Бледный, исчезающий свет озарил искажённое мукой лицо с потухшими глазами.
Глеб перешёл на немецкий:
– Сожалеем, но вам предстоит ночёвка под луной, в компании русских болотных кикимор. Допускаю, что вы к этому не приучены, но выбора нет. Постарайтесь за ночь сохранить самообладание и здравый рассудок, не советую сбегать – вы в лучшем случае пройдёте несколько метров и спасать вас будет некому. Мужики, есть у кого запасная накидка? Надо беречь немца, раз уж взяли на себя эту ответственность.
Народ заворчал – меньше всего им хотелось заботится о гитлеровских нелюдях, пошучивал Бурмин: «Держитесь крепче за воздух, товарищи. По ночам из болот вылезает нежить, хватает людей за пятки и утаскивает на дно трясины». Товарищи огрызались: «Заткнись!.. Без тебя страшно».
Герасимов тщательно привязал немца, пристроился рядом, закурил, начал жаловаться, что от немца плохо пахнет, ему положено молоко за вредность. Проснулись комары, вились с раздражающим звоном, впиваясь в незащищённые места.
– Какого чёрта, – ругался Шлыков, шлёпая себя по рукам. – Ночь же, чего им не спится?
– Ага, будут они спать, когда такое лакомство пропадает, – фыркнул Мостовой. – Ох, нажрутся они за ночь, утром нам капут придёт. Рахат Лукумыч, ты как?
– Ты бы лучше не спрашивал, Вадька… – простонал Багдыров. – Тоска страшная, пошевелиться не могу – сразу рука болит, а кругом ещё эти комары. Они уже под плащ-палаткой, суки, кусаются. Товарищ лейтенант, нам что – всю ночь тут кровососов кормить?
– Можешь идти, кто тебя держит? – проворчал Глеб, кутаясь в плащ-палатку.
Вдобавок, к прочим неудобствам, от земли уже тянуло холодом.
– Не понимаю, какой смысл помирать такой странной смертью, когда хоронить будет нечего? И немцы если узнают, засмеют. Ты уж дотерпи до утра, глядишь и доковыляешь до госпиталя.
– Подождите… Товарищ лейтенант… – начал осознавать свое страшное положение Багдыров. – Это что же получается?.. На следующее задание я уже с вами не пойду?
– Думаю нет, Багдыров. Поэтому спи спокойно.
Товарищи сдавленно веселились, все люди как люди – кого-то осколком поранило, других пули задели – в принципе есть чем гордиться. А Багдырову позор на весь кишлак – руку сломал. Он вяло отбивался, потом тяжело вздохнул и пообещал, что обязательно что-нибудь придумает.
«Интересно что? – думал Шубин, гоняя под брезентом настырное комариное войско. – Сделает вид, что рука здоровая? Вот тоже сделал вид, что здоров, а теперь от боли гнёшься и сильно этого стесняешься».
– Обидно, что такая ерунда с нами стряслась, – подал слабый голос Мостовой. – Чуть пораньше бы к болотам подошли, успели бы переправиться, спали бы сейчас как белые люди.
– Мужики, а я знаю почему он это говорит… – встрепенулся Герасимов. – Признайся, Вадим: надеялся, что к Варюши успеешь сбегать перед отбоем? А если дежурить, то можно и после отбоя, верно? Признайся честно, Вадька: ты же лелеял такие замыслы?
– Да пошёл ты!.. Это тут причём? – стушевался Мостовой.
– А?.. Что?.. – оживился любопытный Бурмин. – О чём речь?
– Не о чём… огрызнулся Мостовой.
– Варюша Сотникова, медсестра из медсанбата, – охотно объяснил Серёга. – У девушки незаконченное медицинское образование, записалась на фронт, теперь имеет обширную практику. Зачастил наш Вадик в медсанбат. Чуть минутка – сразу туда. А Варюше нравится… С удовольствием с ним встречается, сам видел. Иногда могут и за угол завернуть и что там делают…
– Серёга, ты чего несёшь? – вспыхнул Мостовой.
– От чего стесняться-то? – резонно возразил Герасимов. – Мы наоборот, завидовать должны. У нас подобное удовольствие отсутствует. Для тебя и война не в тягость. Знаешь, что отмучаешься на очередном задании и туда, а там пригреют, обласкают… Девушка кстати, ничего такая – весёлая, даже симпатичная. Но я скажу тебе честно, Вадька, как комсомолец комсомольцу, видали и симпатичнее. В общем, не из тех, за которыми на улице мужики штабелями укладываются, хотя на войне, конечно, выбирать не приходится. В общем, молодец Мостовой, сориентировался в сложной ситуации. Сразу видно, что по части женского пола никогда не пропадёшь.
Разведчики возбудились, стали задавать вопросы: «А что они там делали за углом? Неужели что-то было? Мостовой должен выложить как на духу, со всей откровенностью и покаянием!». Даже приболевший Багдыров подключился к обсуждению. И только пленный немец угрюмо помалкивал. Мостовой отбивался, но вскоре перестал, отвернулся.
– Вот-вот, теперь нас за людей не считает… Не хочет делиться сокровенным. Правильно, кто мы такие – обычные неудачники, – подначивал Бурмин.
Потихоньку успокоились, затихли. Полевой медсанбат располагался на стыке двух полков в ближнем тылу и состоял из нескольких вместительных брезентовых палаток. Там всегда царила суета, хотя случались и дни затишья, когда не велись бои, молчала артиллерия и персонал мог позволить себе короткие передышки.
Из тумана выросла Лида Разина, пристроилась рядом, обняла. Глеб лежал уже не на сырой земле – среди болотных испарений, а на человеческой кровати и, стыдно признаться, на них обоих ничего не было – стыдоба… Потом был сон и он не сильно отличался от видений, нагрянувших наяву.
Глава четвертая
Утром взорам красноармейцев передового дозора предстала удивительная картина: от болот исходили гнилостные испарения; опушку леса заволок густой туман – он забил белой ватой по враги, трещины в земле, накрыл непроницаемым саваном минные поля на подступах к позиции. Зная, что должны вернуться разведчики, минеры этим утром особо не химичили, проход остался в целости, его обозначали колышки – даже в тумане их невозможно было не заметить.
Из завихрений, клубящихся над землёй, выбирались причудливые фигуры: грязные по уши; с опухшими от комариных укусов лицами, они передвигались тяжело, сутулясь, словно тащили на закорках тонну железа. Двое помогали ступать бледному пареньку с перевязанной рукой, ещё двое поддерживали падающего языка – руки пленника были по-прежнему связаны, колотун в голове стоял дыбом, словно он попал под высокое напряжение, лицо опухло до неузнаваемости, было истыкано каким-то черными точками, глаза стыдливо прятались под мешками кожи. Урок хороших манер герр Хольцман получил, права больше не качал и попыток к бегству не предпринимал.
– Стой!.. Кто идёт?.. – грозно выкрикнул красноармеец часовой.
– Свои боец… Не стреляйте!.. – поднял руку Глеб. – Разведка 845-го полка, лейтенант Шубин… Не узнаёшь что ли?
– Не, не узнаю, товарищ лейтенант, – красноармеец заулыбался. – Ну так, только по голосу. Ребята, не стреляйте!.. Это наши вернулись.
Из кустов настороженно морга вышли красноармейцы, опуская карабины.
– Ну и рожа у вас… Ой, простите, товарищ лейтенант.
– Да и вы не лучше… Почему такие опухшие?.. Водку пили всю ночь?
– Да, расслабились маленько бойцы.
Шубин скрипнул зубами, показал кулак – он тоже был опухший и покрасневший:
– Дайте пройти!.. Чего столпились?.. Службу несите.
Сил идти практически не осталось, посыльный от дозора умчался в штаб. За кустами разведчики по падали как подкошенные, только Багдыров со своей рукой торчал столбом – улыбчивого паренька больше не было, остался сгусток боли и злости. Майор немецкой армии был подавлен, слезились глаза.
В расположении полка пленного встретили с распростёртыми объятиями. Бойцы разведвзвода и, присоединившийся к ним капитан Муромцев, спешили на встречу, радовались, хлопали разведчиков по плечам – не так уж много в военное время простых человеческих радостей. Все живые, вернулись с уловом, а рука Багдырова – чепуха, заживёт как на собаке, ему же лучше – отдохнёт недельку.
– Скажу честно, лейтенант, уже не ждали, заочно вас похоронили, – без тени смущения заявил помощник начштаба по разведке. – Слышали как поздно вечером немцы болото минными забрасывали. Решили, что кто-то из вас прорвался, да в болоте и сгинул. Уважаю, лейтенант!.. Все живы, да ещё такого орла привели.
– Уже не орёл, товарищ капитан. Он вчера был орёл – истинный ариец, гордый, наглый, высокомерный. А что осталось?.. Это кстати, заместитель начальника штаба 78-ой пехотной дивизии 20-го армейского корпуса, птица важная и осведомлённая. Думаю долго выкаблучиваются не будет – расскажет всё, что знает.
– Отлично, лейтенант! На этом ваша работа закончена. Сутки можете спать… Допросим это пугало болотное, потом отправим в дивизию. Ты, кстати, в зеркало давно смотрел? – представитель комсостава засмеялся. – С таким страхом не дай бог ночью перед сортиром столкнёшься – можно и не заходить.
– Да я в курсе, – сухо отозвался Глеб. – Это комары, им без разницы кого грызть. Через пару часов пройдёт. Спасибо, что дали сутки на отдых, товарищ капитан… – Глеб замялся. – Боюсь, что не удастся этот замысел воплотить. На участке наших двух полков – 845-го и 847-го, от противника нас разделяет полоса леса, там несколько просёлочных дорог, пригодных для передвижения живой силы и лёгкой бронетехники. Вчера мы видели, как со стороны Беженки туда направляется колонна, боюсь она не единственная. Противник концентрирует силы, видимо, собираются расширить горловину выступа. Нападут внезапно, минные поля их не остановят. Могу ошибаться, возможно мы имеем дело с обычной перегруппировкой сил. А если нет и они действительно что-то готовят?.. И теперь уже в курсе, что мы у них увели осведомлённого офицера?.. Сколько человек у нас в полку?.. У соседей ещё меньше. Собрать их воедино – даже на один полк не наскребём.
– Понимаю, куда ты клонишь, лейтенант, – Муромцев помрачнел. – О твоих сомнениях комполка будет немедленно доложено. Немца допросим сразу. А ты всё равно иди спать со своими людьми, от вас сейчас толку нет.
Багдыров со скандалом отправили в госпиталь, в итоге он ушёл, но обещал вернуться
Получивший еду и медицинскую помощь, майор Хольцман осознал всю глубину своего личного поражения и согласился сотрудничать с Советскими органами в обмен на собственную жизнь и сносные условия.