Глава 15
А сидеть нет времени, встать нет сил, но вставать нужно. Он встаёт и идёт к убитому только что казаку. Вибротесак, может пригодиться. Он снимает ножны с радиста, крепит их себе на пояс. Он нелёгкий, но с ним спокойнее. Обыскивает Анисима дальше, ничего нужного, только запасная обойма к пистолету. Рации у него нет, видно бросил где-то или спрятал. Саблин идёт к камням, подбирает подсумок и винтовку. Заряжает её. Как не крути, как не оттягивай это, а плыть за лодкой снайпера Фёдора Верёвки на противоположный берег протоки придётся. А его лодка никогда уже, никуда не поплывёт. Аким на всякий случай глянул на неё — нет, шов лопнул по всей длине. Снарядил пистолет, спрятал в кобуру на бедре. Винтовку брать не стал. Тяжело с ней плыть. Встал на берегу, огляделся. Хоть глаза и ломило, но на этот раз он всё оглядывал внимательно. Никого, тихо. Он вздохнул, как перед делом, которое делать не хочется, но делать нужно. Натянул маску и пошёл в воду. Как хорошо иметь КХЗ, если он не порван. Но у него такого не было. Поэтому, тут же Саблин ощутил всю прелесть таких купаний. Он словно в тёплый жир вошёл. Хорошо, что глубины здесь не большие, судя по кувшинкам, что росли везде, полтора-два метра. Значит ни сомов, ни больших налимов нет, остаётся бояться только щуку. И он поплыл.
Ни сомов, ни налимов, ни щук он не встретил, но всё равно еле доплыл. Не мог Аким понять, что с ним происходит. В лодке Фёдора Верёвки была большая канистра воды, почти полная, надо было бы как вылез, сразу обмыть себя от амёб. А он вылез и сел рядом с лодкой, рядом с убитым снайпером. Голова тяжёлая, не поднять. Руку ломит. А он сидит и сопит, словно бежал долго. Руку левую к себе прижал, болит. Аким понимает, что ему нужны медпрепараты. Вот только, что ему себе вколоть? Стимулятор? А вдруг у него высокое давление? Обезболивающее? Но у него нет невыносимой боли. Сорбент-антитоксин, но разве он отравлен? Антибиотик общего действия? Биоматериал? Нейроблокатор? Что?
Что? Он стягивает маску, в ней невыносимо. Но облегчения это не приносит, зной мучает его не меньше чем эти накатывающие волны гудения. Время к двенадцати, скоро солнце будет уже не печь, а жарить. Он встаёт, собирается с духом, берёт Фёдора под мышки, начинает его грузить в лодку. Казак казака бросать не должен, даже мёртвого. Он и так двух братов в воде оставил. А Фёдор не подъёмный, еле через борт его перевалил. Вспомнил про винтовку его. Рядом с ним её не было. Надел маску и пошёл в рогоз её искать. И нашёл почти сразу. Присел её поднять — тяжёлая. Затвор вытянул — один патрон в стволе, один в магазине.
И тут ему показалось, что на его острове, около лодки шевельнулось что-то. Он стал приглядываться, даже протёр стекла на маске. Нет — показалось. Хотел встать уже, а тут опять движение. И не мог он понять, что движется. Саблин вскинул тяжёлую винтовку, чтобы через оптику взглянуть. Нет, ничего. Да и тяжела слишком винтовка, чтобы с локтя, да с больной рукой долго глядеть можно было. Он встал, пошёл к лодке. А сам косится на свой островок. Нет, он ещё не в том состоянии, чтобы галлюцинации ловить. Там что-то определённо шевелилось. Ну не Юра же очнулся. Не убитые воскресли. Решил быть начеку. Залез в лодку, и чуть от счастья не заплакал. Чушь. Казаки так не умеют. Там на дне, рядом с тактическим ранцем Фёдора лежал новёхонький, в заводской упаковке армейский КХЗ. Армейский! Армированный тонкой карбоновой сеткой, с аккумулятором, с ресивером и мембранным блоком для маски. В таком Костюме Химической Защиты в воде можно сидеть пока не разрядится батарея аккумулятора. И никакая щука тебе его не прокусит.
Забыв про боль в руке и слабость, он стягивает с себя «кольчугу», второй раз за день смывает с себя амёб. Теперь у него есть лодка, есть КХЗ и теперь он может забрать тела однополчан и Юру, и поехать к деду Сергею. Да, так он и сделает.
И тут снова ему кажется, что на его острове что-то шевельнулось.
Он снова смотрит туда. Может ветер, колышет кусты или рогоз?
Может, хотя ветра он не чувствует. Нет, всё тихо. Вот только голова совсем тяжёлая. Даже рука не так беспокоит, а вот волны в голове — невыносимы. Хочется прилечь. Отлежаться в теньке, ну хоть пол часика. Нет, он быстро одевается. «Кольчуга», маска, КХЗ.
К поясу крепит тесак, на правое бедро снаряженный пистолет.
Как только попал в привычную для себя одежду, глянул на индикатор хладогена. Баллон полный. Стал жать и жать на клапан, пока внутри костюма температура не упала до двадцати пяти.
Вот оно счастье, и волны в голове уже не так страшны. Уже терпимы. Вроде и силы появились.
Он сталкивает лодку в воду, залезает в неё, садится на «руль» и запускает мотор. Компрессор привычно засипел, щёлкнула рэлюха…
И ничего не произошло.
— Ну? Чего ты? — спрашивает у мотора Саблин.
Мотор не его, может быть капризный какой. Он снова включает двигатель, снова компрессор срабатывает, топливо давит, реле работает, а генератор не схватывает.
Аким встаёт, заглядывает на мотор с воды. Зараза!
Коробка генератора разбита. Разнесена в клочья пулей. Обмотка клочьями висит. Возможно, что пулю выпустил сам Аким, когда поливал из винтовки место, где прятался Фёдор. Нет, конечно, по лодке Саблин попасть не мог. Видно срикошетило. О других вариантах ему думать даже не хотелось. Он достал весло. Бог с ним, на его лодке мотор в порядке, переставить моторы — дело десяти минут. С больной рукой — пятнадцать. Хотя, даже грести с больной рукой и то непросто. Ну да ничего, справится. Он из казаков, из пластунов. Всю жизнь на болоте, сызмальства с этими моторами. Ничего. Ничего. Вот только голова бы не гудела так.
А для этого… Он видит на дне не распакованную аптечку. То, что надо. Теперь всё у него получится.
И опять он караем глаза замечает движение на своём острове. Он кидает весло, падает на дно лодки, тянет к себе «Тэшку», проверяет магазин. Полный. Сейчас он мишень — лучше не придумаешь. Но никто не стреляет, Аким приподнимает голову над бортом, глядит на свой остров, на кусты, на камни, на разбитую лодку, в которой Юра, на тело радиста Шинкоренко. Ничего, никакого движения.
Саблин садится, и за два десятка гребков пересекает протоку. Быстро выбирается из лодки на своём острове. Хоть рука и плохо слушается, хоть голова раскалывется, он знает, он уверен — нужно торопиться. Он начинает переливать воду, перебрасывать вещи из угробленной лодки Васи Кузьмина в лодку Фёдора Верёвки. А с ним что-то происходит. Волны в голове всё тяжелее и тяжелее, и откатываются с каждым разом все хуже и хуже. В Васиной лодке десятикилограммовый брикет тротила, так он его два раза пытался взять, а пальцы как ватные, не держат. Десять килограмм. Сказать кому — засмеют. В броне и выкладке, да с боеприпасом и минами пластун, бывает и пятьдесят на себе тащит. А тут десять! И не поднять. Пришлось постоять немного, собраться с силами. Кое-как взял, закинул в неломаную лодку. Так потом отдышаться не мог минуту. А волны в голове гуляют, словно по воде в сильный ветер. Такая волна, с непонятной дрожью в крестце рождается, и катит вверх по хребту, как по протоке, ширясь и усиливаясь. А как до затылка докатывает — так фонтан, взрыв. Его передёргивает, словно от озноба, хочется виски сдавить руками с боков — страшно, что голова треснет. И глаза вдавить обратно, иначе вывалятся.
Он ещё по молодости, во втором наверное призыве, видел убитого китайца, после тяжелейшего боя. К тому китайцу мина пятьдесят миллиметров прямо в окоп залетела. Мина малёхонькая, да видно совсем рядом хлопнула, шлем ему раздавило взрывом, и голову тоже. Сидел он в окопе, на стенку обсыпавшуюся привалился, лицо всмятку, а оба глаза рядом на песке лежат, целые. Нервы из них тянутся… Укрылся бы щитом китаец, так цел был бы.
И вот эти самые глаза, за каким-то чёртом он сейчас и вспомнил.
Он зажмуривается. И не выдерживает: натягивает капюшон КХЗ, затягивается шнурами, герметизируя костюм. Нет, не помогает. В голове гудение и опять волна по хребту катится. Он даже прижал руки к голове, в надежде, что звук идёт через уши. Опять бестолку. А волна докатилась до затылка, вспыхнула. Аж затошнило, аж зашатало, так мерзко стало, хоть кричи и потом его пробило. Как бы не наблевать в маску.
И вдруг послабление. Стихло всё. Нет, не стихло, просто, как-то ослаб шум. Где-то совсем далеко шумит проклятущий трансформатор. И волны прекратились. Хотя ещё мутит немного.
Саблин задышал спокойнее, голову поднял…
А из кустов, в двадцати метрах от него — лицо. Нет, не лицо, морда? Да нет, не пойми что. Как лица у насекомых называются? Он не знал этого. В общем, что-то странное, но глаза у этого странного были. Аким понял сразу — это переделанный. Лютый враг. Хуже китайцев. Он молча наклоняется и поднимает из лодки Т-20-10.
Лицо, морда не исчезает, ячеистые глаза существа неотрывно глядят на него. Аким щёлкает предохранителем, поднимает винтовку и…
Снова его заливает треск в голове, снова снизу идёт выворачивающая наизнанку волна. Сквозь пелену он целится и выпускает по лицу половину наверное обоймы. Он патроны не считает.
Та-та-та-та-та-та…
Остановился. Не попал. Да и не мог попасть. Оказывается, лицо из другого куста смотрит. Вот растяпа. Это от гудения в голове. Он вскидывает винтовку и всё, что оставалось в магазине — туда.
Та-та-та-та-та…
И ничего. Только листья акации вертясь в воздухе падают на землю. Он скидывает пустую коробу магазина, лезет в лодку, там в подсумке последний магазин. Плевать, он забирает его, теряет равновесие, чуть не свалился в лодку, но устоял. Вставил коробку, дёрнул затвор. Готов стрелять.
Но никого нет.
И тут пошла дрожь по рогозу, там кто-то шёл, теперь он не таращил на него глаза из кустов, теперь он уходил прочь. Нет уж.
Саблин вскидывает винтовку и…
Та-та-та-та-та…
Тяжёлая пуля десять миллиметров косит рогоз и летит далеко. Аким уверен, что не может промахнуться, но… Просто он стрелял не туда. Это мерзкое существо, абсолютно спокойно смотрит на него из куста, на другой стороне поляны. Смотрит спокойно и бесстрастно. Эта тварь его НЕ БО-ИТ-СЯ! Совсем.