– Ну не то, чтобы пустяк… – почесал затылок Мостовой.
– Чем стрелять будем товарищ лейтенант? – недоверчиво спросил Герасимов. – Там валялись неразорвавшиеся снаряды, точно, валялись…
– Да, валялись! – вспомнил Брянцев. – Из ящиков высыпались. Не знаю, помогут ли нам бронебойные, но можно попробовать за неимением чего-то другого. Покопаемся, – хмыкнул Брянцев. – Для этой пушки выбор небогатый – бронебойные, осколочные, картечь.
– А теперь вопрос на засыпку, Никита, ты один у нас артиллерист, как на духу: если установим пушку за лещиной, подготовим к стрельбе, сможешь попасть в открытые ворота? Надеюсь все понимают, что в этом случае содержимое хранилища с детонирует наверняка?
Мостовой аж зажмурился – представил, как наяву, поёжился:
– Товарищ лейтенант, я постараюсь, сделаю всё возможное… – Никиту от волнения прошиб пот. – Но в таких условиях, если не закрепим лафет и станины, не могу гарантировать, но сделаю всё, что смогу. В идеале следует иметь возможность произвести два… три выстрела.
– Посмотрим, постараемся предоставить тебе такую возможность.
– Товарищ лейтенант, а нас точно не заметят? – осторожно спросил Друбич. – Я, знаешь ли, будущее не предвижу.
Глеб требовательно осмотрел каждого подчинённого:
– Пошли товарищи… Савенко, на месте. Мостовой, в головной дозор.
Разведчики в возбуждении принялись заправляться, подтягивать амуницию. Идея, предложенная командиром была из тех, что рождается только в воспалённом мозгу – но нигде не было сказано, что все должны умереть.
Дорогой немцы действительно не пользовались. Мостовой ушёл вперёд, остальные побежали колонной вдоль дороги и только на последнем отрезке пути высыпали на проезжую часть.
Был полдень, жарило солнце, в небе ни облачка, только стрижи носились как перехватчики. На участке, где погибла колонна, посторонних не было. Разведчики осторожно вышли из кустов. Воздух пропитался гарью, чернели горы подбитых тягачей, валялись перевёрнутые пушки. К запаху гари примешивалась вонь от сгоревшей резины, что-то приторное, сладковатое.
Замки двух пушек оказались полностью разбиты, у третьей обгорели каучуковые шины, на стволе красовалась вмятина, переломилась стальная станина лафета. Четвертая фактически не пострадала – перевёрнутая, она валялась в кювете, порвалась стяжка, перевернулся тягач, транспортировавший орудие, пушку развернуло и отбросило в сторону.
Брянцев довольно урчал, ощупывая её, чуть не облизывался. Потом сообщил дрожащим голосом, что не видит особенных повреждений – затвор целый; ствол в порядке; деформировано левое колесо и одна станина. Пушка превратилась в хромоножку, но это ерунда, шесть здоровых мужиков дотащат, по семьдесят кило на брата – какой пустяк. Отыскались четыре снаряда: два бронебойных; два осколочных, их аккуратно сложили в вещмешки. Заряда оптимизма хватило ненадолго, на пушку навалились как «лебедь рак и щука», пока сообразили как работать слаженно – семь потов сошло.
Орудие было тяжелее, чем представлялось сначала. Впрячься в одну упряжку тоже оказалось невозможно. Разведчики рвали жилы, обливались потом, кряхтели. На асфальте было бы проще, но не на этих буграх и буераках. Постоянно разваривались раздвижные станины – их было невозможно закрепить, за них и волокли – четверо спереди, двое сзади. Пушка двигалась рывками, иногда удавалось проволочь метров двадцать, потом отнимались руки и в глазах метались розовые черти.
– Покурить бы надо, мужики, – стонал Глинский. – Без перекура никакая работа не ладится.
Но вскоре приспособились – каждый занял свое место; стали тянуть одновременно, не путались друг у друга под ногами, даже дыхания вошло в такт. Пушку протаскивали на тридцать метров, делали передышку, тащили дальше.
Появление Мостового с южной стороны оказалось так не кстати – он мчался сломя голову, махал руками: «Уходите, машины едут!».
Разведчики выругались – вот что значит закон подлости. Сутки, по этой дороге никто не ездил – и вдруг понадобилось.
«Уходите! – махал Мостовой. – Они за поворотом. Скоро появятся. Сюда едут. Это штабная машина и бронетранспортёр.».
Что происходило? Транспорт направлялся явно к хранилищу. Откуда – теперь уж точно не из села Раздельное. Как это связано с опасным содержимым арсенала, вход в который разведчики не контролировали уже целый час?
– Спускайте пушку в кювет, быстро! – скомандовал Шубин.
– И с песней! – нервно засмеялся Друбич.
На этот раз получилось ловко – навалились с одного конца, перевернули в канаву водостока – нечего ей делось посреди проезжей части. Увидите – в ста метрах от колонны ей тоже делать нечего, но это не исправить, уже не могли. Бранясь как сапожники, красноармейцы перемахнули через косогор, дружно упали в лощину за дорогой.
Автоколонна уже приближалась. Дорогу прокладывал грозного вида БТР 251 расписанный в камуфляжные цвета. Из десантного отсека торчали головы солдат. Кабину венчал пулемёт, оснащённый стальным щитком сзади к БТРу плотно прижался, словно боялся отстать и потеряться, штабной Опель с высокой колёсной базой и усиленной решёткой радиатора. В салоне сидели несколько офицеров.
Колонна поднималась по покатой горке, она уже миновала уничтоженную колонну, неумолимо приближалась к брошенному орудию – не заметить перевёрнутую пушку в кювете было сложно.
Её заметили. Водитель бронетранспортёра сбавил ход, но останавливаться не стал. Солдаты повернули головы, провожая орудие равнодушными взглядами. В салоне опеля тоже заинтересовались – к стеклу, сплющив нос, прилипла чья-то физиономия. Стрелять приказа не было, а ведь могли одним залпом уничтожить всю колонну и взять БТР на абордаж. Техника проследовало без остановки и вскоре скрылась за деревьями.
Красноармейцы терпеливо ждали.
– Что-то не так, товарищ лейтенант? – пробормотал Максим Друбич, уловив напряжение в воздухе. – Не знаю… – признался Шубин. – Ну как-то странно… Должны были хотя бы полюбопытствовать. Внизу колонну разбомбили – это понятно, дальше по дороге валяется пушка из этой колонны – почему валяется, как она туда попала?
– Да, это не объяснимо, – согласился Герасимов. – Но мало ли, товарищ лейтенант. Война, такое дело – пушки валяются. Им просто в голову не пришло, что с этой пушкой что-то не так.
– Да, наверное, – согласился Глеб. – И всё же полежим ещё немного, вдруг вернутся.
Немцы не вернулись, тревогу не подняли. Ладно, дело хозяйское.
По команде разведчики спустились в цвет. Мостовой умчался на пригорок – высматривать врага. На этот раз работали уверенно, беспокойство подгоняло. Тащили орудие через не могу, кряхтели от усердия. Недалеко от опушки орудие потащили в сторону. На раз-два взяли, перекантовали через водосток, дальше в кустарник.
На шум прибежал взволнованный Коля Савенко, доложил, что на посту и вблизи поста всё нормально, только прибыли на опеле какие-то шишки с высокими фуражками, спустились в хранилище. Екнуло сердце – неужели обнаружили что-то не знакомое – вызвали по рации высокопоставленных специалистов.
С Колей Савенко пошло веселее – небольшое подспорье, но всё полегче. Пушку тянули по пригорку, раздвижная часть цеплялась за корни, за жилистые стебли кустарника, у бойцов, в буквальном смысле, отнимались руки.
– Зато живые, – пошутил Герасимов.
– Даже не знаю, что лучше… – мрачно отозвался Глинский. – Ей богу, мужики, порой кажется, что легче умереть, чем вытерпеть это.
Тяжкую ношу закрыла стена шиповника. Осталось подтащить орудие к лесному орешнику. Снова всё испортил Мостовой – на этот раз он пробился с севера, через дебри растительности, и был не на шутку взволнован.
– Товарищ лейтенант, БТР возвращается с базы. Офицеров сопроводил, теперь назад едет.
– Так мы же за кустами. Нас не видно, – простодушно начал Савенко и заткнулся, заметив вокруг обескураженные лица.
Шубин застонал, опустился на колени.
БТР, изрыгая чад и копоть, проследовал мимо в обратном направлении, стал спускаться с горки.
– Я ничего не понимаю, – продолжал упорствовать Николай.
– А что тут понимать? – буркнул Брянцев. – Десять минут назад, следуя на север, немцы видели пушку в кювете, прекрасно видели, даже притормозили, сейчас её там нет. Вот она, при нас.
– Что делать, товарищ лейтенант? Ведь не тупые же они.
– Только на это и остаётся уповать, – пробормотал Шубин. – Вдруг не додумаются, – он встрепенулся: – Так товарищи, поздно посыпать голову пеплом. Подобную ситуацию мы не могли предусмотреть. Пушку бросаем, уходим туда… – он мотнул головой на запад. – Дистанция пятьдесят метров, держимся кучно. Мостовой, наблюдать за немцами на бронетранспортёре. Шлыков, осуществляешь связь между нами и Мостовым. Всё, рассыпались!
Затряслись ветки, люди разбежались. Основная группа спустилась в ложбину, выставила охранение. Злость превращалась в разбухающий пузырь, хоть срывая её на всех подряд – столько жил из себя вытянули, чтобы доставить на позицию эту проклятую пушку… Барабанная дробь стучала в ушах. Разведчики сидели на корточках, держа оружие наготове, прислушивались – напряжение дрожало в воздухе.
Прошла минута, другая, пернатая мелочь прыгала по веткам, распевала свои птичьи песни. Со стороны базы доносились монотонные лязгающее звуки, пиликала губная гармошка на фальшивой неприятной ноте. Герасимов шумно выдохнул, как будто всё уже закончилось, хотя возможно и так – если бы что-то случилось, то уже бы знали.
Разведчики начали шевелиться, переглядывались. Коля Савенко вытянул шею, смешно заморгал.
– И что-то?.. – гулко прошептал Друбич: – Вроде тихо всё…
– Сиди, молись… – буркнул Шубин и начал потихоньку привставать.
Затряслись ветки с переспевшими ягодами шиповника – на встречу, сквозь кустарник, ломился возбуждённый Шлыков.
– Товарищ лейтенант, немцы проехали мимо представляете мне Вадька Мостовой знаками изобразил, он даже прыгал от радости. Просто проехали, даже хоть не сбавили и дальше по своим делам за поворот ушли.