– Настя, ты? Что-то забыла?
Сердце мое от волнения готово было вылететь из груди.
– Простите, пожалуйста, – почти заикаясь, заговорил я, затыкая нож за пояс и накрывая его свитером, – вы не могли бы мне помочь? Мне ничего не нужно, я заблудился… Не бойтесь, дайте кусок хлеба и я уйду.
Несколько секунд длилось молчание, потом открылся лючок в воротах, и я увидел вчерашние глаза совсем близко, но теперь они смотрели пристально и немного враждебно. Тонкие брови были вопросительно подняты, русая челка выбилась из-под цветастого платка и прикрывала более светлую кожу лба.
– Кто ты? – в голосе слышалась тревога.
– Я из Грозного.
– Солдат?
– Нет, новобранец, – торопливо заговорил я. – Пушечное мясо… Я убежал.
Хозяйка снова спросила недоверчиво:
– Из Грозного? Ты знаешь, сколько это километров?
– Не спрашивайте. Вообще не знаю, где я.
– Ты в Грузии.
– В Грузии? Это хорошо! А как же я проскочил границу? Никакой нейтральной полосы, никаких знаков…
– Наверное, у государства денег на установку знаков нет, – она усмехнулась и снова посерьезнела. – И вообще какой может быть в этой стране порядок… Звать-то тебя как?
– Артем. Скажите, а какое сегодня число?
– Восьмое июня.
– Ничего себе, это я столько шел…
Похоже, моя явная растерянность успокоила женщину, и я услышал:
– Не надо бы посторонних пускать, но тебе почему-то верю. Входи, – ее голос смягчился. – Да, выглядишь ты, прямо скажем, неважно…
Послышался скрип железной задвижки, и тяжело щелкнул замок.
Дверь отворилась. Женщина смотрела с подозрением, но, видимо, поняв, что я не опасен, посторонилась, пропуская меня в башню, потом закрыла дверь, щелкнув засовом.
– Пойдем, ты весь дрожишь.
– Вечером шел дождь, я промок.
Она посмотрела на меня так, будто хотела понять, не увидел ли я в лесу чего лишнего, но быстро успокоилась – наверное, оттого, что вид у меня был уж слишком жалкий.
Через темную арку я прошел за ней следом во двор крепости. Снова яркий свет ударил в глаза, и я увидел внутренний дворик: пристроенный к забору деревянный сарайчик с большим окошком и длинную кишку какого-то каменного строения. Оно лепилось к крепости с противоположной стороны от сарая, на серой стене виднелось одно маленькое окошко. Где-то рядом заскулила собака, я обернулся и увидел неуклюже бегущую ко мне небольшую, черную и очень лохматую дворняжку на коротеньких ножках. Она завиляла хвостом, отчего все ее тело пришло в движение, а поседевшая милая мордочка закачалась из стороны в сторону.
Поскуливая, собачонка стала ласкаться ко мне.
– Это Малышка, – сказала хозяйка. – Она всех любит.
Я почесал у собаки за ушами, испытывая при этом необыкновенную нежность. Давно мои руки не чувствовали тепла.
– Извините. Я бы не стал вас беспокоить, но в село мне идти опасно… А вы тут одна?
– Ну… – она замялась, пытаясь, видимо, понять, что я за человек, – не совсем… Дочь к бабушке ушла. Пойдем, я тебя накормлю. Куда ж ты пойдешь в таком виде…
Женщина открыла покошенную скрипучую дверь бокового жилища. Я последовал за ней. Собака в дверь не пошла, осталась стоять у порога, вопросительно поглядывая нам вслед. В просторной комнате пристройки с высоким сводчатым потолком было гулко. У внешней стены стоял длинный стол со скамейками. В углу темнели какие-то инструменты.
Мы стали подниматься по выщербленной каменной лестнице, стесненной холодными стенами, она привела нас в крепость. Здесь, наверху, был небольшой коридор, отделенный от остального помещения современной каменной кладкой. На стене над раковиной висел рукомойник, рядом стоял стол с решетками, полными посуды. На другом столе в полумраке темнели керогаз и электроплитка с кастрюлей, а в самом дальнем углу – печь с вделанной плитой на две горелки. В стене со стороны коридора было две бойницы, из них хорошо просматривалась опушка леса, на которой мне пришлось коротать ночь. К коридору примыкала единственная, но довольно просторная комната с перегораживающей угол ширмой. Стены ее в отличие от стен коридора были оштукатурены и выбелены. Обстановка комнаты была очень скромная: две кровати, массивный, потрескавшийся шкаф, еще одна железная печка и небольшой деревянный стол. Нарядные занавески, комнатные растения и прочие мелочи говорили о том, что в этом помещении живут женщины.
– Раздевайся, – приказала мне красавица, – а то простудишься. Ты весь мокрый.
Я растерянно смотрел на нее.
– Ничего… У печки посижу.
– Тебя били?
– Да, боевики меня захватили, едва ноги унес.
– Переоденься, посушу твою одежду, – хозяйка полезла в шкаф, достала из него мужскую рубашку и брюки. – На вот, от Павла осталось. – Немножко помедлила, порылась в комоде, достала чистый носовой платок, с нарядной вышивкой по углам: – И это держи. Простыл совсем, сопли в два ручья текут.
– Спасибо, – сказал я, но платок пачкать не стал – слишком он был чистым и красивым.
Хозяйка вышла. Я быстро снял с себя мокрые шмотки, одел предложенное, сунул носовой платок в карман, вытер нос чудовищно грязным свитером и позвал хозяйку. Она вошла с большой кастрюлей, распространяющей невероятно вкусный запах.
Налила в тарелку суп, нарезала хлеб.
– Вот, только сготовила. Еще остыть не успел.
– Извините, не знаю, как вас звать, – мои голодные глаза косились на тарелку.
– Таисия… Таисия Андреевна. Садись, поешь.
Я едва сдержал себя, чтобы не наброситься на еду, как голодная собака.
Быстро смолотив тарелку супа, не стал отказываться от добавки.
– А кто он, этот Павел? – это имя мне не давало покоя.
– Павло? Муж, не муж, – нехотя заговорила она, пристраивая мокрые джинсы и свитер возле печи. Потом вздохнула. – Тебе этого знать не надо. Воюет он… Против федералов.
– Вы не беспокойтесь, я завтра уйду, чтоб у вас неприятностей не было.
– Сам-то ты откуда?
– Из Москвы. Военком говорил, что необстрелянных в Чечню не берут, а нас привезли на поезде, выгрузили, как скот, собрали на площади. А потом началось… Нет, вы не подумайте ничего плохого. Я же не отказываюсь служить, но воевать – это же другое… Воевать должен тот, кто умеет.
– Может, ты и прав, но сейчас все воюют, даже женщины. Из Прибалтики едут, девицы молодые, красивые…
– Да, я одну такую видел у боевиков. Она, собственно, помогла мне бежать. Ули. Вы случайно ее не знаете?
– Нет. Я вообще здесь людей редко вижу.
Меня начало клонить в сон, разговаривать стало лень. Но в животе после сытой еды с непривычки вдруг ужасно забурчало. Стыдясь и стараясь заглушить эти звуки, я снова завел разговор.
– А вы чем занимаетесь?
– Здесь музей был, при Советах реставрация началась. Потом все заглохло. Вот одну эту комнату и успели только отделать. Раньше жила в селе, рядом. Экскурсии здесь водила. Когда очередной конфликт начался, мужа убили, дом сожгли. Перебралась сюда. Так и живем здесь вдвоем с дочкой.
– А туристы бывают?
– Туристов сейчас нет, какие в наше время туристы…
– А бандиты, ну, боевики в смысле?
– А что боевики? Для нас это местное население. Горцы всегда воюют. Кто за женщин, у кого кровная месть, кому деньги нужны… Кавказ, одним словом.
– А в селе, какая власть?
– Там у кого оружия больше, у того и власть.
– А вы, значит, в стороне? Почему вас не трогают? Вы же русская, так ведь?
– Да, но у меня дочь от грузина. Его здесь все уважали. И меня вместе с ним.
Несмотря на то что я проглотил две огромные тарелки супа, голод не унимался. Мне стыдно было попросить еще добавки, но Таисия, видимо, угадав мое желание, налила третью тарелку, сказала:
– Ешь еще, потом наговоримся.
– Да нет, вы не подумайте, я уйду, чего ж мне вас утруждать, – говорил, а сам думал, как бы остаться.
– Куда ты такой пойдешь? Ты хоть в зеркало видел себя? Кожа да кости. Пойдет он!..
– Правда, правда, я уйду. Мне в Армению надо, друг у меня там.
Она звонко рассмеялась и протянула мне зеркало:
– Ну, рассмешил. Посмотри на себя.
Из зеркала на меня смотрело какое-то изможденное чучело. «Господи, неужели это я? Мама родная, да ты же меня не узнаешь! – и вдруг подумал: – А что, если сменить фамилию, приклеить в паспорте такую вот фотку – и прощай военком на веки вечные».
– Да уж, и рожа у меня!..
Посмотрел на Таисию, и какая-то странная тоска наполнила мою душу. Вчера видел ее такой счастливой, а сегодня у женщины были совершенно другие глаза – какие-то грустные, задумчивые, обреченные, что ли?
– Ну что ты на меня смотришь? – спросила она.
– Вы красивая.
– Вы, мужики, все одинаковые, – она ничуть не смутилась. – В чем только душа держится, а все туда же…
– Да вы не то подумали, Таисия Андреевна, просто вы, правда, красивая.
– Вот и Павло говорит то же.
– А откуда он, этот ваш Павло?
– С Украины. Наемник…
– Он за чеченцев?
– У него по-другому. Не за чеченцев, а кто деньги платит. Будут грузины платить – будет за грузин.
– Так это ж подло!
– Много ты понимаешь… Мальчишка еще. И жизни-то не видел, чтоб так рассуждать.
– Я смерть видел. Близко. Вот как вас… Вначале в городе, а потом на блокпосту. Там четверо наших солдат в перестрелке погибло. Они, может, младше меня. Мне-то уже двадцать, я ведь в техникуме учился.
– Уже или еще двадцать? – грустно усмехнулась Таисия, убирая тарелку. – Ладно, хватит о войне, иди отдыхать.
– А вы?
– У меня дел много. Козу надо подоить, да много чего надо…
– Так я вам помогу, если хотите.
– Ты не переживай. Найдется и для тебя работа, когда сил наберешься.
Женщина постелила простыню на одну из кроватей, принесла туда же шерстяное одеяло и кивнула:
– Ложись.
Когда я лег на кровать, почувствовал себя как дома. Первый раз за столько дней! Мысленно стал вспоминать свой «героический» переход, но почти сразу отключился.
Вечером хозяйка переселила меня в подвал, который находился под лестницей башни в подсобном пыльном помещении, заваленном строительным хламом. Она сказала, что так надежней. Спокойней будет нам обоим.