Какое-то время мне было не по себе. Куда я попал? Зачем? Что делать дальше, а главное, от кого и от чего будет теперь зависеть моя судьба? Помню, одеяло было теплое, подушка мягкая, а еще сено – оно приятно пахло и шуршало. «Славная она, добрая, пожалела дурака, а ведь если бы я был сытый и хорошо одетый, и не заметила бы меня…» – так думалось об этой женщине, с которой неизвестно зачем столкнула меня судьба. Наверное, чтобы выжил, но для чего мне жить? Бабушка говорила, что у каждого человека на земле свое предназначение, даже у самого незаметного… Потом я вспомнил о том мужчине, Павле, и почувствовал, что на свете все несправедливо. Вот встречаются двое, и что-то у них зажигается, может быть, подобие любви, а может, и сама любовь. Ведь разные люди, а что-то их притягивает. Как в законе химии. Плюс к минусу. В моем конкретном случае минус – это Павло. Воюет против своих. А она с ним живет. Зачем ей это надо? Она говорит, что у нее растет дочь – значит, из-за дочери, которую надо кормить, надо сберечь. Крепость-то на отшибе, а этого головореза тут, наверное, боятся…
Притушив догоравшую свечу, я попытался заснуть, но тревожные мысли не давали покоя – задремал лишь к утру. Проснулся от голоса Таисии. Лежал и прислушивался. Первый раз за время моего путешествия я не чувствовал усталости, несмотря на то, что в подвале было прохладно. Все же это был не лес, не горы, и не мокрая от дождя земля. А хозяйка звала меня – тихо, по-матерински, видимо, понимая, что я соскучился по дому.
Вышел умываться. В руках у нее свежее, хрустящее полотенце. Стала поливать мне из ковша теплую воду, а я кидал эту воду горстями на лицо, блаженно фыркая. Помню, не успел умыться, как полил такой ливень, что мы еле-еле успели спрятаться под навес.
– Ну вот, – сказал я, – стоило и умываться.
– Стоило, – возразила она. – Надо бы тебя еще подстричь, побрить, да по-хорошему бы и в баньку сводить.
– Да вы не беспокойтесь, я уйду. Я все понимаю. Вам и самим трудно.
Таисия Андреевна была не только красавицей, но и человеком оказалась добрым, заботливым.
«Эх, вот женщина – мечта!» А может быть, я тогда настолько одичал, что для меня любое доброе слово стало как бальзам на душу? По подсчетам она была старше меня лет на пятнадцать. И еще подумалось, что такие встречи нужно прерывать в самом начале, иначе, когда влюбишься по уши, уже ничего с собой поделать не сможешь… Но уже тогда, когда в первый раз мысленно назвал ее просто Таисией, без отчества, начал, сам того не замечая, мысленно сближаться с ней. Таисия… Это имя звучало в моей душе так ласково, так нежно…
– Не хорохорься. Куда ты пойдешь? Пропадешь в горах. Говорят, в лесу волки бродят, нарвешься еще.
– Иной человек хуже волка, – заметил я.
Но хозяйка настояла на своем:
– Никуда не отпущу, герой, тоже мне. Пока дочь у бабки, будешь помогать по хозяйству. От Павла мало какой помощи дождешься.
– Да помогу, конечно, – тут же согласился я. – Вы только скажите, что делать. Даром хлеб есть не стану.
Мы зашли в кухню, и хозяйка накрыла на стол. Теперь ели вместе. Мне было неловко: я жевал хлеб, который не заработал, но очень хотелось есть. К тому было понятно, что хозяйка отдает мне не последнее… Наевшись досыта, я почувствовал, что разленился вконец.
Таисия молча вышла во двор, и я, несмотря на тяжесть в желудке, последовал за ней.
Взял топор и начал колоть дрова. Постепенно втянулся. Я даже не стал отзываться, когда хозяйка позвала меня на обед. Может быть, мне хотелось доказать, что еще что-то могу и чего-то стою?
Таисия в конце концов остановила меня сама.
– Ну, хватит уже, – сказала она, выйдя во двор, – надорвешься еще с непривычки.
Я действительно устал, хотя и не подавал виду. Когда сели ужинать, Таисия налила мне местного вина. Выпил целый стакан. С непривычки вино сразу ударило в голову, и я, немного осмелев, стал спрашивать у хозяйки о родственниках, о соседях, об обстоятельствах жизни и, конечно, о дочери, которую видел мельком. Таисию мои вопросы нисколько не смущали, она охотно рассказывала обо всем, что меня интересовало. Я узнал, что до конца лета, Настя – так звали дочь – пробудет у бабушки, в городе, а поэтому мне можно оставаться в крепости.
– А вернется ваша дочь, вы меня выгоните?
– Нет.
– А, кстати, сколько ей лет?
– Недавно четырнадцать исполнилось.
– Большая. Но разве женщина может заменить мужчину?
– Что ты имеешь в виду? – насторожилась Таисия.
Поняв, что сказал глупость, я попытался исправить положение:
– Просто хотел сказать, что женщина не может колоть дрова, носить тяжелые камни…
Она тут же остановила меня:
– А как женщины рельсы носят, ты видел? Не в Европе, чай, живем. Кавказ.
Мне вспомнился бородатый анекдот про свободную женщину Востока, и вдруг я понял, что совсем не знаю местных обычаев, согласно которым женщина только условно считается, если можно так выразиться, «человеком».
– Восток – дело тонкое… – я попытался замять неловкость, но Таисия посмотрела на меня с обидой.
Она рассказала о том, как погиб ее муж. Я понял, что горцы вообще живут по только им понятным законам, и лезть со своим уставом в чужой монастырь здесь не только не принято, а просто рискованно. Мне пришло в голову сравнение горцев с чукчами или эвенками, которые тоже живут автономно, но поскольку их очень немного, то надо эти народы беречь и охранять.
Таисия над моим сравнением горько посмеялась. Она была настроена против любой войны, даже освободительной. Я понимал ее позицию: именно в такой освободительной войне погиб ее муж… Наш разговор мог бы продолжаться еще долго, но как только стемнело, хозяйка велела мне идти в подвал.
На следующее утро Таисия за мной не пришла, однако было слышно, как она громко разговаривала с мужчиной, сидящим, как мне показалось, за столом в пристройке. Я подумал, что это вернулся Павло, и снова тревожные мысли полезли в голову:
«А что, если она меня выдаст? Не зря же говорят: мягко стелет…» Но страхи и сомнения развеялись, когда я выбрался из подвала и осторожно подкрался к месту разговора. Это не было любопытством, просто в очередной раз во мне сработал инстинкт самосохранения. Пришельца моей хозяйки звали Малхазом. Это был брат ее мужа, о котором она упоминала накануне. Я стал непрошеным свидетелем их разговора, хотя был почему-то уверен, что выйди сейчас к ним, этот человек не сделал бы мне ничего плохого, а может, и помог бы…
Малхаз показался мне настоящим горцем: орлиный нос, глубоко посаженные глаза. Был он небрит, но, несмотря на суровый вид, взгляд у него светился добротой. Я слышал, как Таисия позвала его в комнату, и они пили чай. Малхаз справлялся о хозяйстве, о том, чего надо привезти или купить, а после неожиданно резко переменил тему.
– Бандит твой где? – сурово спросил он.
– Почему бандит? – обиженно ответила Таисия. – Ну что ты сразу начинаешь? Мужа все равно не вернуть. А тут хоть какой мужик.
– А, брось ты… Мужик… Какой он мужик, если с бандитами? Мы между собой сами разберемся. Чего лезет?
– Он не лезет, он в охране.
– Пусть на стройку идет или землю копать. Что, у хохлов, заводов не осталось? Рабочие профессии везде нужны.
– Он говорит, развалилось все. Разве от хорошей жизни…
– Нет. Уж если ты так хочешь, тебе надо нормального жениха.
– Где их взять, нормальных? Буду я их менять, как перчатки – Насте какой пример?
– Да что Настя… Настя уже большая, все понимает. Одумайся, найдем тебе хорошего джигита. Вот и Сулико моя говорит, надо тебе жизнь устраивать. Без мужика трудно теперь. Я же тебе как друг говорю, по-родственному, не водись ты с этим Павлом.
– Хватит уже, Малхаз, сама разберусь.
– Ну, смотри, не ошибись. Спасибо за чай.
Родственник собрался уходить.
– Да, Малхаз, заедь, пожалуйста, к моей маме, Настю проведай.
Вернувшись в подвал, я сделал вид, что сплю.
– Вставай, соня, – позвала меня Таисия.
И снова в ее руках было полотенце. «Обычай, что ли, у них такой?» – подумал я и, протирая глаза, вышел во двор. После уже привычной процедуры вошел в пристройку следом за хозяйкой. Она суетилась, убирая со стола посуду.
– У вас кто-то был? – спросил я.
– А тебе что? Не спал? Не спал, поди…
– Да я просто… Вот мешок с мукой. Вчера не было, а одной вам его не дотащить. Вот и подумал…
– Умник, тоже мне…
Я затих, ожидая, что будет дальше.
– Малхаз приходил, брат мужа. Он хороший, жалеет меня. Только ругается.
– А за что? – спросил я, подавая Таисии ведро с водой.
– Это не твое дело. Это наше, семейное…
– Ну да, понимаю, – промямлил я.
– Мешок нужно убрать, – сказала хозяйка. – Я немного отсыплю, а ты снеси его в амбар. Лепешек напечем. Любишь лепешки?
– Я все люблю, – улыбнулся я, поднимая мешок.
– Мать-то твоя, наверное, убивается. Ты бы ей хоть письмо написал, – сказала Таисия, показывая, куда ставить муку.
– А как его переслать?
– Можно передать с Малхазом, он в городе опустит в почтовый ящик. Почта вроде время от времени работает…
В комнате она кивком указала на стол:
– Садись, – и протянула бумагу и ручку.
Я не мог написать матери всю правду. Не стану же писать о своем дезертирстве? А вдруг, если узнает, где я, поедет сюда искать меня? Правда, за два с половиной года жизни в общаге (техникум находился в другом городе) она привыкла к моей самостоятельности и постоянным разлукам. И если я принимал решения, мать считала, что все обдумал, все взвесил… Нет, достаточно написать, чтобы она не волновалась – поверит и успокоится. Поэтому я написал очень короткое письмо – что живу у хороших людей и собираюсь уехать к Боре.
Обратного адреса не дал, и города, в котором жил Боря, тоже не назвал – так меньше шансов, что меня найдут.
Написание нескольких строк заняло у меня уйму времени.
– Ну, писатель, – улыбнулась Таисия, заходя в комнату, – закончил?