хрен его знает, сколько „отксерил“. Как и, золотой „Полёт“ с „Командирскими“… Пришло время их раздаривать и, по большей части — продавать! Ну, на этот счёт у меня были особые планы…
Все, так и ахнули… Восторгу же, Прокопия не было ни, видимых границ ни разумных пределов. Вообще-то, по рассказам, мой прадед был предельно спокойным и невозмутимым… Что-то не похоже! Он повис у меня на шее, блин… Бегемотик такой! Спину сломает, а мне ещё хабар из будущего на ней таскать!
— …Это вот, хотел Ксении — жене Максима подарить, — снова помрачнел я, — но… Пусть, тоже для твоей Аннушки будет.
— Что, это? — спросил Прокопий, беря в руки очень красивую коробку.
Ну такую красивую, что сама в руки просится!
Умеют во Франции двадцать первого века делать парфюмерию!
— …Это косметичка. Сам не пользовался, многого рассказать не могу. Вот это губы красить, это тени… Кажись, это румяна… Ну, это маникюрный набор — ногти там, стричь и пилить… Вот и, лак для ногтей… Короче, разберётся! Бабы в таких делах догадливые.
— …Это наборы духов. Для племянниц — твоих сестричек, вот вёз… Эх, эхэх, эхэх…, — повздыхал я, — пускай тоже, твоей Аннушке достанется.
— …Братику твоему младшему, вот! Автоматическую ручку с анилиновыми чернилами и чертёжный набор хотел подарить… В гимназию, поди, ходил уже?
Племяш печально кивнул.
— Как же, так?
— Холера…
— Если уж купцы семьями вымирали, то, что о простолюдинах говорить? Много померло?
— Простых и. отпевать не успевали, в известковых ямах — как собак закапывали… Посреди Волги баржу поставили, туда и свозили холерных. Поговаривают, — Племяш перешёл на шёпот, — что умерших, в Волгу скидывали…
Мы оба помолчали. Я подумал, что экологию сброшенные в Волгу холерные трупы не улучшали…
— И, что? Так и, будем смиренно ждать? А, вдруг и, ты с Аннушкой и с детьми, вот так?
Племяш испуганно на меня взглянул:
— А, что делать?
— Я тебе потом скажу, что делать…, — борьбу за снижение людских потерь России в целом, я решил начать с уменьшения потерь Нижегородской губернии в частности, — пока же, давай помянем безвременно усопших…
— …Чуть не забыл! Вот же, голова — два уха!!! Нянюшка! Я ж, Вам тоже подарок привёз!
Вообще-то, я не ей конкретно вёз… Просто, справедливо полагая, что у Дмитрия Павловича могут быть неведомые мне родственницы по женской линии, я на всякий случай приготовил подарки и им. Женщины имеют очень цепкую память на близких… С нянюшкой, мне просто не по-детски подфартило!
— Вот, возьмите, Нянюшка, специально Вам из самой Америки вёз! — что может быть лучшим подарком для женщины в возрасте, чем красивый платок? А, тут их целых три! Да ещё и, оренбургская пуховая шаль! Старушка, по-новой разрыдалась. Еле успокоилась.
Мне так понравилось радовать своих предков подарками, что я не сразу смог уняться и, одарил всякой мелочью всех — без исключения, присутствующих… Мальчик на побегушках получил от меня простой — ещё советский перочинный ножик, а Клим — блестящий китайский, в звездатом чехольчике…
Тем временем служанка, звали её Марфой, принесла кое-что на стол. Не шибко много — племянник извинился: не ждали, типа…
— Да! Сам я виноват — надо было телеграмму дать…, — успокоил я его.
Народ рассосался по рабочим местам, а мы с Племяшом занялись своими делами. Первым делом загнав „Хренни“ в одну из пустующих конюшен, мы с Племяшом нацелились слегка „перекусить“.