Аничкину было тяжело, он терял людей. Поставленную задачу его отделение выполнило – забросало гранатами миномётную роту – шесть миномётов, но она имела охрану из десятка пехотинцев. Фактор внезапности сработал, но горстка красноармейцев не могла работать на несколько направлений сразу.
Миномёты валялись в раскуроченном виде, в стороне ящики с минами, пара из которых, была открыта. Из расчётов никто не уцелел – валялись растерзанные тела, многим оторвало конечности. Отделение оказалась на открытом участке и попало под огонь охраны. Немцы прибежали от леса, их было около десятка упал обливаясь кровью сержант Аничкин, погиб ефрейтор Карогуля, рядовые Мошкин, Орефьев, Кравчик – отличные парни.
Бойцы, залегли, взбешённые немцы рвались взять реванш. Подкрепление оказалось кстати – красноармейцы стреляли на бегу, включились пулемёты – Вожаков и Антомонов держали на весу МГ 34 – не было времени отбрасывать сошки и ложиться. Вожаков помогал себе первосортной бранью, с нижней губы стекала слюна. Половина вражеского отделения полегло в первые секунды, остальные пустились наутёк, их расстреляли вслед, без жалости.
На переднем крае шёл бой, что они могли оттуда слышать? Поймут ли, что Шубин справился с поставленной задачей? А как подоспеют – выручать уже будет некого.
В первое мгновение немцы, видимо, не сообразили, что остались без огневой поддержки – продолжали рваться к окопам.
– Все в лес крикнул! – Шубин. – Быстро в лес!.. Уходим, убитых потом заберём.
– Товарищ лейтенант, Котова подстрелили!.. – закричал Серега Герасимов. – Обе ноги перебило. Его тоже потом?
– Раненого с собой… Сделайте волокушу из плащ палатки.
Поредевший взвод покатился в лес осинник был разрежен – не разгуляешься, многие деревья – голый сухостой. Кричал от боли подстреленный Котов – бывший слесарь инструментального цеха из Подмосковья. Пороховая гарь окутала опушку, из дыма вырвался красноармеец Калягин – один из тех, что остались на пригорке, он семенил зигзагами, махал рукой: «Товарищ лейтенант, немцы с позиций валят по наши души. Они уже близко, их много они Душенина застрелили. Уходить надо».
Поздно разбегаться. Сердце выпрыгивало из груди, кричать уже не было сил: «Отойти в лес на двадцать метров. Занять оборону. Пулемёты на фланги, открывать огонь только по команде».
Возбуждение, граничащее с паникой, охватило красноармейцев, они уже потеряли многих товарищей – то ли ещё будет. А полк не чешется, пока ещё созреет… Разведчики вбежали в осинник, рассыпались, заметались, ища укрытия. Шубин упал за кочку рядом с расщеплённой бурей осиной, судорожно принялся рвать клык затвора, в наличии остался только один магазин на семьдесят один патрон, и ТТ со снаряжённой обоймой – продержаться какое то время можно, если не геройствовать.
Из дыма выросла пехота противника – солдаты бежали с выпученными глазами, пока не открывая огонь, они ещё не знали, что произошло на опушке, их было не меньше трех десятков. Мысли заметались, немцы приближались к истерзанной минометной батареи, минометы представляли собой жалкое зрелище – валялись, засыпанные глиной с искорёженными опорными плитами, вперемешку с мёртвыми телами обслуги. Бойцы покойного Аничкина, не жалея гранат, избавились от всего, что оттягивало подсумки. Но мины в орудийных ящиках не пострадали, лежали отдельной кучкой.
Озарение сверкнуло как молния.
Немцам оставалось метров тридцать до раскуроченной батареи, они уже всё поняли, надрывно заголосил офицер, залегли солдаты.
– Вожаков, Антомонов, огонь по минам!
Пулемётчики сообразили, заработали дружно. Они уже приспособились, заняли неплохие позиции. Пули калибра 7,9 мм стали рвать снарядные ящики, полетели щепки, этого хватило, чтобы сдетонировало содержимое. По счастью, свои успели отбежать, немцы находились гораздо ближе к эпицентру. Мины рвались сначала по одной, по две, потом надо пушкой поднялся огненный вихрь, взлетели пламенные брызги.
Взрыв оглушительной силы потряс округу. Самые сообразительные заткнули уши. Шубин распластался за деревом, сжал ладонями виски, уткнулся носом в землю. Разлетались осколки, косили кустарники, ломали деревья, вал ударной волны ворвался в лес, бил по затылкам.
Противнику досталось больше. Тех, кто находился близко – просто порвало, остальных контузило. Поднялся рослый обер-гренадер, его шатало, мозги набекрень, он не понимал, что делает, сделал неуверенный шаг, пялясь в пространство, подломилась нога, он рухнул на землю. Многих так же качало, практически все немецкое войско впало в прострацию.
Шубин что-то кричал, не слыша своего голоса, плевался землёй, звуки прорывались в голову короткими волнами. Пулемётчики перенесли огонь, ударили по толпе, внося дополнительную сумятицу. Красноармейцы бросились в контратаку.
«Неужели я приказал?», – Шубин решительно не помнил. Но с фашистами, напоминающими пьяную толпу, надо было что-то делать.
Несколько человек пустились бежать, остальные приняли бой. Это было полным безумием – их забили прикладами, штыковыми лопатками. Орал как подорванный Вадик Мостовой, набивая свинцом грузного унтерфельдфебеля, Серёга Герасимов с разбега запрыгнул на здоровяка с оторванным погоном, повалил, стал с остервенеем душить, зазвенело как на колокольне. Подпрыгнул низкорослый Шлыков, треснул немца лопаткой по каске, глаза противника сбились в кучку, он выронил автомат, второй удар отточенной гранью пришёлся в шею, третий уже и не потребовался.
Сапёрные лопатки носили с собой не просто так и не только для рытья окопов. Это было грозное, холодное оружие.
Перед глазами маячило позеленевшее от страха лицо – немец потерял каску, редкие волосы торчали дыбом, он дрожал на полусогнутых конечностях, вытаскивая из патронташа снаряжённый магазин. Когда сообразил, что не успеет, зашёлся криком. Приклад разбил глазную впадину, брызнула кровь, немец повалился, продолжал изрыгать что-то невразумительное.
«Шут с ним, все равно не жилец».
Глеб метнулся в сторону, избегая скользящего удара, двинул носком по интересному незащищённому месту, а когда противник присел от избытка ощущений, снова сработал прикладом.
Уцелевшие пустились наутёк, вскинул руки офицер – в глазах метался ужас пополам с недоумением: откуда взялись эти звери в человеческом обличии?
«Надо же, успел сделать свой «Хендэ-Хохе».», – урчал Бурмин, награждая офицера тяжёлым ударом в зубы. Рот наполнился кровью, офицера рвало.
Подбежал растрёпанный Антомонов с пулемётом, стал стрелять вдогонку убегающим, положил ещё парочку, после чего разжались онемевшие руки, упала под ноги сложная конструкция.
– Товарищ лейтенант, Вожакова убили, – доложил сержант Завьялов. – Шальная пуля, мать её… Подставился парень.
Шубин задыхался от бессилия, выкрикивал команды: «Собрать оружие, боеприпасы! Всем отступать к лесу! Хватит изображать из себя пехоту».
Потери были тяжёлые, погибли: сержант Аничкин; ещё человек восемь; двое или трое получили ранения. Где полк, мать его за ногу? Русские по традиции долго запрягают, зато потом неслись, сшибая всё на своём пути.
Громовое «Ура!» огласило затянутый дымом передний край, захлопали не стройные ружейные залпы, ожил Максим. Без огневой поддержки наступающим стало туго, они несли большие потери, пехоту разбросало по обширной территории. Возможно прибыло небольшое подкрепление и потрёпанный полк перешёл в контратаку.
Нарастало громовое «Ура!». Фашисты попятились, потом побежали, бросая оружие. Основная масса отступала в стороне по кратчайшей дороге, они не реагировали на вопли командиров – паника охватила хвалёное войско. Падали убитые и раненые, многие не выдерживали – вскидывали руки, вставали на колени, но это не спасало от пуль.
Из дыма выбегали красноармейцы, казалось их много, эту лавину ничем не остановить, хотя, фактически их было не больше двух или трёх сотен.
Разведчики курили, задумчиво глядя как бойцы полковника Рехтина загоняют фашистов в лес, по ним не стреляли – разглядели, что это свои.
– На такое, как на огонь, можно смотреть бесконечно, – меланхолично пробормотал Герасимов, утирая кулаком кровь с рассечённого виска. – Не скажу плохо за Красную Армию, но в наши дни зрелище нечастое, согласитесь, товарищ лейтенант?
– А кому за это сказать спасибо? – простонал Бурмин, откинув голову и глядя молитвенным взором в небо.
Положение более менее стабилизировалось, командование резервного фронта выделило пару стрелковых полков, чтобы прикрыть опасные участки. Полностью вернуть утраченное не удалось – фашисты оттеснили советские войска на семь, а где то на десять километров. Горловина выступа расширилась, но критичных последствий это не влекло. Обе стороны активно использовали авиационную разведку, в штабах переписывали карты, работали связисты и сапёры. На участок прорыва между позициями стрелковых полков снова вернулись советские войска.
– Молодец, лейтенант! – комполка пожал Шубину руку, долго тряс, не хотел отпускать. – Ты сегодня наш ангел-хранитель. Без преувеличения говорю. Как выберемся из заварухи, буду представлять тебя к награде и ходатайствовать о присвоении очередного звания. Если бы не ты, со своими орлами, весь полк бы потеряли, а главное территорию. Жалко конечно ребят, что погибли, но, согласись, это малая кровь. Всех оценим по заслугам: и живых; и мёртвых. Полк закрепляется на рубеже Лежняки – Дубровка. В строю теперь полтысячи бойцов, несколько орудий и даже танковый взвод. Машины, конечно, старые – Т-26, но лучше, чем ничего, они, по крайней мере, проверенные, не ломаются на марше, как хвалёные тридцатьчетверки – у тех ресурс движков низкий. Подтягивай, лейтенант, своих хлопцев на рубеж. Можете отдохнуть остаток дня. Немцам влепили, сегодня они точно в атаку не пойдут. Доберётесь пешком-то?.. А то вид у твоих орлов какой-то не орлиный, – комполка подмигнул и заспешил к поджидающему его газику. Водитель призывно просигналил и умчался по лесной дороге.
Бойцы курили, мрачно глядя на своих погибших товарищей – тела укрыли плащ-палатками. Со стороны позиций, которые наши, все таки удержали, брели на север небольшие подразделения. Бойцы неприветливо косились на отдыхающих разведчиков, мол всё понятно – особая каста, куда до неё простым смертным.