По центру — Греков с Орловым. Они действуют как единое целое, чередуя огонь и прикрытие, заставляя врага сжиматься в узком проходе. Ещё несколько секунд — и паника накрывает врага. Несколько бойцов пытаются отступить, но в ущелье негде укрыться, и мы понимаем, что это наш шанс добить их до конца.
Подаю сигнал, и, собравшись, переходим в атаку — не просто стреляем, а медленно и методично зачищаем каждый метр, оттесняя врага дальше вглубь ущелья.
Направляю ствол и свою порцию свинца получает очередной моджахед, попадающий в прицел.
Один из духов решается рвануть в атаку, выкрикивая боевой клич, но я хладнокровно сбиваю его на бегу. Враг отчаянно пытается удержать позиции, но мы тесним их, не оставляя шанса на выживание.
— Цели поражены! — слышу слева, справа, со всех сторон.
Завершающие выстрелы — и наступает тишина. Вокруг валяются опустошённые гильзы, воздух густ от пороха.
— Мы сделали это, — шепчу запёкшимися губами.
Бойцы, не говоря ни слова, собираются рядом, обмениваясь взглядами.
Свиридов подходит ко мне, коротко кивает.
— Всё, Беркут, закончили.
Мы возвращаемся с задания. Лица у бойцов выжженные солнцем, уставшие.
У ворот базы нас встречают сержанты, взгляды не радостные. Мы выполнили задание. Но не всё так однозначно.
— Беркут, ты слышал по рации переговаривались бойцы.
— О чём, Сергей?
— Раненных наших парней-семеро. Пятеро погибли, в том числе твой товарищ…
Напрягает, что Свиридов не договаривает.
Сзади едет транспорт. Слышен шум.
Отступаем в сторону, чтобы пропустить грохочущий грузовик с ранеными. Семеро — в госпиталь.
Пятерых не довезли.
— Кто? — спрашиваю я.
— Саша Кочетов, — тихо отвечает Свиридов.
Крепко сжимаю зубы. Война забирает лучших!
Сашка- душа любой компании. Отличный офицер. Храбрый. Решительный. Неунывающий ни при каких обстоятельствах. И на личном фронте спешил жить, словно чувствовал, что мало ему отмерено на земле.
В горле горечь, не могу избавиться от этого комка. На войне многих теряем, но смириться с этим невозможно.
Только накануне смеялись с ним, спорили, кто лучше умеет стрелять из карабина. Теперь он остался там, в ущелье, где поливали нас огнём, как на мясной бойне…
Строимся на плацу. Появляется полковник Петров. Смотрим на него, но он долго молчит. Его подтянутая фигура с прямой спиной рядом с начальником штаба Бессмертным выделяется своей напряженностью. Он сжимает кулаки.
Значит, не все так гладко прошло в бою. И не только личные потери состава, но есть и другие удручающие новости.
— Враг, — говорит Петров, окидывая нас тяжёлым взглядом, — сматывается, как трусливая крыса. Джаафар — хитрая сволочь, его люди оставались до конца. Но он бросил их, зная, что мы пойдём до конца.
Джаафар сбежал. Что за…?
Чувствую, личную ответственность за его побег.
Теперь уже неважно в каких мы находились обстоятельствах в бою. Без поддержки с воздуха, нехватки боеприпасов, и банда за бандой моджахедов вставала на нашем пути.
Теперь после гибели Александра Кочетова и побега главаря банды — Джаафара все приобретает другой смысл.
Я слушаю командира, и во мне все больше зреет чувство, что я должен отомстить за друга. Иначе не успокоюсь. Не смогу примириться сам с собой.
Должен лично рассчитаться с Джаафаром.
Помню, как он оскалился, глядя на нас с холма.
Я хотел пристрелить его тогда. Но меня отвлекли двое духов. Только теперь понимаю, что не случайно вышли на меня.
Джаафар слишком опытный и ушлый, всё рассчитал, знал, как прикрыться, отвлечь от себя, когда и как уйти. А вот своих боевиков ему не было жалко — кинул их, как пустые использованные гильзы.
А они фанатики верно ему служили до своего конца.
— Пошли в казарму — зовёт Свиридов. — Может обмозгуем что.
В казарме уже все собрались. Бойцы молчат, кто-то курит, кто-то теребит струны гитары с грустной, разрывающей душу, мелодией. Кочетов и все, кто погиб на этой войне, уже не вернутся домой. Любого из нас может ждать такая участь.
И то, что Джаафар снова ускользнул, всё это сжигает каждого изнутри.
Неожиданно в казарму заходит командир части. Тоже, похоже, не всё сказал. Его меткий взгляд цепляется за каждого.
— Задачи первостепенные такие, — резко роняет он. — Главное — пресечь каналы поставок. Караваны, идут из Пакистана. Они доставляют моджахедам всё — оружие, боеприпасы, продовольствие, для того, чтобы они могли непрерывно вести с нами войну.
Обводит пристальным взглядом всех, находящихся в помещении.
— Маджахеды охотятся на нас. Мы должны это переломить в свою пользу… Джааафара, конечно, найдем.
— Если найдете, — говорю, прямо глядя на полковника. — Дайте мне. Я с ним рассчитаюсь за всех наших парней.
Петров отвечает не сразу.
— Твоё дело, Беркутов. Когда его найдем, пойдёшь. Но сейчас — отдыхайте после боя. Скоро снова пойдете на задание. Ждем только информацию от разведки.
Комната наполняется гулом, бойцы переглядываются, но никто не вякает.
Командование знает больше, чем говорит, но воинам лишняя информация не нужна. Главное — приказ. Петров покидает казарму.
Мы долго молчим.
— Духи вдруг появляются там, где их, по разведке, не должно быть. Да это ясное дело, просто информация от разведки тупо устарела, — бросает Коршунов.
Напряжение растет в части. Бойцы переглядываются, как будто решая, кто первым заговорит, кто сорвёт крышку с этого котла.
Всё понятно. У всех накипело.
Я тоже вслед за полковником покидаю казарму.
После последнего боя и информации от руководства на душе остаётся неприятный осадок.
Ощущение такое, что дело недоделанным осталось.
Ночью дежурю. Слышны громкие голоса, кто-то спорит по рации, кто-то проходит мимо, кто-то кроет матом всё и вся.
Неожиданно ко мне подходит полковник Петров. Не спится ему что-то…
— Доложила разведка — колонна будет на рассвете через пару дней, — коротко, почти шепотом бросает он.
Ясно! Поиск Джаафара откладывается.
Но мысленно я уже прощаюсь с ним, чувствуя, что день его тоже скоро придёт.
— Понимаешь, Глеб, — полковник садится рядом и говорит приглушенным голосом. — Обстановка сейчас для наших советских войск здесь, в Афгане, складывается крайне напряжённо. Мы уже четыре года вовлечены в конфликт, который превратился в затяжную изнурительную войну.
Молча киваю, знаю все это не по наслышке.
— Главные проблемы для нас здесь это партизанская тактика моджахедов, местность страны и поддержка духов со стороны западных стран. Горы, узкие ущелья и сложные перевалы создают для них идеальные условия. Духи внезапно нападают и так же быстро исчезают. Устраивают засады, диверсии и рейды. Они хорошо знают местность, в этом их козырь.
— Да, я знаю обо всём, товарищ полковник. Моджахеды подвергают атакам и наши советские колонны снабжения. Даже обеспечение баз в крупных городах, таких как Кабул или Кандагар, связано с большим риском, ну, а отдалённые гарнизоны постоянно страдают от нехватки ресурсов.
Петров смотрит на меня внимательно.
— Молодец, Беркут. Политически подкован. Тогда должен хорошо понимать меня. Отлично, что наши разработали эту тактику — высаживать десантников с вертолётов в ключевых точках, чтобы перекрывать пути отступления моджахедов и окружать их. Это очень эффективная тактика.
— Я вас хорошо понимаю, товарищ полковник. Но это не отменяет того, что Джаафар теперь стал моим личным врагом. И я должен его ликвидировать.
Петров вскидывает на меня глаза.
— Глеб, у нас есть ключевые задачи по удержанию контроля над стратегическими пунктами и дорогами, мы должны пресекать поставки оружия и боеприпасов моджахедам, уничтожать крупные базы и укрытия духов. Поэтому вопрос по ликвидации Джааахада пока отставить! — смотрит на меня прицельно.
— Есть — отставить!
Полковник уходит. Слышу скрежет собственных зубов. Я офицер, обязан подчиняться приказу.
Но у меня наступает диссонанс в голове.
Ликвидировать Джаафара —это мой долг.
Получилось, я его упустил, неважно, какие были на то причины, теперь я должен исправить свою ошибку.
Только тогда гештальт будет закрыт.
На следующий день — отоспаться после ночного дежурства не получается.
Мы только что вернулись с подготовки — марш броска с тяжелым снаряжением, и я просто мечтаю о часе покоя. Нет подготовка меня ничуть не напрягла, но вот поспать мне явно бы не помешало.
Солнце палит, не продохнуть. Густой запах горелого асфальта смешивается с пылью, которую приносит сюда сухой афганский ветер.
Лицо стянуто потом и пылью, но не сейчас не до душа — в любой момент могут снова поднять по тревоге.
И тут появляется она.
— Лейтенант Беркутов?
Я поднимаю глаза. Девчонка в халате, белом, как жаркое полуденное солнце, заходит ко мне так уверенно, будто мы старые друзья.
Темно-русые волосы, косая чёлка, большие серые, как сталь, глаза сверлят прямо в душу. А я — хоть убей, не узнаю её.
— Ты меня не помнишь? — говорит она и мягко улыбается.
— Извини, я не знаю, кто ты, — отвечаю честно, чуть хмурясь. Глаза непроизвольно скользят по её форме — медсестра. Странное чувство беспокойства ворочается в груди. Вижу её впервые, точно, а её взгляд будто сверлит, копается во мне.
— Маша Озерова. Я ведь тебя ждала, Глеб. Всё это время. Только дождалась, видимо, того, что ты в упор меня не помнишь. — Она делает паузу, и во мне поднимается лёгкое раздражение.
Зачем ей это всё? Мне что, делать нечего перед вылетом, как слушать про какие-то давние ожидания?
— После ранения я ничего не помню, — говорю, стараясь, чтобы голос оставался ровным. — Контузия, понимаешь? Вся память стерта, что до Афгана было. Так что, извини, я не в курсе, чего или кого ты ждала.
Получилось грубовато. Но извиняться я не собираюсь. Она без разрешения вторглась в моё личное пространство. И как –то незаметно, чтобы собиралась его покинуть.