Он молчит. Мы оба знаем, что завтра тут будет.
Вдруг где-то в стороне раздаётся тихий шорох. Оба напрягаемся, замерев. Я сжимаю автомат, прижимаясь к камням. Ветер приносит еле различимые звуки.
— Кто-то идёт, — шепчет Шохин.
Я киваю, жестом показывая: ждать. Звук становится ближе. Лунный свет выхватывает что-то в темноте.
Оба замираем, чувствуя, как холод пробирается под кожу.
— Беркут, — шепчет он. — Слышишь?
Я прислушиваюсь. Где-то вдалеке слышен стрекот сверчков, но это не то. И вдруг до меня доходит — гул. Слабый, но с каждым мгновением всё ближе.
— Мотор, — шепчу в ответ.
Шохин кивает. Мы прижимаемся к земле. Сердце стучит в тишине так, что, кажется, его услышат даже моджахеды.
Гул нарастает. Мы понимаем, что это не просто машина — это колонна. Они идут по дороге к высоте.
— Они нас опередили, — шепчет Шохин, оборачиваясь ко мне. Его лицо бледное даже в темноте. — Что делаем?
— Лежим. — Я знаю, что, если сейчас дернемся, нас заметят.
Колонна медленно проходит внизу, фары выхватывают дорогу. Грузовики, несколько пикапов. Оружие. Люди. Мы тихо считаем: семь машин, может, восемь.
Когда последний пикап скрывается за поворотом, мы поднимаем головы.
— Теперь они точно готовы, — шепчет Шохин.
Я ничего не отвечаю. Взвод там, где-то в лагере, ждёт нас. А мы на линии фронта.
Лежим в темноте на точке, перед нами открывается вид на высоту. Она освещена редкими вспышками огней от костров, едва различимыми в темноте.
— Видишь? — шепчет Шохин.
Я вижу. Слишком много костров. Слишком много людей…
Спустя три часа здесь начинается бой.
Взвод занимает свою позицию, мы с Шохиным остаёмся прикрывать. Вдалеке слышно, как работают пушки вертолётов, будто небеса режут.
Это сороковая армия начинает своё сражение.
Пыль висит в воздухе.
Она забивается в глотку, но я всё равно втягиваю её носом. Рядом рвано дышит Шохин, прижимаясь к склону.
— Держись, сейчас начнётся, — шепчу я, не отрывая глаз от прицела.
Взрыв раздаётся слева, и земля буквально подпрыгивает подо мной. Глухо ухает где-то внизу — видимо, миномёты моджахедов начали отвечать. Я поднимаю голову и ловлю в прицел движение.
Моджахед, увешанный лентами патронов, спешит к пулемёту, спрятанному между камней. Я выдыхаю, нацеливаюсь прямо ему в грудь и нажимаю на спуск. Тихий хлопок выстрела, и моджахед готов — рухнул.
— Минус один, — говорю я, не оборачиваясь к Шохину.
— Хорошо, — отвечает он, поднимая автомат к плечу.
Над головой вертолёты начинают обстреливать склон. Их тяжёлые пулемёты рвут воздух, Трассеры вспарывают предрассветную мглу, выжигая ослепительные линии. Один из них попадает прямо в банду, которая пытается спуститься к ущелью.
— Пошли! — кричу я взводу, кивая на передвижение врага.
Спецназовцы поднимаются и бегут, пригибаясь, чтобы не попасть под встречный огонь. С каждой секундой я чувствую, как вены наливаются огнём. Адреналин бурлит, мозг кричит.
— Беги, целься, стреляй!
Мы добираемся до позиции чуть выше ущелья. Здесь хороший обзор. Видно, как моджахеды пытаются закрепиться у входа в ущелье, за осыпью.
Их пулемёт начинает строчить по небу, пытаясь сбить вертолёты.
— Бери слева! — командую Шохину.
Он ложится на камень, его автомат тут же начинает плеваться короткими очередями.
Все парни работают чётко. Спецназ отстреливает моджахедов.
В прицеле вижу духа, он переговаривается с другим. Рука у него тянется к гранате на поясе.
— Только не сейчас, — шепчу я и нажимаю на спуск.
Пуля пробивает его грудь, и он падает, скатившись вниз. Граната остаётся при нём.
Я оборачиваюсь.
Шохин лежит на земле, цепляясь руками за камни. Его лицо перекошено от боли, но кровь вроде не хлещет. Повезло — осколок только зацепил бок. Но времени нет, чтобы это проверить. Я пригибаюсь ниже, почти прижимаюсь к земле.
— Ты как? — шепчу, оглядываясь.
— Больно, но дышу, — отвечает Шохин, сжимая зубы. — Уходи, я прикрою.
— Заткнись. Никто тут не остаётся.
Где-то справа раздаётся хруст — будто кто-то наступил на камень. Мать твою! Они ближе, чем я думал…
Глава 12
— Вертушки заходят, смотри! — орёт Шохин, указывая вверх.
Я разворачиваюсь и вижу, как вертолёты снижаются, обстреливая позиции противника ракетами. Взрывы гремят один за другим, земля буквально рвётся на куски. Моджахеды начинают отступать, оставляя за собой раненых.
— Давим их! — кричу взводу, поднимаясь.
Мы начинаем стрелять, выбивая остатки банды, которые пытаются скрыться в ущелье. В этот момент слышится гул. Поворачиваю голову — и вижу гранатомёт.
— Ложись! — кричу я.
Взрыв уносит часть склона. Осколки летят, как дождь. Ударная волна сбивает нас с ног, но я поднимаюсь первым, встряхиваясь.
Вижу, как один из моджахедов выскакивает из укрытия, целясь в Шохина, хочет его добить. Автомат наперевес, в глазах ярость.
— Нет уж, — рычу я, поднимая свой автомат и выстреливая короткой очередью. Мужик падает, не успев даже нажать на спуск.
— Ты живой? — спрашиваю Шохина.
— Живой, черт тебя дери.
— Ещё не время умирать! — подбадриваю я.
Вертолёты делают последний заход. Огнемётные залпы накрывают ущелье, превращая его в пылающий ад. Моджахеды кричат, бегут, но им уже не выбраться.
— Всё, конец им, — говорит прапорщик Шамиль, подскочивший ближе.
Что-то не так. Это чувство — будто кто-то наблюдает за тобой. Оно ползёт по позвоночнику, как змея.
— В укрытие! — кричу я, когда замечаю тень, скользнувшую на склоне.
Шохин лежит, ему не успеть доползти вместе со всеми. Очередь прошивает камень рядом с ним. Он прикрывает голову рукой.
Я разворачиваюсь и, пригибаясь, целюсь туда, откуда прилетели пули. В темноте мелькает фигура.
Палец на спуске, но сердце уже знает — мы здесь не одни.
Я хватаю Шохина за лямку его разгрузки, тащу вниз, за ближайший выступ. Камни скользкие, земля осыпается, мы чуть не срываемся, но добираемся до углубления.
— Держи автомат, прицелься, — приказываю. — Если кто-то вылезет, стреляй.
Он кивает, но глаза его бегают. Страх? Нет, скорее злость — на себя, на врагов, на этот чёртов обстрел.
Я выныриваю из укрытия на мгновение, чтобы оценить, где они. Вижу две тени. Первая двигается слева, вторая снизу. Значит, пытаются нас окружить. Слишком спокойно идут, будто знают, что у нас раненные, и мы их не бросим.
Вдох, выдох. В прицеле — движение. Выбираю ближнего, настраиваюсь на один выстрел. Три секунды — и он падает, как мешок.
Второй замирает. Не стреляет. Умный гад, понял, что их заметили.
— Одним меньше, — бросаю Шохину.
Он кивает и переводит дыхание.
— Парни! — командую взводу — Начинаем спуск.
Парни наперевес с автоматами начинают спуск. Я не могу бросить здесь Сашку. Взваливаю на себя.
Склон под нами хрустит, земля осыпается, как песок в часах. Я чувствую, что нас заметили. Без боя не уйти.
— Патроны? — спрашиваю, не глядя.
— Два магазина.
— Этого хватит, чтобы спуститься.
Мы начинаем почти сползать по склону. Руки обдираются об острые камни, ладони горят, но это лучше, чем получить пулю в спину.
Шохин, хрипит, держа автомат наготове. Я прикрываю нас, на каждый шорох реагирую, как зверь.
— Не высовывайся, — шепчу, когда вижу движение впереди.
Противник отступает. Их становится меньше, но те, что остались, злые, как раненые волки. Они выжидают, как хищники, которые чувствуют кровь.
Я резко оборачиваюсь, вскидываю автомат и выстреливаю короткой очередью. Пуля попадает в цель. Моджахед падает, но его товарищ уже целится в нас.
Шохин успевает первым. Его автомат плюётся очередью, заставляя врага отступить.
— Молодец, — выдыхаю, подтягивая его ближе. Теперь только вниз.
До укрытия осталось метров двадцать, но они превращаются в бесконечность. Сзади снова слышится выстрел, пуля ударяет в камень рядом с моей головой. Я падаю, прижимаясь к земле.
Сашка откатывается в сторону.
— Быстрее, ползи! — кричу Шохину.
Он уже почти уходит за камень, когда слева появляется ещё одна тень. Я вскидываю автомат и стреляю. Падаю на бок, успеваю перезарядить.
Последние метры мы просто катимся вниз, прижимаясь к земле. Вдруг слышу, как за спиной что-то громко трещит. Слышу топот. Но моджахеды по какой-то причине рванули в противоположную сторону.
— Думаешь, оторвались? — спрашивает Шохин, с трудом переводя дыхание.
— Пока, нет, — отвечаю.
В этот момент воздух разрывают выстрелы. Звук близкий, как будто стреляют почти над ухом.
Я посылаю в преследующих нас бандитов пулю за пулей.
И тут вижу рядом с одним из моджахедов взлетают осколки пород скал. Один из них успевает поднять руку вверх, показывает остальным что-то наверху — над ними. И тут он ловит мою пулю в грудь и падает на землю.
Вскидываем головы и мы, смотрим в небо.
Выдыхаем, вернулись наши вертолёты и заново обстреливают позиции противника ракетами. Взрывы гремят один за другим, земля дрожит под ногами.
Наблюдаю в бинокль за врагом.
Бандиты спешно бросаются к пещере. Но их зажало между скалами. Вертолеты развернулись в воздухе и ударили НУРСом прямо в расщелину между скалами.
Моджахедам пришёл конец. Никто не ушел от возмездия…
Поздно вечером усталые с серыми лицами возвращаемся к себе.
Луна висит над лагерем. Здесь, в холодной ночи, запахи копоти и крови смешиваются воедино.
Машина, натужно рыча, останавливается у края лагеря.
Я взваливаю на себя Сашку.
— Товарищ лейтенант, помочь? — обращается прапорщик Шамиль.
— Я сам. Ты помоги Симонову, он тоже ранен, — киваю на бойца.
Добираюсь до медсанчасти, передаю Шохина санитарам.
— Иди, развались где-нибудь. Только не забудь про завтра — напутствует меня Сашка.
— Не забуду, — бурчу я.