Конечно, выполнять просьбу Шохина я не собираюсь, но не хочу расстраивать его.
Завтра ему скажу после его операции. Пулю пусть вытащат сначала.
Вваливаюсь в палатку. Брезент хлюпает, пропуская холодный воздух, будто напоминая, что ночь ещё не закончилась. Внутри полумрак. Тусклый фонарь качается в углу, разбрасывая пятна света на серый, застиранный полог. И тут я вижу её. Машу.
Зачем она здесь?
Маша поднимает глаза и слегка кивает.
— Живой? — спрашивает без лишних эмоций, словно подтверждает для себя что-то очевидное.
— Как видишь, — отвечаю я, разминая пальцы, скользя взглядом по её фигуре. Лицо Маши остаётся спокойным, но в этом спокойствии что-то неестественное.
Плюхаюсь на свой тюк, стягиваю с себя ботинки и замираю, не зная, как начать разговор. Она выжидает, будто проверяя, насколько долго я выдержу молчание.
Но я спешу выгонять Озерову из своей палатки. Она пришла сама.
— Ты всегда такая? — наконец произношу я, усмехнувшись уголком губ. — С виду спокойная, а на деле — загадка?
Маша вскидывает бровь, будто его вопрос удивил.
— А ты всегда такой? С виду герой, а на деле — любопытный?
Делаю вид, что её ответ застаёт меня врасплох. Я, потирая подбородок, улыбаюсь.
— Просто решил узнать. Ты тут для того, чтобы спасать людей или для чего-то ещё?
Её глаза, серые при свете фонаря, вспыхивают на миг сталью. Она медлит.
— А ты как думаешь? — отвечает коротко.
Подаюсь вперёд, желая поймать её взгляд, который тут же метнулся в сторону, как у оленя, заметившего хищника.
Она прищуривается, и холодок подозрения колет где-то в груди. Её спокойствие слишком… кажется выгодным, но только для нее самой.
Когда она стала такой? Или была?
Если я не начну идти с ней на контакт, то так и не пойму.
— Думаю, надо бы разобраться, — говорю, зевая и растягиваясь на спальном месте. — Завтра же ты, кажется, будешь свободна?
Она фыркает.
— Посмотрим.
— Тогда зачем пришла? — грубо бросаю я.
Не отвечает.
Палатка окутывает тишиной. Только дыхание Маши и моё собственное сердцебиение, заполняют пространство.
Наконец, она поднимается и молча уходит.
Приходила зачем?
Убедиться, что с поля боя я вернулся живой. Волновалась за меня? Или как?
А вдруг это она — человек Хищника? В таком случае ждала моей смерти.
Хотела убедиться.
Эта мысль стучит где-то на границе сознания, пока я засыпаю…
Во сне вижу её. Машу.
Она в моей палатке. Зачем она приходит ко мне снова и снова?
Вспоминаю сквозь сон слова Сашки Кочетова о том, что в прошлой жизни Глеба Беркутова, она была сильно в него влюблена. И он тоже отвечал ей взаимностью.
Вглядываюсь в нее внимательно.
Нет, ничего не чувствую. Может, я очерствел в боях. Но не испытываю к ней никаких эмоций.
Она сидит на своём месте — неподвижная, будто вырезанная из мрамора. Только этот мрамор пахнет йодом и лекарствами. Её руки сложены на коленях, Лицо подсвечено тусклой лампочкой.
Я замираю. От усталости? Нет. Это что-то другое. Необъяснимое. Непривычное. Я рассматриваю её, стараясь понять, что именно в ней притягивало прежнего Беркута.
Это точно не красота, хотя красивая она, конечно. Глаза — серые, холодные, как утренний туман. Усталые. Будто эти глаза видели слишком много и теперь оценивают меня, слизывают взглядом.
И тут меня накрывает.
Неожиданно для себя я понимаю, что хочу её. Это желание почти животное. Оно тянет меня к ней, заставляет присмотреться к линии шеи, запястьям, волосам, которые выбились из косы. Эти мелочи цепляют, как крючки.
Стоп! Что ты делаешь, Беркут? — Контролирую себя даже во сне.
Я сглатываю, отгоняю эту мысль.
Она враг! Возможно. А если нет?
Но как можно доверять тому, кто так ловко скрывает эмоции? Всё в её облике словно натренировано быть «правильным». Спокойным. Даже слишком.
Медсестра, спасительница?
Или шпионка, наблюдающая за мной?
Не уверен ни в чём.
Но отчётливо чувствую, если я ошибусь, она может стать моей последней ошибкой.
— Ты что, совсем измучился? — её голос тихий, спокойный.
Я дёргаюсь во сне.
— Да, как будто сдох и воскрес. А ты что тут делаешь? Дежуришь?
Она усмехается, едва заметно. И от этого движения в груди что-то переворачивается.
— Не совсем, — отвечает она, чуть покачивая головой. — Просто сижу, думаю.
— О чём?
— О том, что у всех свои раны, но не все их видно. — Она смотрит на меня, и от её взгляда становится холодно.
Опасная. Она опасная, Беркут! Не забывай.
Я улыбаюсь, натягиваю маску безразличия. А в голове пульсирует мысль — Я хочу её.
— Нельзя быть таким беспечным, — спорю сам с собой.
Утром просыпаюсь привычно на построение. Да какое к чёрту построение!
Вспоминаю вчерашний бой. Мы справились, поставленную задачу выполнили. Сдержано улыбаюсь.
И тут вспоминаю вчерашнее дежавю… с медсестрой Озеровой.
Что это было?
Она реально приходила ко мне в палатку? Или это был только сон?
Мать твою! Не помню. Надо предупредить дневального, чтобы не пропускал посторонних в палатку.
После обеда отравляюсь в медсанчасть проведать Шохина.
Дорога до медсанчасти тянется через всю базу, Палящий солнцем день превращает пыль в воздухе в густую. Пыль липнет к ботинкам, а справа где-то трещат автоматные очереди на учебной площадке.
Я уже вижу белую стену медсанчасти, когда из-за угла выныривает дневальный — молодой, худой рядовой Мирошников.
— Товарищ лейтенант! — кричит он, запыхавшись. — Повсюду вас ищу.
Я останавливаюсь, хмурюсь.
— Рядовой Мирошников, чего меня искать, я в своей палатке был. Сейчас вот иду в медсанчасть.
— Товарищ лейтенант, вас срочно вызывает начальник штаба, — он спотыкается на словах, — Полковник Бессмертный
— С чего вдруг такая срочность?
— Не сказал, товарищ лейтенант. Только велел, чтобы немедленно явились.
Смотрю на этого паренька. Лицо у него пыльное, глаза горят. Такой всегда за идею горой встанет, если прикажут.
— Ладно, иди. Скажи, что уже иду. — Машу рукой, отпуская его, но он стоит столбом.
— Товарищ лейтенант, я должен вас сопроводить.
Тут у меня чуть не вырывается смешок, но я сдерживаюсь. Бессмертный ещё не то может придумать.
— Хорошо, рядовой. Тогда вперёд, показывай дорогу, всё-таки не сдерживаюсь тихо смеюсь.
Мы идём по базе молча. Мирошников шагает впереди. Вокруг снуют солдаты, таскают ящики, кто-то тащит пулемёт в разобранном виде. Обычный день на базе.
Доходим до штаба, и рядовой Мирошников, наконец, отходит в сторону.
Я вхожу внутрь.
Внутри штаба прохладно. Ощущение, будто заходишь в другую реальность, где пыль и жара не имеют власти. Но это спокойствие обманчиво. За закрытой дверью кабинета Бессмертного меня точно ждёт какой-то подвох.
— Здравия желаю, товарищ полковник! — твёрдо произношу я.
Здесь тихо. Я успеваю заметить лишь спинку деревянного стула у стены и старую карту на стене, перед тем как мой взгляд ловит начальника штаба.
Подполковник Бессмертный сидит за столом, низко наклонившись, над раскрытой папкой. Он поднимает голову, и я замечаю его взгляд — тяжёлый цепкий.
— Лейтенант Беркутов, есть разговор. Присаживайся. — Он жестом указывает на стул. Я сажусь.
Бессмертный смотрит на меня секунд десять, будто оценивает, а потом кивает и переходит к делу, откидываясь на спинку кресла.
— Нашёлся Джаафар, — говорит хриплым голосом.
Имя звучит, как пуля, врезавшаяся в доску — Джаафар.
Тот самый, — отъявленный головорез. Организатор, контрабандист, убийца. Умный, хитрый, всегда на шаг впереди. На его совести столько смертей, что со счёта можно сбиться.
Я медленно качаю головой.
Полковник Бессмертный указывает на карту.
— Слушай сюда, лейтенант. Есть информация, что Джаафар снова в деле. У него с собой важные документы, которые, если он успеет унести в Пакистан, нам всем здесь небо с овчинку покажется.
Я подхожу ближе, чтобы лучше видеть карту. Взгляд падает на обведённый красным маркером квадрат — точка ближе к южной границе.
Бессмертный коротко смеётся, но без тени юмора.
— Кто он? — продолжает Бессмертный. — Полевой командир, который здесь устроил огромное количество диверсий. Умный, хитрый и изворотливый, как гадюка. И опасный — на нём крови столько, что Красный Крест обзавидовался бы.
Я крепко сжимаю зубы.
— Задача такая, лейтенант Беркут, — продолжает Бессмертный. — Мы получили разведданные — его заметили в районе старой пограничной дороги.
Едва киваю.
— Запомни, Беркут, этот гад — связной крупной банды, которая торгует оружием. Не просто автоматами для налётчиков, а серьёзными вещами — зенитки, мины, боеприпасы. Нам известно, что он пробирается к границе, чтобы уйти в Пакистан. А там его уже прикроют так, что мы его больше не достанем.
Чувствуя, как напряжение нарастает в воздухе.
— Ты должен перехватить его, пока он не ушёл, — продолжает Бессмертный и стучит пальцем по папке. — У нас мало времени. Если он успеет исчезнуть, то с ним уйдёт и целая сеть поставок, которые мы едва начали распутывать.
Жду деталей, но начальник штаба сам подаётся вперёд, будто хочет, чтобы каждое его слово врезалось мне в память.
— Мы уже знаем, где он. Точнее, знаем примерно. Его засекли на перегоне к южной части. Прячется где-то в кишлаке. Мы не можем послать туда отряд — слишком заметно. Джаафар умён, он сразу уйдёт в горы. Но если послать пару бойцов, то это не вызовет подозрений…
— Пару бойцов? — уточняю, поднимая бровь. — Я один справлюсь.
— Нет, — коротко бросает он, поднимая на меня тяжёлый взгляд. — Отправим тебя и лейтенанта Горелова. Выдвигаетесь ночью. Горелов уже в курсе и будет ждать тебя на вертолетной площадке.
— А если он окажется не один? — задаю вопрос, больше чтобы потянуть время. В голове уже мелькают картинки. Узкие улочки кишл