– Прорываемся, товарищ лейтенант?
– С ума сошёл, Серёга? Они же нас исполосуют… Глянь, сколько их.
Глеб кусал губы, пост приближался – повернули головы мотоциклисты с бляхами, насторожились полицаи в черном облачении.
Голова работала как счеты в руках виртуозного бухгалтера: трое полицаев; шестеро мотоциклистов; пулемёт в люльке; трое у «Кюбельвагена» – на вид ничем не озабочены, но автоматы наготове, среагировать успеют; грузовик у ограды – там вроде никого; во дворе скопление, но эти не сразу откликнуться, хотя и резину тянуть не будут.
Прорываться нельзя, тогда вся эта рать ударит в спину его пассажиров – в кузове не останется шансов.
– Шлыков!..
– Здесь я, товарищ лейтенант! – стреляный воробей волновался не меньше прочих. – Беда приближается? Наши тут настойчиво интересуются…
– Слушай, это пост, много неприятелей, прорываться нельзя – вас всех в кузове посекут. Их надо уничтожить. Мы остановимся – пусть проверяют. Начинайте по сигналу, сами поймете каким он будет этот сигнал. Здесь полиция, жандармерия. Надо уничтожить их как можно больше, чтобы прорваться.
– Мы всё сделаем, товарищ лейтенант. Не переживайте.
А как тут не переживать?
На дорогу выбрался упитанный жандарм в прорезиненном плаще, поднял жезл.
– Можем сбить его, к чёртовой матери, товарищ лейтенант!
– Серёга, ты слышал о чём мы говорим? Промчимся мимо – нас в спину покрошат. Останови, но двигатель не глуши. По сигналу будь готов рвануть.
– Как скажете, товарищ лейтенант!
Рука водилы соскользнула с баранки, машинально погладила ствол зажатого между колен автомата, скрипнули тормоза.
Подошел жандарм с важным видом:
– Хайль Гитлер! – отсалютовал он.
Шубин согласно кивнул – и вам, дескать, здравствуйте! Рука невольно поползла к нагрудному карману – прикрыть проклятое пятно.
– В чём дело, фельдфебель? – Глеб сунул ему в лицо служебное удостоверение, держал ровно столько, чтобы тот не успел запомнить фото. – Мы спешим… У нас важное дело… Недавно мы попали под обстрел русских диверсантов и, сдается мне, вы их ищете не там где нужно.
– Куда вы направляетесь?
– Говорю же мы, попали под обстрел и были вынуждены сменить направление. До этого следовали в посёлок Беженка, в расположение Айнзац СС команды майора Циммермана.
– Вы сильно отклонились от маршрута, – покачал головой жандарм. – Беженка, это на запад…
– Я не спорю… Фельдфебель, прошу меня простить, но совершенно не имею настроения с вами разбираться. Буду признателен, если нам позволят проехать.
Жандарм колебался – он смерил взглядом водителя – Герасимов успешно вживался в образ, тоже хмурился и с осуждением поглядывал на жандарма. Переминались полицейские, с пропитыми лицами, чувствовали неудобство в присутствии эсэсовского офицера, их бы воля – давно бы пропустили. Подошёл напарник жандарма с такой же бляхой и отличительными знаками юнкер-фельдфебеля, что-то прошептал первому на ухо. Шубин мысленно ругнулся, а он уже понадеялся…
– Сочувствую, господин гауптштурмфюрер… – решился жандарм. – Но мы имеем приказ осматривать весь проходящий через пост автотранспорт. Уверяю вас, это займёт всего несколько минут.
Что-то беспокоило жандарма – он несколько раз поменялся в лице – возможно странный акцент сидящего в кабине эсэсовца.
– Если несколько минут, то чего вы ждёте, фельдфебель? Давно бы осмотрели – там всё равно ничего нет.
– Один момент, господин гауптштурмфюрер, – фельдфебель сухо улыбнулся и направился к кузову.
И снова снизошло спокойствие, совершенно незачем волноваться – обыкновенная штатная ситуация, житейское дело.
– Серёга, не гони… Пусть наши для начала усмирят эту братию. Шлыков, ты здесь? – прошипел Глеб через плечо. – К вам гости, встречайте.
Он наблюдал за жандармам в зеркало: тот вскинул ногу на колесо, вцепился руками в край борта, легко взметнул накаченное тело – занятно было наблюдать как меняется лицо человека – сначало равнодушно, потом удивлённо, затем в глазах забился панический ужас и даже блеснуло понимание, что это всё – продолжения не будет и лучше бы он пропустил эту машину.
Короткая очередь сбила жандарма с борта, как зазевавшуюся ворону. Поднялись шесть бойцов, ударили разом. Дикая боль вцепилась в голову и всё, что было дальше – воспринималось уже отрывочно.
Глеб тоже стрелял и Серёга Герасимов, переборовший волнение, не остался в стороне – хлестал по ограде крайнего участка, за которой началось хаотичное движение полицейских мундиров.
Второй жандарм пустился бежать – пуля отправила его прямиком в канаву. Попадали как игрушечные солдатики-полицейские – хватило одной очереди на всю компанию. Пулемётчик в мотоцикле уронил голову, кровь полилась на колени. Солдаты в отдалении схватились за карабины, но не сделали ни выстрела. В дыму кто-то перебегал, кричал дурным голосом.
Разведчики бросали гранаты, добивая тех, кто ещё подавал признаки жизни. Ударной волной перевернуло мотоцикл вместе с содержимым. Из крайней избы выскочили полицейские в расстёгнутых мундирах, припустились к калитки, но попали под плотный автоматный огонь.
– Серега, по газам! – прохрипел Глеб – кричать было трудно, голосовые связки перехватило.
Грузовик понесся, Герасимов лихорадочно переключал передачи, в спину не стреляли, по крайней мере первые сто метров, потом отрывисто захлопали карабины – выжившие оккупанты и их приспешники выбежали на дорогу.
Кто-то из красноармейцев бросил гранату, продавленную колею заволок дым.
– Прекратить огонь! – надрывался Шубин. – Всем лечь!
Пострадавших не было.
– Ну и дали мы им, товарищ лейтенант! – нервно смеялся Мостовой, но легче на душе не становилось и голова трещала.
Грузовик спускался с покатой горки. Вдоль дороги громоздились груды камней. Впереди обозначились скалы, небольшой каменный массив. Дорога уходила туда, а дальше видимо шла в лес, синеющий в далеке.
Когда машина вошла в поворот, разведчики обнаружили погоню – её не могло не быть, слишком много техники скопилось в деревне. Сквозь дым прорывались лёгкие пикапы на базе «Кюбельвагенов», трещали автоматные очереди. Но они пока отрывались. Дорога превращалась в каменистую, пыль вставала столбом, вдоль обочин мелькали булыжники, растрепанные пучки зелени, вырастали каменные глыбы.
– Уйдем, товарищ лейтенант! – бормотал Серёга, таращась в изрытое трещинами ветровое стекло. – Как пить дать уйдём! Эх, нам бы только до леса дотянуть!..
Лучше бы молчал… Он уже не мог сохранять движение по средней части дороги – грузовик швыряло из стороны в сторону, инерция тащила его куда попало – такие махины не предназначены для скоростных гонок.
В какой-то момент он заехал на обочину, пропорол колесо об острый камень, вросший в землю – шину на скорости порвало в лохмотья, дико заорали все кто находились в кузове – Опель загулял ходуном, съехал носом в кювет, а заднюю часть развернуло поперёк дороги. Кузов накренился, оторвался борт, и все, кто в нём находились, посыпались вниз, как щебень из самосвала.
– Серёга, мать твою!.. Мы ж не дрова! – выругался Брянцев.
Незадачливый водитель с бледным видом ощупывал грудь, душевно саданулся о баранку. Глеб успел упереться в панель, на миг откинул голову – откуда эта невыносимая головная боль? – рвала как взбесившаяся собака. Нет, всё нормально – оба покинули кабину через левую дверь.
В правый борт уже хлестали вражеские пули. Разведчики приходили в чувство собирали себя по кусочкам. Шлыков, приземлившийся на заднее место, с бранью набросился на Герасимова – самое время выяснять отношения.
Противник приближался, но пока его загораживал борт грузовика, перекрывшего проезжую часть.
– По дороге, скалы! – скомандовал Шубин. – Они там не смогут проехать, а если смогут, то потратят массу времени, оттаскивая с дороги пострадавший Опель.
Они неслись со всех ног, позабыв про боль и злость. Повсюду были скалы, изъеденные расщелинами, маленькое урочище посреди лесистой местности. Дорога петляла между вросшими в землю каменными отложениями. Впереди, в разрывах скал, выплывал лес – его отделяло от урочища двести метров открытого пространства. Дорога забирала вверх – бежать становилось всё труднее.
Смолкли выстрелы за спиной, но вряд ли это было хорошей новостью. Дорога просто издевалась – она фактически заползала на гору. Люди в изнеможении взбирались на косогор, кашляли, задыхались. Коля Савенко, волокущий за плечами радиостанцию, едва держался на ногах. В
ид открывался безрадостный – дорога перегибалась, дальше устремлялась вниз – те самые двести метров простреливаемого пространства, которые просто так не перебежишь. А с севера уже стреляли – пули рикошетили от камней. Ни в коем случае нельзя было бежать к лесу – их там просто перестреляют как куропаток. Пули уже свистели угрожающей близости.
Слева от дороги громоздился вал из камней, дальше каменистая площадка, за ней крутой обрыв – пропасть высотой метров шесть.
– Занять оборону!.. Дальше нельзя. Будем держаться. Потом попробуем рассредоточится в этих чёртовых скалах.
– Товарищ лейтенант, давайте я останусь, а вы бегите, – предложил Шлыков. – Их задержать-то надо на пару минут… Не уж то, не справлюсь? Потом укроюсь где-нибудь. Догоню вас.
– А можно без самопожертвований? – огрызнулся Шубин. – Извини, Пётр Анисимович, но тебя просто гранатами забросают, а потом и нас в чистом поле положат. Давайте, мужики, все в укрытие – покажем им!
Бойцы залегли между камнями, припали к прицелам – советские автоматы они давно сменили на немецкие, которые сильно перегревались и имели неважную кучность, зато нехватки в боеприпасах не было.
Немцы преследовали группу на двух пикапах – они упёрлись в застрявший грузовик – дальше проехать не могли, пришлось двигаться пешком. Фигурки солдат бежали по дороге, мелькали среди камней. Их было человек пятнадцать – не бог весть какое войско. Других пока не было, но это пока. Немцев подпускали ближе, ловя в прицел ненавистные мундиры. Офицер предусмотрительно держался сзади, покрикивал на подчинённых – вот он приподнялся, зорко уставился вдаль, прищурился на солнце, клонившееся к закату.