Русские слонялись с потерянными лицами. Со мною никто даже не заговорил, за исключением двух офицеров, которые в моем понимании были нормальными мужиками. Один майор, другой капитан. Попали они сюда годом раньше. На вопрос, как это произошло, отделались молчанием, но намекнули, что воевали. Майора звали Валерой, а капитана Валентином. Естественно, как у всех в тюрьме, у обоих были клички, происходившие от фамилий – Седой от Седова и Фирс от Фирсова, но это не суть важно. Мне тоже приклеили «погоняло» – Артамон.
В общем, тюрьма, наверное, не самое плохое место на свете, и здесь люди живут, только с одной оговоркой – не долго. Одних выпускают по сроку, других – по амнистии, третьи бегут, четвертые просто исчезают, а есть такие, что прямо тут и умирают. В нашем бараке была анархия – грузин мало, абхазов много, наших совсем немножко. Но если какая работа – выезжали на русских. Нет такого дела, которое русский мужик сделать не сможет, не осилит – местные так и говорили.
Меня первое время гоняли на стройку. Начальник тюрьмы себе новый дом строил. Отведут под конвоем, обратно приведут тоже под конвоем. И так каждый день. Благо начальник попался въедливый. Мне, говорил, тяп-ляп не нужно. Вам сидеть долго, поэтому торопиться не надо. Мужик он был странноватый, но не очень злой. Правда, первый месяц я ужасно боялся, что меня продадут Залимхану, как обещали боевики.
Я уже рассказал Седову с Фирсовым, что в первый же день своей службы сбежал из армии. Они даже и слушать не стали мои оправдания. Махнули рукой. Люди бывалые, понимали, что к чему.
Ребята все мечтали, что начальство их разыщет и обменяет. Все же офицеры как-никак. Но время шло, и ничего не менялось. Иногда были такие минуты, что жить не хотелось. Заберут кого-нибудь в больничку, а он, глядишь, и не вернулся. Был человек, и нет. Вроде только вчера рядом ходил, вместе раствор месили, а сегодня о нем даже не вспоминают. Вот и ты так же завтра – раз, и нету тебя, Артем, на этом свете. Сколько я за это время передумал – две «Войны и мир» написать можно, а прошло-то всего с месяц, не больше. Особенно трудно было в августе, когда послали работать на каменоломню. Жара, работа на износ…
Конечно, вспоминал о Насте и Таисии. И жалко их было, и себя ругал, что не сумел их защитить. Все как в бреду. Павло, боевики, тюрьма – ведь бред натуральный. А с другой стороны, правду сказал самый великий горец: «Нет человека – нет проблемы». Может, им теперь там, в крепости, лучше без меня? Порой так и хотелось завыть волком. Только слова монаха вспоминались и поддерживали. Когда самые черные мысли в голову лезли, внутренний голос говорил: «Нельзя тебе уходить из жизни – должок за тобой». И вот раздумывал я, что это за должок. И опять вспоминались слова монаха. Ничего вроде особенного, но как они были сказаны! Бог, говорит, тебя насквозь видит и все про тебя знает. Должен ты грех свой искупить. Не просто искупить, а кровью. Невинный за виновных – у кого руки по локти в крови. Так ведь Бог тоже Сына Своего не пожалел… Подумай, говорит, об этом.
А чего мне думать? Я испугался. Страшно было. Обычное человеческое чувство – страх. Тогда, по наивности, мне еще казалось, что сижу ни за что, но теперь-то знаю, что это было предупреждение свыше, знак такой, чтобы задумался над тем, как живу. Если разобраться, чем я лучше тех уродов, которым, кроме баб и водки, ничего не нужно? Здесь и уголовники, и охрана почти все такие. Нет, не все…
Встречались в тюрьме и нормальные люди, которые постарше, кто еще при Союзе служить начал. Один такой «дедок» мне сильно помог. Дело было так. Время шло к зиме, и вдруг утром подходит пожилой вертухай и тычет в меня пальцем.
– Пойдем, – говорит.
«Ну, все, – думаю, – пришел мой конец». Сердце в пятки ушло. Иду чуть живой.
Заводит он меня в каптерку возле проходной, а там Настя! Как бросится ко мне:
– Артем!
Я чуть сознание не потерял. Она улыбается, а слезы так градом по щекам и катятся… Потом отстранил ее, разглядываю.
– Повзрослела ты, Настюха, – говорю.
– Как ты? – спрашивает. – Мы тебя три месяца искали.
– Да, так, помаленьку, – отвечаю. – Как Таисия… То есть мама твоя?
– Так себе… – Настя поджала губы.
Мы сели на скамейку, я взял ее за руку – на душе сразу так спокойно стало.
– Павло с мамой разругались в пух и прах, – начала рассказывать Настя. – Мамка себе места не находит. Уже ехать искать его хотела, да Малхаз отговорил. Ты, говорит, совсем голову потеряла с этим негодяем. Как Настю одну оставить? Он ведь знает, что я этого гада ненавижу. Павло-то ушел и не сказал, куда тебя дели. Малхаз с ног сбился – все искал тебя, искал. Мы уже думали, что они тебя или убили, или в рабство продали. Я даже хотела, чтобы Павло этот проклятый появился, сказал бы, где ты… А вышло наоборот. Мать-то он потом все-таки простил, поверил, что у тебя с ней ничего не могло быть. Но зато мне стал мстить. Когда уходил – злорадно так сказал: хрена ты теперь своего хахаля увидишь, висеть ему на первой сосне. Так плохо стало. А ты вот живой…
По ее щекам полились слезы – не остановить. Я гладил ее по руке, успокаивал, как мог. Отошла.
– Дядя Малхаз, – продолжала Настя, – все-таки узнал, где ты, денег дал, чтобы свидание устроить. Да молодые охранники меня только на смех подняли, сказали, что за такие деньги… Они мне таких гадостей наговорили. А дедок этот, – она показала на отдалившегося за решетку надзирателя, – заступился за меня. После на улице встретил, сказал, чтобы приходила в его смену. Без денег, конечно, все равно не обошлось.
– Это к блатным запросто приходят, – сказал я. – Вертухай еще и виноват будет, если не пустит. Найдут его потом с пробитой башкой в горах, если вообще найдут. Тут с этим делом просто. Здесь к своим пускают за так, а к чужим за деньги… – я замялся. – А ты не знаешь, Насть, как насчет меня, может, Малхаз договорится, чтобы отпустили?
– Безнадежное дело, дядя уже узнавал. С боевиками никто связываться не хочет.
– А если подстроить – типа подстрелили случайно. В конце концов сам умер…
– Мы уже об этом думали. Дядя Малхаз говорит, что этот вариант не пройдет. Купить свидание здесь и то не просто, а ты говоришь о выкупе. Это надо через самых главных боевиков, ты у них в картотеке, но здесь нужны совсем другие деньги, сотни тысяч долларов. А где их взять?
Я долго молчал, потом спросил:
– А главных никак не обойти?
– Ты что, о тебе Муса знает, все постараются откреститься.
Скрипнула дверь. Старый надзиратель вошел к нам и без всяких церемоний, сказал:
– Пора.
Мы с Настей поднялись, неотрывно глядя в глаза друг другу. Она обняла меня и прошептала в ухо:
– Мы будем думать, как тебя спасти.
Узнав, что приходила Настя, Седов и Фирсов передали мне записку со своими данными и номерами частей. Попросили, чтобы незаметно Насте сунул, если придет еще. Может, она найдет оказию нашим военным передать. Я их уверил, что отец Георгий или Малхаз помогут. Правда, они сказали, что уже отправляли две записки на волю, а результата никакого.
Время шло к зиме. Насчет выкупа меня никто не вызывал. Наверное, справки навели, что мать моя даже тысячу долларов наскрести не сможет. В это время нас водили в горы – лес валить. Работа была очень тяжелая, а кормили так же хреново, как и раньше. Дедок тот начальником конвоя был. Эх, жаль, что я даже не спросил, как его имя и отчество. Знаю, что свои называли его «Дилой». Может, это было прозвище, но что оно обозначало, не знаю. Уже потом до меня дошло, что это может быть сокращенное от Автандила. Так вот этот Дила опять свел нас с Настей – среди снега, в лесу.
Ох, как же после этой встречи жить захотелось! Потом ходил, как пьяный. Однако действительность быстро выбила из меня оптимизм. Уже через несколько дней настроение было опять на нуле, даже со своими друзьями почти не разговаривал. Оставалось только ждать Настю. Верил, что с ней придет и мое спасение… А ее не было и не было. Уже зима почти прошла, у нас люди все чаще пропадать стали. Один, другой, третий… Правда, забирали как-то выборочно. Поначалу вешали на уши лапшу, что одного перевели, за другого выкуп дали. Но тюрьма слухами полнилась. А потом в один день человек тридцать забрали – и с концами. Никаких следов. Причем все военнопленные. Как зло пошутил один грузин: «Сокращение штатов».
Собрались мы на совет: я, Валера и Валентин. Решаем, что делать.
– Бежать надо, братцы, – сразу выпалил я.
– Прыткий больно, – сказал Седов. – И как ты себе это мыслишь?
– Перелезть через забор, раскрутить колючку… Или подкараулить охранника, когда он, как свинья, нажрется. Отнять у него автомат и на проходную.
Седов засмеялся:
– Ты совсем еще пацан наивный.
А я ему:
– Чем глупее план, чем он абсурдней, тем он легче проходит, я читал.
Валентин поначалу посмеивался, а потом задумался, долго соображал и, наконец, выдал:
– В побег рвануть просто, но все нужно детально обмозговать. Хорошо бы узнать, когда у них электричество отключают. Главное, что мы знаем, когда им деньги дают.
– А какая разница? Если бы их нам давали, а то охране.
Опять Валера меня на смех поднял:
– Тема, ты и есть Тема. От слова темный. Им как деньги дают, они водку пьянствуют и в карты режутся.
– Ну и что, – говорю, – а на вышках все равно сидят.
– Э нет, – говорит Валера. – Сидят-то сидят, но тоже спят. Эх, Тема, где твоя невеста? Когда прийти обещалась?
Я смутился:
– Да какая она мне невеста… Может, случилось что?
– Не знаю, – протянул Седов. – Я поговорю с местными зэками, может, кое-что выведаю. К побегу тщательно готовиться нужно.
Проще всего можно было уйти, когда на работу гоняли. Там ни вышек, ни забора, зато собаки. Если эта тварь тяпнет – мало не покажется. А сил отбиваться не было, кормили одной баландой. Да и зимой в побег идти – разве что на удачу. Я совсем упал духом и, когда исчезал очередной заключенный, думал, что моя очередь будет следующей. Кто-то вытаскивал нас, как будто бочонки лото из мешка, а мы смирно ждали своей смерти.