Берич не казачьего рода был, вообще не из местных, но записался во Второй Пластунский полк охотником, три призыва честно отслужил, после чего просил дозволения зваться казаком. Деды решили, что воевал он хорошо и сам человек честный, и общество дало добро. Теперь он был реестровым казаком-пластуном. Но вот надел, как и всем новичкам, дали на отшибе, у самой степи. Песок и пыль. Плохой надел. И чтобы сводить концы с концами, небогатые казаки ходили за рыбой далеко. И в промысел ходили, на кордоны. Рисковали, а что было делать.
Тихомир Берич с трудом поднял руку, приглашая их войти. Он до пояса, почти до груди, был погружен в ванну, в биораствор. На каждом квадратном сантиметре кожи головы, лица и рук черные точки, а то и по две на сантиметр. Мошка изъела, от укусов кожа отекла, стала синей. Саблин с трудом представлял, как это можно выдержать. Вся левая рука, плечо и даже шея в недлинных ранах, похожих на ожоги.
— А это что? — спросил Юра, указывая на левую руку Берича.
— Пиявки, — за того ответил Аким. — Наверное, КХЗ порвал с левой стороны, они и налезли.
— Точно, — хрипло и медленно сказал Тихомир Берич и кивнул. — Пыльник скинул под водой, когда я выплыть хотел, а рукав КХЗ об борт лодки распорол. Потом, — он перевёл дыхание, — лодка потопла со всем снаряжением, Коля тоже не выплыл, так и пришлось сутки по болоту идти, с кочки на кочку. Где вброд, где вплавь.
— Где вы были-то? — спросил Червоненко.
— Юго-запад от антенны. Сороковой квадрат, — прохрипел раненый.
— Знаешь те места? — спросил Юра у Акима.
— Знаю, — отвечал Аким, — был там пару раз. Бывшее русло Турухана, омут на омуте, все омуты по пятнадцать метров глубиной.
— Так, — согласился Берич.
— За налимами ходили?
— И за налимами, и лотос поискали, и щук хороших взяли пару центнеров. За первый день столько взяли, что чуть лодку не потопили. Мы на двух «дюралях» ходили, думали, второй наберём и пойдём обратно.
— Так вы на двух лодках ходили? — уточнил Саблин. — А чего же ты пешком уходил? Почему, как выплыл, на второй лодке не пошёл.
Берич вздохнул, сглотнул и заговорил:
— Мы поставили палатку на острове с камнем, там и лодку оставили, и рыбу пойманную сложили, а как нас опрокинуло, я, конечно, до острова доплыл, а там ни палатки, ни лодки уже не было. Забрал кто-то.
— А кто же? — удивился Юра. — Может казаки с других станиц?
— Не может такого быть, — сказал Саблин, — не бывало такого никогда. На наших лодках номер полка, все видят, кто ж у брата воровать будет.
— Не знаю, кто забрал, — отвечал Берич.
Ему всё труднее было говорить. И понимая это, Аким произнёс:
— Ты скажи, Тихомир, бегемот чёрный был или серый, он ещё жир набирать будет или нажрал уже и заляжет в омут?
— Не видел я его, — делая большие вздохи, заговорил Берич, — ударил в дно снизу. Сильно ударил, лодка в воздухе перевернулась. Потом я об воду ударился, чуть контузило, в воде я его тоже не видал.
— Ладно, Тихомир, — Аким встал, за ним встал и Юра, — ты давай, выздоравливай. Врачи говорят, что шкуру тебе восстановят и грибок выведут. Бывай.
Пожимали ему здоровую руку.
— Казаки, — сипло остановил их Берич.
— Ну, — они остановились у дверей.
— Лодку мою найдите, иначе мне с врачами и не рассчитаться будет. Общество мне счета за больницу не покроет, кошевой говорит, не на войне ранен.
— Поищем, Тихомир, поищем, — обещал Червоненко.
Аким кивал согласно:
— Поглядим и вокруг, и по омутам тоже пройдёмся. Если найдём — поднимем.
Участок Юры был удивительно удобный, он подходил к болоту вплотную, причём эта часть болота не заросла ни крепким рогозом, ни тростником, тут было свободное место, здесь у Юры на берегу были расставлены огромные поддоны-сушилки. Лодка и насосы нагоняли в них воду болота, причём собирали верхнюю часть воды, где амёб больше всего. А солнце выпаривало воду, оставляя тонны амёб на железе, которые быстро превращались в желтоватую пыль. Эту пыль тут же прессовали в брикеты. Брикеты пользовались спросом. Они горели, и при сгорании, если качнуть к ним кислорода, давали хорошую температуру. Тем Юра и жил, он даже в болото нечасто ходил, ему было незачем.
Аким остановил квадроцикл, Червоненко слез и предложил:
— Зайдёшь? У меня брага поспевает.
— Не, дело есть.
Саблин чуть подумал, надо ли говорить об этом Юре, он глядел, как в огромных поддонах четверо китайцев разравнивают горы ещё влажных амёб большими швабрами. Юрка ждал, словно чувствовал, и Аким решил, что сказать надо:
— Яшку-балабола, отправил к тебе, чтобы ты ему работу дал.
— Не приходил, — тут же сказал Червоненко.
— Да знаю, он к Савченко пошёл, и, кажись, тот его взял в артель.
— Ишь, ты, — Юра полез в пыльник и достал сигареты, предложил Акиму, но тот не взял, Юра стянул респиратор, закурил и повторил приглашение: — Пошли в дом, чего на жаре торчать, сорок два уже.
— Не-е, поеду, поговорю с Савченко. Пусть гонит Яшку.
— Ну, тогда я с тобой.
— Сам, — коротко ответил Аким.
Юрка усмехнулся, выпустил дым и сказал:
— Вы же с ним плохо разошлись.
— Не плохо, а так себе, — уклончиво ответил Аким.
— Не поделили добычу?
— И это тоже, — Саблину не очень хотелось посвящать в эти старые распри Юрку.
Но Юра не отставал:
— Давай с тобой поеду.
— Говорю же — сам.
— Упрямый ты. Вот чего ты такой упрямый?
— Ты, вон, за работниками своими пригляди, бездельничают.
Но Червоненко такими словами не пронять, он даже не глянул в сторону китайцев, улыбнулся ехидно и сказал:
— Думаешь, если мы вдвоём приедем, Савченко думать станет, что ты испугался к нему один ехать.
Юрка подлец, всё вечно знает, всё чувствует, Аким даже расстроился. Ничего не сказал, нажал акселератор. Электромоторы зашуршали, и он поехал к Савченко, а Юра стоял на жаре, смотрел ему в след и курил.
Сам Аким в станице считался казаком зажиточным. Не богатый, но уж точно не из бедноты. Дом у него был справный, надел недалеко от дома, и недалеко от болота — поливать было несложно. И лодка новая, и квадроцикл был. Болото его кормило. Но начинал он четвёртым сыном в семье. Ему ничего не досталось. Ушёл в призыв, а через год, как положено, ему домой ехать, а дома-то и нет. Старший брат в дом к отцу жену привёл, второму брату какой-никакой, а дом поставили. Он тоже женился. Третий брат его погиб на кордоне. Обе сестры вышли замуж. А он, вроде как, лишний оказался. Отец и братья собрали, что могли. Снаряжение хорошее справили, лодку с новым мотором и компрессором купили и пожелали удачи.
Он стал по болотам мотаться, в лодке жил. К братьям не шёл, хотя они и предлагали. Чаще у Юрки ночевал, чем у родственников. Там и мылся. Рыбачил много, отец ещё с детства научил.
С разными ватагами стал за добычей ходить, сначала поблизости железо собирали, а потом всё дальше и дальше забирался. От Енисея до Таза доходил, всю пойму прошёл туда и обратно не раз. Потом ушёл во второй призыв и попал на настоящую войну. Тяжёлые бои в степных барханах под Тарко-Сале. Шесть месяцев почти беспрерывных боёв. После этого им всё равно пришлось отступить на север, к пойме. За тот год в станицу пришло двенадцать похоронок, а Саблин пришёл с того призыва совсем уже другим человеком. Взрослым человеком.
С Олегом Савченко они были знакомы по школе, но шапочно. Под Пуровском, на левом берегу реки, были оборудованы позиции. Сотня Савченко сменяла сотню Саблина, уходившего на перегруппировку, потом наоборот. Они стали видится каждую неделю. Оба молодые. Общее дело. Один блиндаж. Так и сблизились.
А вернувшись в станицу, Саблин узнал, что у Савченко, так же, как и у него, ничего нет, даже лодки. И тогда они решили пойти на промысел, на юг. Далеко на юг. Тогда ватагу собирал один известный атаман Ямын. С ним они и пошли на лодке Акима.
Ямын дело знал, а охрана кордона в тех местах, тогда ещё была слаба и немногочисленна. Это был удачный поход. Нашли стоянку старинных, заржавелых автомобилей. Их были десятки. Через месяц возвращались они в лодке до краёв нагруженной свинцом, да и меди тоже хватало.
Другие добытчики тоже были довольны, а сам Ямын ехал в пустой лодке, но главная добыча была у него. И делиться ею он ни с кем не собирался. В крепкой, просвинцованной коробке он вёз важный узел из агрегата пришлых. Пришлые оборудовали кордоны удивительными приборами, которые они устанавливали по периметру, к ним приставляли охрану. Охрану промысловики побили, агрегат раскурочили, изъяли содержимое, кто что успел схватить, но главное забрал атаман. Именно за этими штуками Ямын на кордоны и ходил. Зачем они ему и кто их заказывал, атаман не говорил. А казаки и не спрашивали, им и своего богатства хватало. Тем более что все живые и невредимые вернулись.
Потом они стали ходить на кордоны ещё и ещё, и ходили удачно. Быстро богатели. Доходили до Сургута, тогда степь ещё туда не пришла, и на лодках можно было дойти до самого Лянтора. И всегда возвращались с добычей, один раз в Сургуте нашли в развалинах крепкий стальной ящик, разрезали его, а там были килограммы золотых колец, цепочек и серёжек. Это была огромная удача, но на этом она закончилась. На обратном пути к лодкам их догнали обновлённые переделанные, и начался бой. Бесконечное отступление с боем. Переделанные были не то, что прежде, умные и очень крепкие, быстрые. Навязывали контакт, и тут же пытались обойти с флангов. А то и вовсе обойти сзади. И хоть народ в ватаге был опытный, ватага пятнадцать километров до лодок шла сутки, не на минуту не выходя из боя. Атаман Караваев был удачлив и дело своё знал, но к утру стали кончаться патроны и гранаты. А главное — ППМНД[15], которые очень помогали в начале боя. В общем, из шестнадцати человек до лодок к утру дошло одиннадцать, шесть из них ранеными. Сам атаман погиб, и очередная редкая штуковина из раскуроченного ящик пришлых осталась у врага. Да и большую часть добычи пришлось бросить. Но Савченко это не волновало вовсе. Он так радовался добытому золоту, что песни начал петь, как только отплыли. В винтовке у него последний магазин, и то не полный, граната в лодке одна на двоих, КХЗ весь рваный от осколков, очки разбиты, до дома две недели хода, а он сидит на носу лодки и песни поёт. И ещё считал в вслух, сколько каждому из оставшихся выйдет золота. Аким сидел на моторе, глядел на этого человека, что чудом ушёл от смерти, и молчал.