— Хочу забрать своих, — отвечаю прямо. — Ты держишь пятерых пограничников. Я знаю, что они у тебя.
Юсуф хмурится, на миг исчезает за укрытием, но затем появляется снова.
— Они твои? — спрашивает он, почти насмешливо. — Зачем они тебе? Они уже не солдаты, они рабы.
— Не будут, если ты согласишься на обмен, — говорю, выходя из укрытия.
— Ты что творишь? Прямо в прицел к ним встал! — шепчет сзади Гусев.
— Тихо, — бросаю ему через плечо, поднимая руки так, чтобы Юсуф видел, что я не держу оружия.
— Какой обмен? — Юсуф сплевывает. — У тебя ничего нет.
Я достаю из нагрудного кармана документы и размахиваю ими так, чтобы он увидел.
— Ничего? А это что? — спрашиваю. — Карта с вашими планами. Схемы атак. Знаешь, сколько за это дают в нашем штабе? А твои люди, которых мы взяли? Они уже начали отвечать на вопросы.
Юсуф напрягается. Но он колеблется.
— А за то, что ты сдал Хашмата — тебе не жить! Как только ваши узнают, что тебе предлагали обмен за его жизнь, а ты не согласился, пощады не жди!
Его взгляд цепляется за карту, и я вижу, как он борется с собой.
— Лжешь! — говорит он. — Это трюк, у тебя нет карты!
— Проверим? — усмехаюсь, делая шаг вперед. — Давай ты откажешься, а я вернусь к своим и отдам всё это в наш штаб. Тебя тогда будут искать не только наши, но и те, кто до тебя добраться успеет раньше.
Он молчит, но я вижу, как его пальцы сжимаются в кулаки.
— Ты хочешь забрать своих? — наконец спрашивает он.
— Хочу. И ты получишь своих, если наши останутся целы.
Юсуф смотрит на меня долго. Я знаю, он взвешивает, сомневается.
— Я предлагаю тебе выгодную сделку. Наших у тебя пятеро — молодых неопытных срочников. А тебе я отдам твоих, во главе с Хашматом. Плюс документы. Сам думай, кому выгоднее?
— Хорошо, — говорит он. — Но ты поднимешься сюда один.
Гусев резко подается вперед.
— Ты что, серьезно? Они тебя там убьют!
— Не убьют, — отвечаю, глядя на Юсуфа. — Им есть, что терять.
Юсуф кивает.
— Поднимайся, — бросает он. — Но без оружия.
Я кладу автомат на землю. Гусев и Колесников смотрят на меня, как на сумасшедшего, но я только киваю.
— Ждите.
Шаг за шагом поднимаюсь к их позиции, чувствуя, как холодный пот скользит по спине.
Я поднимаюсь наверх, и передо мной открывается площадка, где сидят моджахеды. Один из них держит автомат наготове.
Юсуф смотрит на меня.
— Твои слова — это только слова, — говорит он. — Покажи, что ты готов отдать за них.
И в этот момент я замечаю, что среди моджахедов кто-то явно выделяется. Его лицо я видел раньше… но где?
Я стою на краю скалы, в груди будто мотор работает на повышенных оборотах.
Жара давит, но пот на спине не от жары — это адреналин. Передо мной пятеро моджахедов, вооружены до зубов. Позади них два наших срочника. Связанные, но живые. Они стоят молча, смотрят на меня с последней надеждой.
Внутри меня всё переворачивается.
Молодые парни, у них ещё вся жизнь впереди. Здесь, где льётся кровь, им явно не место. Но по дикой случайности — они здесь.
Юсуф выходит вперед. Невысокий поджарый, с щетиной, глаза цепкие, как у хищника.
— Так ты здесь главный? — спрашиваю прямо, не моргая, хотя каждая клетка тела говорит — Уходи отсюда, Беркут! Ты прямо в самой преисподней.
— Я, — отвечает он с усмешкой, будто ждал этого вопроса. — И ты тут один, Беркут. Без оружия?
Я медленно поднимаю руки, показываю пустые ладони, хотя нож надежно спрятан за поясом.
— Один, — говорю. — Но и у тебя здесь не армия.
Он усмехается, оборачивается к своим. Те переглядываются, но молчат.
— Срочники все живы? — спрашиваю, не сводя глаз с Юсуфа.
Он кивает.
— Все пятеро, — добавляет.
— Докажи.
Юсуф щелкает пальцами. Один из моджахедов уходит, возвращается с парнем. Это Бяшим, брат Баяра. Лицо грязное, побитое, но он живой. Моджахед ставит его на край скалы, и тот едва держится на ногах.
— Если твой проводник вдруг дернется, — говорит Юсуф, кивая вниз, там где находится вместе со всеми Баяр, — его брат тоже улетит прямо туда.
— Не дёргайся, Баяр, — кричу вниз, не оборачиваясь. — Мы все решим.
Баяр не отвечает, он молчит.
— Хочешь вернуть их всех? — спрашивает Юсуф, ухмыляясь.
— Хочу, — отвечаю прямо.
Он смеется, указывает на связанного Бяшима.
— За одного я уже готов торговаться.
— Я хочу всех пятерых, — говорю. — Мы вернем наших пятерых, ты возвращаешь своих. Я уже говорил. Выгодная для тебя сделка.
Юсуф качает головой.
— Не в моих правилах, верить на слово Я хочу больше. Карта. План операции. Всё, что у вас есть.
— Документы у меня, — отвечаю, доставая сложенные бумаги из нагрудного кармана. — Но здесь не все. Есть ещё там, — киваю вниз.
— Не смей, Беркут! — раздается голос Коршуна. Он стоит чуть ниже по склону. Шёл за мной следом. Хотя уговор был остаться всем внизу.
Не подчинился приказу.
— Карта — наше всё! Без нее они ничего не узнают, а если отдашь… — не скрывая эмоций, кричит Коршун.
Я резко оборачиваюсь.
— Здесь я командир, — говорю так, чтобы слышали все. — Я принимаю решения!
Коршунов скрипит зубами, но замолкает. Юсуф внимательно смотрит на меня, а потом медленно кивает.
— Приведите сюда ваших пленных, отдайте документы, и я верну хотя бы одного. Начнем с брата твоего проводника.
— Нет, — отрезаю. — Мы спустимся вниз. Схема обмена — «Всех на всех». Плюс документы.
Юсуф прищуривается, явно недоволен. Мы еще несколько минут торгуемся, но в итоге он соглашается.
— Спустимся вниз, — говорит он наконец. — Но если ты меня обманешь, ваши срочники умрут.
Я киваю.
Спустя пять часов.
Мы стоим у подножия скалы. В воздухе пахнет пылью и чем-то горелым. Руки сжимаются в кулаки, хотя внешне я стараюсь выглядеть спокойно.
Наши пленники привязаны друг к другу. Спецназ охраняет их с таким видом, будто готов в любой момент всех ликвидировать.
Но вынужден подчиниться моему приказу, и отдать их живыми.
Юсуф подходит ближе, за ним его люди.
Наши срочники — погранцы стоят чуть в стороне. Грязные, измотанные, но живые.
Мы идем стенка на стенку.
Все напряжены до предела. Воздух наэлектризован.
Одно неловкое движение — черкани спичкой и всё тут рванёт к чертям собачьим.
— Ты первый! — говорит моджахед, указывая на бумаги у меня в руках.
Я подхожу, протягиваю ему документы. Его глаза блестят, он хватает их и сразу разворачивает. Быстро просматривает страницы, что-то бормочет.
— Наши пятеро. Где они? — спрашиваю, глядя ему прямо в глаза.
Юсуф кивает своим. Моджахеды развязывают погранцев и подталкивают их к нам.
Бяшим первым достигает нашей линии. Его лицо едва узнаваемо — грязь, синяки. Баяр кидается к нему, обнимает.
— Живой, брат… — шепчет он.
— Живой, — хрипит Бяшим, пытаясь улыбнуться.
Он почти падает, но Баяр держит его.
Столько времени под палящим солнцем, без воды и еды продержались парни только благодаря молодым сильным организмам.
Мы забираем своих, и только когда все оказываются на нашей стороне, я говорю пленным моджахедам.
— Ну, теперь вы свободны.
Киваю — даю знак своим. Они выводят пленников моджахедов вперед. Те идут. На полпути один из моджахедов спотыкается.
— Давай, шагай, — рычит Колесников, но без злобы. — Я тебя на себе тащить не собираюсь.
Юсуф и его люди переговариваются на своем. Я ничего не понимаю, да мне уже это и не надо.
Дело сделано.
Мы разводим свои группы. Моджахеды отходят.
— Всё? — спрашивает Гусев, держа автомат наперевес, будто готовится стрелять, если Юсуф передумает.
— Всё, — отвечаю я.
Несколько спецназовцев прикрывают наш обмен до последнего. Они держат свои автоматы наготове, в любой момент готовые нажать на спусковой курок.
Моджахеды уходят, и я, бросив последний взгляд на довольное лицо Юсуфа, ухмыляюсь.
— Береги свою бумажку, Юсуф, — говорю, не выдержав. — А то вдруг песок сдует.
Он бросает на меня взгляд, словно пытаясь понять, шучу я или это намек.
Мы тоже собираемся уходить, но что-то, словно не отпускает меня, сам не пойму.
Коршун держится в стороне, взгляд тяжелый, напряженный. Его реакция на карту была слишком эмоциональной. Ловлю его на коротком взгляде, который он бросает мне.
Я молчу, перевожу взгляд на удаляющийся отряд моджахедов.
Они отходят всё дальше. Я жду, пока их фигуры не скрываются за выступом скалы. Только тогда выдыхаю.
— Ну что, парни, погнали! — говорю я, хлопая по плечу Сашку, который стоит рядом со мной.
— Погнали! — эхом повторяет он.
До точки эвакуации добираемся молча. Я оглядываюсь на своих — уставшие, но живые.
Обратная дорога — сначала пешком, потом на УРАЛе, потом добираемся до площадки, где должны нас забрать вертушки.
— Ты, Беркут, меня убьешь когда-нибудь, — вдруг говорит Колесников.
— Это как? — спрашиваю, оборачиваясь.
— Да ты вечно лезешь в какой-то замес, а я за тобой. Я же вроде нормальный парень, а тут каждый раз вляпываешься по самое не хочу!
— Как в плохом кино, — добавляет Гусев, усмехаясь.
Мы смеемся, хотя смех получается больше нервным, чем радостным.
На точке уже ждут вертолеты.
Гул винтов перекрывает все звуки, и я чувствую, как с каждым шагом становится легче дышать. Мы садимся в вертушку, пилот кивает нам, и машина тяжело отрывается от земли.
— Пять дней, мать твою! — говорит Колесников, откидываясь на жесткое сиденье. — Пять дней этой авантюры.
— Не ной, Колесников! — говорю я, закрывая глаза. — Ты сам хотел экшена.
— Какого еще к чёрту экшена? — не понимает меня Сашка.
Смотрю на Коршуна, он напрягается.
Понял или как?
— Действий, драк, перестрелок, — спокойно объясняю я.
— О! Тогда твой экшен — это в тире и в кино — огрызается он. — А сейчас, что было — это адреналиновая встряска с риском для жизни.