— Это медицинская кома, Юра, тебя она выключит.
— Я знаю, Аким, — сипит Червоненко.
— Ты не волнуйся, я тебя довезу, ночевать у деда не буду, я эти места и ночью узнаю. Ночью повезу. Мне не впервой. Держись, казак.
— Нам, пластунам, что не смерть — то и ладно, — пытается шутить Юрка. Он дышит прерывисто и часто. При каждом выдохе крови чуть-чуть на плащ капает.
— Верно-верно, — говорит Аким, вкалывая последний препарат другу. — Спи, браток. Я довезу тебя. Доктора тебя на пирсах ждать будут.
Как только Червоненко закрыл глаза, Саблин встал и повернулся к оставшиеся казакам. Хотел было сказать, что ехать нужно домой и немедленно. Да ничего сказать не смог. Все: и Фёдор Верёвка, и Анисим Шинкоренко, и Иван Бережко — все уже стояли в своих лодках. Все держали в руках оружие, и у всех, машинально отметил Аким, оружие снято с предохранителей. Все они с нескрываемой неприязнью смотрели на него.
— Чего вы? — спросил Саблин.
— Вон ты, каков оказался, — вдруг произнёс Верёвка. — А был тихоня да молчун.
— Да чего вы? — не понимал Аким раздражаясь.
А в голове приливами «трансформатор» гудит и гудит. Бесят они его, что их злит, непонятно.
— И куражится ещё, сволочь! — с ехидной весёлостью добавил Мережко. — Побил людей, братов, однополчан и ещё «ваньку» валяет.
— Да вы что, рехнулись! — заорал Саблин, а сам на дно лодки глянул, на винтовку Юры и своё ружье. Его страшно злило это обвинение, аж виски заломило. — Вы что, не видели, это Татаринов их бил, а я только в него выстрелил.
— Ещё отбрёхивается, гнида, — заорал Шинкоренко. — Сдохни ты уже, сволочь!
И вскинул винтовку.
Он ещё орать не закончил, ствол только начал поднимать, а Аким уже всё понял и всё решил. Второй раз за последние пять минут он принимал такое решение, ничего другого ему не оставалось. Боком, плашмя в воду падая, только маску успел на лицо натянуть да по клапану ударить. Клапан хлюпнул, вакуум притянул пластик маски, и она прилипала к КХЗ. Как только он оказался в воде, клапан закрылся.
Глава 13
Ещё в школе их учили: в КХЗ и полной маске воздуха на десять полных, всей грудью, вздохов. При правильном расходе кислорода этого хватит на пять минут. Это, если двигаться, а если замереть, и того больше.
«Хорошо, что Юрка вчера раздавил мне очки, — думал Аким, пытаясь уйти в глубину, — в респираторе мне уже каюк был бы».
А уйти на глубину в КХЗ да пыльнике нелегко. Только что убитые Головин и Татаринов, упав в воду, так и плавали рядом с лодками.
Не будь на нём патронташа с тяжелеными патронами десятого калибра, да армейского пистолета на бедре, так сразу бы всплыл под пули своих братов-казаков.
И тут кто-то с силой дёрнул его за левый сапог, едва не сорвал с ноги. А перед носом, едва не задев клапан маски, мелькнула белая полоса, ушла вглубь, развалилась на пузыри, которые полетели вверх, и тут же ещё одна, и ещё рядом с плечом. Пули!
Ему приходилось прикладывать усилия, чтобы не всплыть, и он всплыл бы, не попадись под руку верёвка якоря. Так по ней, по ней, перебирая и перебирая руками, он погружался в глубину. А полосы проходили рядом, одна за другой, и опять его дёрнуло, теперь за плащ. И пузыри, пузыри вокруг летят к поверхности. Стучит что-то там, наверху ещё. А на дно, качаясь в воде из стороны в сторону, падает что-то светлое.
Он узнал эту вещь: крышка от компрессора, и тут же камнем в темноту глубины рядом пролетела катушка дросселя с проводами. Мотору конец, это ему уже понятно, он, цепляясь за веревку, добирается до дна. Маска сдавливает голову. Тут в ильной мути почти темно. Пули вроде больше не падают. Но это его не радует ничуть. Дальше-то, что делать? На всякий случай проверил пистолет. На месте. А на левый «глаз» маски падает чёрное пятно. Аким сначала испугался, но тут же рассмотрел — пиявка. Червь своим мерзким ртом пытается высосать хоть что-нибудь через крепкий пластик «глаза». Надо бы убрать её, да разве её оторвёшь, они липнут намертво, прилипают — ножом не соскоблить, только солнце их прижигает, или соль. А ещё в левом сапоге он почувствовал воду. КХЗ пробит. Аким поднимает глаза вверх, там, далеко над ним, всё ещё плавают лодки. Новый вздох, приходится делать глубоким, очень глубоким. Кислорода уже мало. Услышать бы, что они говорят, да коммутатору видно конец, сгорел в воде. На ныряние такой комплект не рассчитан. Он втягивает воздух, делает очень глубокий вдох. Но этого ему уже не хватает, нужно ещё больше вдохнуть. Время идёт. Не спеша и не торопясь он делает ещё один вдох. Его плащ промок, и теперь ему уже намного легче держаться у дна, в темноте, в иле. Лодки не уплывают, ждут его. А в левом сапоге уже полно воды, пузыри непрерывной вереницей ползут снизу по КХЗ. А лодки не уплывают. Всё, нужно уходить отсюда или всплывать. Всплывать с пистолетом против трех винтовок? Нет, так не пойдёт. Значить уходить в ближайшие заросли. И тут над головой что-то хлюпнуло. И на дно, ярко блеснув в преломлённых солнечных лучах белым, упал серебристый большой предмет. Поднял фонтан ила в пяти-шести шагах от него. А потом, почти неслышно, зажурчали лодочные моторы, и две лодки стали уходить, бросив две остальные стоять на месте.
«Делают вид, что уходят, — сейчас всплыву, залезу на лодку, а меня будет ждать снайпер Федя Верёвка, — первым делом подумал Саблин. — А что ж они кинули на дно?»
И тут его осенило: «Ну конечно, двадцать тротиловых шашек, перетягивались толстой алюминиевой фольгой, такой десятикилограммовый брикет и упал на дно рядом с ним. Бежать? Плыть? Пустое». Аким понял одно, шансов уйти у него не было. Десять килограмм тротила под водой — верная смерть. От такого брикета раздавленные «стекляшки» и налимы всплывали аж в двадцати метрах от взрыва. Неизвестно кто-бы и что предпринял в его положении, но Аким был пластуном, а пластун это и минёр, и сапёр, и разведчик, и диверсант, и Бог его знает кто ещё, и всё в одном лице. И всю свою военную жизнь он со взрывчаткой. Ещё в станичной школе их начинали учить азам минно-взрывного дела.
И теперь он пошёл к брикету. Он был уверен, что взрыватель они поставили на автомат, и на таймере не меньше минуты, чтобы неспешно уйти подальше.
У него было время, и он бросил верёвку якоря и пошёл к туче ила, что ещё не осел в месте падения взрывчатки. Идти тяжело, приходится работать руками, почти плыть, и теперь пыльник реально мешает, на левый «глаз» маски села ещё одна пиявка, теперь он полностью закрыт, кислорода не хватает, хоть вдыхай, хоть не вдыхай, его внутри костюма уже нет. Вдыхаешь, вроде воздух, а голова всё мутнее. Слава богу, что сразу нашёл в иле взрывчатку. Наступил на неё сапогом, и хотел уже нагнуться, как кто-то ударил его в грудь, не сильно, но едва не сбил с ног, а затем он же схватил его левый рукав пыльника и начал мотать его руку из стороны в сторону, поднимая тучи из ила. Аким боялся сдвинуться с места, чтобы не потерять брикет из-под сапога. А черная тварь всё трясла его и, понимая, что у неё ничего не выходит, решила перехватить его. И схватила понадёжнее, Саблин от боли стиснул зубы, тварь схватила его за руку, чуть выше кисти.
«Настя, любимая жена моя, спасибо тебе огромное, что ты своим вечным беспокойством, своим нескончаемым нытьём и глупой бабьей тревогой, вынудила меня, сама того не понимая, надеть мою ультракарбоновую „кольчугу“. Иначе эта щука, а это была именно она, а не налим или сом, своими зубами, которых нет ни у сома, ни у налима, разорвала бы мне уже руку в клочья». Мог бы подумать Аким, но думал он о том, как передёрнуть затвор пистолета одной рукой, когда вторую твою руку жуёт, мотая тебя из стороны в сторону, полутораметровая тупая рыбина. Он продёргивает затвор об бедро, почти упирает пистолет в башку монстра и…
Пуххххх… Куча пузырей летят колыхаясь вверх.
Пуххххх… И ещё одна куча пузырей полетела.
Тиски ослабли. Рука свободна. Рыбина, дёргаясь в конвульсиях, падает в ил и там ещё продолжает извиваться, вздымая клубы грязи.
Воздуха уже нет, и времени тоже. Левая рука болит, но нужно выключить взрыватель, он садится в самую муть на дне, и ничего не видя находит белый брикет. На ощупь ищет торец. Взрыватель всегда в торце брикета. Он нащупывает его. Вырвать? Рискнуть? Но скорее всего он на положении «не извлечения». Саблин так бы сам поставил. Поэтому он одной рукой нащупывает в кромешной мути, которую всё ещё поднимает рыба, блок управления.
Он знаком с такими взрывателями не один десяток лет, пальцы знают все действия: пять, десять секунд и в черноте илистой мути тонко вспыхнул зелёный светодиод. Всё. Сделано. Надо бы вздохнуть, дух перевести. Вот только дышать ему уже нечем. Он делает и делает вздохи, а толку никакого. Придётся всплывать. Скинуть пыльник, и всплывать. Так он и делает, а пыльник всплывает вместе с ним, летит медленно вверх рядом.
В глазах уже темнеет, а горячий воздух внутри КХЗ уже бесполезен, когда он тихонько, чтобы не плескать водой, выныривает между лодок.
Яростное солнце залило лицо, как только он стянул маску. И тут же опять слышит мерное гудение далёкого трансформатора. В воде его не было. Он какое-то время прислушивается, не слышно ли моторов. Нет, только мерзкие стрекозы над болотом, да вороны где повизгивают недалеко. Всё тихо, но снайпера никто, никогда не слышит. А ждать нельзя, рука болит, вода уже залила весь сапог. Там, на глубине, кругом вонючий ил, зато нет амёб. А здесь вода вливается в сапог в виде бульона с этой мерзкой, живой грязью. Ему уже придётся раздеваться и обмывать себя, иначе ожог гарантирован. Нужно вылезать.
Забраться в лодку из воды не так-то просто, когда у тебя только одна рука, а на поясе у тебя тяжеленный патронташ, на бедре пистолет с запасной обоймой, а твой Костюм Химической Защиты на четверть заполнен водой. Раза два пытался он вытянуть себя одной рукой. Нет. Без толку. Тогда он попытался взяться двумя руками. Опять нет, левая совсем не держит, непонятно что с ней. Сорвался, плюхнулся с шумом в воду. Аж зло разобрало, врезал больной рукой в дюралевый борт лодки.