— Да нет, не убьёт, — Саблин смеётся.
— Ты ж говорил, он большой.
— А я умный, и я не один поеду, а с братами-казаками.
— С пластунами, — радуется Наталка.
— С пластунами, — кивает Аким.
— И взрывчатку возьмёте? — она так смешно выговаривает слово «взрывчатка», что Аким смеётся:
— А как же, куда же пластунам да без взрывчатки.
— А вы его взрывать будете?
— Всё, — Настя берет Наталку, отрывает от отца, — иди, поиграй, дай батьке поесть.
— Ну, ма-а… — захныкала девочка, ей интересно отцом.
— Иди, говорю. Ты встала, покушала, а он с болота пришёл голодный. Всё утро рыбу ловил. Иди погляди, какого налима поймал.
— Ну, ма-а-а…
— Иди, иди. Нарисуй папке бегемота.
Кажется, эта идея девочке понравилась, она чуть подумала, и ушла.
Когда поел, стал одеваться рабочее.
— Ты куда? — Настя уже не злится. — Пошёл бы поспал, встал-то в три, поди.
— Пойду, насосы погляжу, — говорит Саблин, натягивая сапоги. — Потом посплю.
Накинул пыльник, и вышел из дома. Как только вакуумная дверь хлопнула за ним, так он словно нырнул в зной. Ещё двенадцати не было, а уже под сорок. Он прошёл вдоль межи, поглядывая на соседскую кукурузу. У Матвея, соседа, кукуруза была получше, чем у него. Не мудрено, Матвей добрый хозяин, он её и от зноя прячет и поливает лучше и удобряет и пропалывать у него её есть кому.
Позавидовал малость, пошёл дальше.
На своём участке, он нашёл свою старшую дочь и старшего сына.
Юрка и Антонина пололи. До жара, до школы время было.
— Здорова, бать, — сказал почти взрослый Юрка, увидав его.
Респиратор на шее болтается.
— Чего без респиратора? — сразу недружелюбно спросил Аким.
— Так ветра нет, нет и пыльцы, а в нём дышать нечем, — объясняет сын.
Он прав, но всё равно Саблин даже думать не хочет, что кто-то ещё из его детей может подхватить грибок.
Антонина сразу надела респиратор. Он её обнял:
— Ну как, много колючки с барханов нанесло?
— Много папа, — говорит старшая дочь. — Но тыкву всю пропололи, тыква хорошая будет, если воды будет вдоволь.
— Идите домой, — говорит отец, — в школу пора уже.
Детям повторять не нужно, быстрее бы с жары уйти, тяпки на плечо, и пошли к дому.
Саблин осматривает грядки с тыквой, находит пару ростков колючки совсем небольших. Плохо пололи, выскажет всё им вечером. И пошел, перешагивая через тонкие капиллярные трубки к насосам.
Насосы работают почти круглосуточно, без воды всё погибнет моментально: и кукуруза и тыква и горох — все растения привычные к жаре, но всё выгорит за два дня. Главный расход энергии — это насосы. На них её уходит в два раза больше, чем на дом вместе с его освещением, охлаждением, и всем, всем, всем. И насосы его были не в порядке. Стук уже нелёгкий. Каждый литр воды сопровождается ударом. Нужно будет перебирать насос скоро. Лоток вытолкнул из насоса пригоршню жёлтой слизи. Она стекла в такую же влажную жёлтую кучу рядом с насосом. Амёбы. Мерзкие твари, что давно загадили всю пресную воду. Из-за них вода плохо испаряется. Они создают слой скользкой на ощупь, как жидкий желатин, поверхности. Амёбам нужно солнце, большинство из них плавают сверху. Пять сантиметров верхнего водного слоя — это амёбы. Это они своей кислотой разъедают железо. Сначала убивая фильтры, потом уничтожая и все внутренности насоса. Новый насос стоит дорого. Но и он проживёт года полтора-два. А их нужно два как минимум. Вот если бы найти платины. Хоть десять грамм, хоть пять. Платину амёбы не берут. С платиновым напылением в четыре микрона на фильтрах насос будет работать десть лет без остановки. Поэтому Аким и готов был идти в рейд за бегемотом. Бегемот — дело опасное. За него общество готово платить. И возможно, общество предложит платину. У общества она есть.
И алюминий есть, и свинец, и золото. За всем этим ходят на юг охотники, поисковики. В основном из линейных казаков. Но и пластуны иногда собираются. Те кто ни Бога, ни чёрта не боится, в основном бессемейные бродяги. Один удачный рейд на юг — моток меди в десять килограмм или десять золотых колец, и пять лет можно ничего не делать. Некоторые доходили до Радужного. Но Аким видал сорвиголов, что ходили и до Сургута и Нижневартовска. Да раньше он с такими знался. Там на юге, говорят, всё можно найти. Там говорят, железо как песок под ногами валяется. Столько, что не утащить. И алюминий есть, и медь. Там всё есть. Только вот, не все оттуда возвращается. А Саблин был человек семейный. Ему туда теперь нельзя.
У насосов стояла старая лопата, он взял её и разровнял кучу жёлтой слизи, чтобы быстрее её солнце высушило, превратило в пыль, а ветер потом разнёс её по полю. Амёбы какое-никакое, а удобрение. Да и куры, если примешать амёбную пыль с кукурузной мукой, её ели. Без энтузиазма, но ели.
Поставил лопату, оглядел свои участки. Вроде не жёлтая кукуруза, вроде живая. Ну а тыквы так и вовсе не плохи. Сколько глаза хватает — хорошие тыквы. Надо бы немного картошки посадить, вдруг поднимется. У некоторых немного поднималось. Редкая вещь. И дорогая.
Он глянул на термометр в коммуникаторе. Сорок. И пошёл домой.
Позвонил Юра, спросил: в чём он пойдёт на сбор, в кителе или в одежде? Аким сказал, что китель наденет, как и всегда. Юра сказал, что понял и отключился.
Настя была права, дел в доме по горло, и уплотнители на дверях нужно было клеить, вакуум не держали, паль в дом налетала, и сетку на свинарники менять надо — мошка прогрызла, и солнечные батареи на крыше шлифовать — и вправду тока не давали, как положено. И ещё по мелочи всего. Сел он клей искать нужный, силиконовый, для уплотнителей. Склонился пред огромным своим сундуком с инструментами. Вытащил клей… И заснул случайно.
Настя, вот мерзкая баба, упрямая, своевольная, вот всё по её должно быть. У Саблина на неё зла не хватало. Видит, что муж замордовался, уснул, так разбуди его, когда нужно. А она нет, назло ушла на другой конец дома и Наталку туда увела, чтобы не шумела, думала, что он проспит и не пойдёт на сход. Еле проснулся. Галифе, китель и фуражку чуть ли не на улице надевал. Сапоги не почистил. Прыгнул на квадроцикл и полетел в чайную на сход. А там уже всё транспортом заставлено. Еле нашёл место, где приткнутся. Казаков распихивал у входа, лез внутрь. Извинялся. Врал, что его ждут. В чайной сесть некуда было. На сто посадочных мест вся станица собралась, все призывы, без малого триста человек. Слава Богу, Юра место занял. Встал и крикнул:
— Тут я, Аким! К нам иди.
Там, у окна, под кондиционером, весь их взвод собрался.
Извиняясь и топча чьи-то ноги, он прошёл за стол, поздоровался за руку со своими из взвода, кивал всем остальным, уселся на краешек лавки рядом с Юрой. Вздохнул с облегчением. Успел.
И вовремя. В чайной появились старшины, деды. Первым шёл Николай Николаевич, куренной[9] кошевой[10], могучий дядька семидесяти пяти лет, усатый, молчаливый. Казначей станицы. Человек с непререкаемым авторитетом. У казака двадцать девять призывов за плечами. Шутка ли. За ним шёл Никодим Щавель, станичный комендант. Чином он был подъесаул[11]. Во Втором Казачьем Пластунском полку, куда был приписан Аким, имел большую должность. Был начальником оперативного отдела штаба. И самый главный приехал, замком Второго Пластунского, есаул[12] Бахарев. Высокий, крепкий мужик. Он стал за столом, махал папкой с бумагами, разгоняя дым:
— Накурили, демоны, не продохнуть. Кондиционеры не справляются.
Самому ему, заядлому курильщику, после тяжёлого ранения поставили новое лёгкое и часть грудной клетки. Врачи курить запрещали настрого.
В пластунский полк он пришёл из казачьего линейного полка, и поэтому любил подразнить пластунов:
— Здравы будьте, господа-товарищи казаки!
Нестройный гул прошёлся по чайной. Неодобрительный.
— Я что-то забыл? — делает удивлённый вид есаул. — Ах, ну да, здравы будьте, господа-товарищи, казаки-пластуны.
— И вам здравия, господин есаул, — теперь уже более-менее дружно отвечали пластуны.
Вот теперь правильно.
— Ну, все наверное знают, зачем собрались. Кто не знает, скажу: Пшёнка и Берич ходили на юг, за антенну, там нарвались на бегемота, Пшёнка не вернулся, Берич к деду Сергею пришёл чуть живой.
— Говорено-переговорено сто раз не ходить за антенну, — крикнул кто-то из казаков.
— Неймётся тут им, «стекляшек» мало, — соглашался другой.
Казаки загудели, кто-то был за, кто-то — против походов на юг.
Но все знали, там, на юге, намного больше рыбы. Иной раз за два дня удачливые рыбаки полный «дюраль» привозили. И улитка там крупнее, и лотос попадается, за который врач готов платить огромную деньгу. Вот только рыбачить там опасно. Уж совсем болота там дикие.
— Дозвольте я скажу, господин есаул, — берёт слово станичный казначей.
— Говори, Николай Николаевич, — есаул садится.
Коренной кошевой встал, оправил китель:
— Вот, что скажу, раз общество не воспретило на юг за рыбой ходить, значит, любой может это делать. Я не помню, чтобы общество воспрещало. Это первое, второе: можно на юг ходить или нельзя — это к делу не относится. А вот бегемот у антенны уже есть. Сейчас он жира возьмёт и ляжет в омут. Через месяц их у нас два будет. Думаю, такого нам не нужно. Думаю, надо рейд собирать. Если есть кто против того сказать желает — говорите.
Николай Николаевич сел на место.
— Да то понятно, — кричали казаки.
— Рейд собирать нужно.
Все понимали, не убьют бегемота за антенной на юге, через год-полтора будут бегемотов у станицы ловить.
— Ну, раз всем понятно, думаю, нужно командира рейда выбрать, — снова встал есаул. — Думаю, что никого лучше не будет Ивана Головина. Урядник, покажись, ты тут?