Герасимов был прав, он словно читал мысли своего командира – если не противодействовать, зараза расползается по всей округе, а уходить ещё дальше на восток Шубин не хотел – так можно и до Вязьмы дойти.
Глава десятая
Эта дорога была шире предыдущей, но ухабам нет числа – быстрее пешком пройдёшь, чем проедешь. Обочину подбирали искривлённые сосны с толстыми стволами. Глеб прижался к узловатому стволу, стал ждать. Из дупла соседнего дерева выбралась белка с пушистым хвостом – такое ощущение, что она только что проснулась от шума, забегали бусинки глаз – испуганное животное проделало впечатляющий прыжок на одну ветку, перемахнуло на соседнюю и растворилось в рощи хвои.
«Нам бы так!», – позавидовал Шубин.
Двигатель работал уже в непосредственной близости. Прав Савенко – каждая машина издает свойственный только ей шум – тренированное ухо всегда определит марку техники.
Машину тряхнуло, выругался офицер в кабине, что-то виновата забубнил шофёр – он не привык к таким дорогам, это просто дико для немецкого менталитета, лучше бы вообще никаких дорог не было, чем такие. Почему Россия? Не Франция, не Бельгия и Голландия, даже не Польша, чёрт возьми? Почему на этой проклятой земле сплошные загадки?
Прямо по курсу обозначился ещё один ухаб – объехать его было невозможно. Водитель максимально снизил скорость, показался внушительный капот со значком Опеля, большая и плоская решётка радиатора, благодаря которой машина имела приплюснутый кабаний нос, тщательно вытертое лобовое стекло, широкие дугообразные крылья, защищающие колеса.
Водитель небрежно высунул голый локоть – рукав кителя был засучен. Офицер откинул голову на подголовник смачно выпускал в открытое окно колечки табачного дыма. Солдаты в кузове занимались своими делами – курили, коротали время в непринуждённой беседе. Снисходительно посмеивался пречистый унтер-штурмфюрер, что-то втолковывая своим подчинённым. Это было то самое подразделение СС – на касках спаренные молнии, такие же поблёскивали у каждого солдата в правой петлице.
Передние колёса плавно погрузились в рытвину.
Глеб напрягся – самое время, почему спим? Но нет, товарищи правильно оценили ситуацию. Машина фактически встала – теперь не промахнёшься. Сзади к грузовику подбежали Глинский, Брянцев – бросили в кузов по гранате – обычные противопехотные – мощнее и не надо, и кинулись обратно.
Раздались отчаянные крики – не было времени выбрасывать подарки. Два взрыва слились в один, несколько тел выбросило из кузова взрывной волной, остальные полегли на месте. Машина встала так и не выбравшись из ухаба.
Заработали ППШ.
Унтер-штурмфюрер, выживший при взрыве, сделал попытку спрыгнуть на землю – попытка не удалась – мёртвое тело немца сползло с борта и распростёрлась под колёсами. Распахнулись двери кабины, водитель прыгнул на подножку, картинно схватился за простреленную грудь и повалился вниз головой. Мелькнула бледное лицо гауптштурмфюрера – он так и не докурил свою сигарету, словно проглотил ее и подавился, впрочем, хватило ума пригнутся, покинуть кабину. Пули вдребезги разнесли боковые стекла. Офицер пропал из вида, потом опять появился – уже в канаве обочины, стреляя из парабеллума, но лицо у него было такое, словно он уже умер.
Разведчики припозднились, пули крошили кустарник, офицера на линии огня уже не было, мелькнула только его задница – он убегал прыжками, как кенгуру.
Непорядок! – Глеб оттолкнулся от дерева, добежал до капота, стал стрелять. Немец петлял как заяц, увёртывался от пуль. Глеб с плюнул с досады, перепрыгнул через канаву, упер приклад в плечо. Офицер убегал, подбрасывая ноги, стрелял почти не оглядываясь – кончились патроны в обойме, он выбросил парабеллум. До спуска в низину осталось всего несколько метров, когда пули отыскали цель – подкосились ноги, эсэсовец рухнул в траву.
Ладно, хоть так!
Времени не было, но так хотелось убедиться, что этот негодяй умер и на земле стало чуть меньше заразы!
Шубин забросил автомат за плечо, двинулся дальше.
Гауптштурмфюрер подпрыгнул как кузнечик, головой протаранил кустарник – вот же гад, обманул! – Глеб перемахнул поляну, пробился сквозь зелень, не чувствуя как острые ветки хлещут по лицу. Офицер спасался бегством, хитрость ему не помогла – следующая очередь пропахала землю под ногами, он снова упал, а когда поднялся – советский лейтенант был уже рядом с поднятым автоматом.
Гауптштурмфюрер с трудом разогнул спину, он был белый как мел, подрагивал гладко выбритый подбородок, это был идеальный образец для нацистского плаката о превосходстве расы – высок, физически безупречен представителен, даже привлекателен для неразборчивых женщин. Впрочем, в данную минуту с него бы никто не стал рисовать плакат.
Офицер трясся в глазах, метался ужас – самообладание его оставило.
– Нет-нет!.. Подождите!.. Что вы собираетесь делать? – забормотал он. – Хорошо, я согласен сдаться в плен, если мне будут обеспечены подобающие условия. Почему вы молчите?.. Не стреляйте! – взвизгнул эсэсовец.
Глеб колебался – перед ним стоял безоружный человек, а стрелять по безоружным он не мог – пусть бесчеловечная фашистская сволочь, а всё равно претило. Расслабился палец на спусковом крючке, стал поглаживать спусковую раму. Шубин скрипнул зубами, фашистский офицер поедал его глазами, тоже расслабился, видно понял, что терзает советского командира – лично ему подобные терзания были несвойственны, хотя он услышал о них.
Немец справился с испугом, распрямились плечи, робкая усмешка коснулась губ.
– Вы наверное меня не понимаете? – сообщил он, откашлявшись. – Конечно, ведь в варварских странах не изучают язык Великой немецкой нации, но вы поступаете правильно. Будет ещё лучше, если вы позволите мне уйти и совсем уж замечательно, если прикажете своим людям сложить оружие. Ведь сопротивление всё равно бессмысленно и тогда я мог бы ходатайствовать перед штурмбанфюрером Лейдманом… Какого чёрта?..
Шубин сплюнул и нажал на спусковой крючок. О какой морали он тут вдруг задумался?
Офицер подавился пулей и упал, раскинув руки, нижнюю часть лица словно вывернули наизнанку, в глазах осталось насмешка – откуда он мог знать, что произойдет через секунду.
– Где вы гуляете, товарищ лейтенант? – спросил Герасимов, когда Глеб вернулся к своим.
– Грибы собирал, да нашёл там один, – ухмыльнулся Глеб. – Вот с такой шляпкой… Чего улыбаемся, товарищи красноармейцы? Нас мало, но мы в тельняшках. Раздухарились вы что-то братцы!.. Смотрите. Холодный душ может случиться в любой момент.
Лес помалкивал, затаясь – пока никого. Случившаяся стрельба не значила, что немцы должны срываться с места и лететь сюда как мухи на мед, но уходить надо было без задержки. Разведчики решили перевооружится – автоматы ППШ забросили за спины, повесили на грудь МР-40, набили подсумки запасными магазинами, гранатами с удлинёнными рукоятками. В близи машины валялись несколько тел, в кузове обнаружилось ещё восемь мертвецов – один из них на свою беду подал признаки жизни, застонал, забегали мутные глаза – воскрешение не состоялась – Шлыков всадил в него нож, потом брезгливо, оттопырив губу, вытер лезвие о мундир мышиного цвета.
Получили, суки! Ага, это вам не евреев гонять…
Двигатель Опеля продолжал работать, это было невероятно. Шубин обошел машину, глянул в кузов – борта держались, но их изрядно потрепало. В задней части кабины зияли вмятины, мощность гранат была небольшой, от того техническая часть почти не пострадала, боковые стекла в кабине были выбиты, но они не особо нужны в летнее время.
Глеб задумался: «Ещё одна безумная идея – сколько их уже было!».
– Едем, товарищ лейтенант? – спросил Герасимов, имевший вредную привычку читать мысли командира. – А что, больно надо пятки стаптывать?
Расстояние до своих фактически не менялось, словно на месте стояли. Может на машине сократится? Почему бы нет?
Глеб лихорадочно раздумывал: «Всем не нужно переодеваться, достаточно водителю, офицеру, сидящему рядом – офицерский китель почти чистый, добраться до леса, за которым линия фронта».
– Убитых выбросить из кузова, борта закрыть, если нужно подпереть, чтобы они не развалились по ходу движения. Будете лежать не высовываться. Герасимов, раздевайся – будешь водителем. Вы двое, пулей туда… – Шубин указал. – В лес и чтобы через три минуты обмундирование гауптштурмфюрера было здесь! Да снимайте по-людски, в крови не измажьте.
Глеб спустился в канаву, поднял немецкую фуражку, отряхнул о колено – головной убор в ходе боя не пострадал.
– Да уж… – озадаченно почесал затылок Мостовой.
– За работу!.. – скомандовал Глеб. – Если ещё хоть одну шутку не по адресу услышу – накажу! Быстрее мужики!
Безумие дают только машина покоряло лесную дорогу, тонула в ухабах. Эсэсовский китель давил – в нём было трудно дышать, какие-то злостные миазмы проникали в организм. Жали сапоги германского производства, такое ощущение, что они только со склада – ещё не разношены. Кровь всё же пропитала китель в районе левого нагрудного кармана, приходилось прикрывать это место, чтобы не бросалось в глаза. Офицерскую фуражку он надвинул на лоб, словно прятался от порядочных людей.
Герасимов нервно вертел баранку, чуть не упираясь носом в лобовое стекло. Мундир гренадера выбрали какой почище, шёл ему как корове седло, полевая кепи, насаженная на макушку, смотрелась смешно. Собственное обмундирование упаковали в вещмешки, Шубин назначил красноармейца Савенко ответственным за хранение.
Напряжение не спадало, двигатель от взрывов не пострадал, но с ходовой частью был явно непорядок – рессоры скрипели; подозрительно прогибалась ось. Машину то и дело – вело в сторону автомат МР-40, готовый к бою, покоился на коленях.
Лесная дорога петляла, будто пьяная – деревья отступали, оставляя на видимом пространстве чахлый подлесок, потом опять собирались у обочин, сжимали узкую проезжую часть. Показалась пересечение дорог. Герасимов занервничал, а Шубин просто не знал куда ехать. Курс юго-запад и не один из просёлков не соответствовал нужному направлению. Поехали прямо, эта дорога, по крайней мере, выглядела сносной.