— Меня зовут Васим, — глухо говорит он, наконец, на ломанном русском.
— Васим? — спрашиваю, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
Он напрягается, затем кивает.
— Ты русский? — его голос хриплый, ломаный, как его русский язык. — Чего хочешь?
— Тихо, — снова говорю. — Здесь патруль. Меня ищут.
— Плохо дело, — бормочет он. — Здесь Фарадж. Главный… моджахед. Его люди везде.
— Есть врач? Лекарь? — спрашиваю.
Васим мотает головой.
— Нет. Только трава, мазь. Ничего больше.
— Кишлак Бану. Сколько километров?
— Десять… Может, двенадцать, — он пожимает плечами, но глаза не отрывает от меня.
Вижу страх, но чувствую и что-то еще. Неуверенность? Ненависть?
Он делает шаг к полке, вытаскивает старую металлическую коробку. Внутри тряпки, крошечные баночки, какие-то травы. Суетливо протягивает мне.
— Это всё, бери. Бери и уходи.
Я принимаю коробку, но не двигаюсь.
— Еда есть? — спрашиваю.
Васим качает головой, но, вздохнув, идет к столу. Достает две свежевыпеченные лепешки, мешочек с чем-то вроде сыра. Ставит передо мной. Пальцы его дрожат.
— Еще нужна вода.
— Вот, — подает баклажку с водой.
— Спасибо, — говорю тихо. — У нас есть раненые. И нам нужен проводник до Бану.
Его лицо темнеет. Он резко отходит на шаг, прячет руки за спину.
— Нет, я не могу. У меня дочь… — он смотрит на дверь, что ведет в соседнюю комнату. — Она одна. Мужа убили моджахеды. Она беременна. Скоро… скоро родит.
В его голосе боль.
Я не сразу понимаю, что он говорит, но слова медленно доходят. Дочь. Беременная. Ситуация хуже, чем казалось.
— Васим, если вы останетесь здесь, они придут за вами. Они убьют тебя, твою дочь. Пойми это.
Он отворачивается. Стоит неподвижно, как статуя, потом вдруг резко оборачивается. Его глаза полны печали.
— Ты не понимаешь. Я не могу! Она… она не дойдет. Уходи!
Я сжимаю зубы. Моя рука лежит на коробке с мазями, но мозг работает быстрее, чем тело.
Что делать? Мне нужно возвращаться к отряду. Мне нужно знать его решение.
Васим боится, но, возможно, страх сделает его сильным союзником. Или предателем.
Тишину разрывает шорох за стеной. Васим резко оборачивается.
— Они идут! — шепчет он, и в его голосе слышится паника.
Я хватаю коробку, лепешку, мешок сыра, баклажку с водой и делаю шаг к окну.
Свет фонарей появляется в щели между досками.
— Васим, выбор за тобой, — бросаю я ему.
Мы замираем, не двигаемся. Сквозь щели в стенах просачивается свет. Вижу тени патруля, слышу глухие голоса.
Васим нервно кивает на соседнюю комнату, предлагая мне укрыться. Но я остаюсь, жду. Тени проходят мимо, голоса стихают. Они уходят.
— Ушли, — выдыхает Васим. Его плечи опускаются.
Я делаю шаг к нему.
— Васим, помоги. Я снова прошу. У нас нет времени.
Внезапно дверь соседней комнаты приоткрывается, и выходит молодая женщина. Лицо овальное, кожа смуглая, глаза огромные, черные, как ночь. Она поправляет шарф на голове, но видно её живот. Беременность на последних сроках. Она что-то говорит Васиму на своём языке. Голос у неё звонкий, но полный упрёка.
— Это моя дочь, — бормочет Васим.
Женщина не смотрит на меня, только на отца. Она спорит с ним, её руки резко жестикулируют. Слышу лишь обрывки непонятных слов.
Похоже, она не согласна с его решением.
— Что она говорит? — спрашиваю.
Васим бросает взгляд на меня, потом на неё. Видно, что он разрывается. Наконец, тихо произносит.
— Она боится. Думает, что из-за тебя нас всех убьют. Но… ты прав. Они всё равно придут. Надо что-то делать.
Женщина смотрит на меня, и впервые в её глазах я вижу не только страх, но и вызов. Она говорит что-то ещё, но отец только качает головой.
— Уходи, — шепчет Васим. — Я подумаю, что можно сделать. Уходи, пока не поздно.
В его голосе нет уверенности, но есть решимость. Я молча киваю и направляюсь к выходу, чувствуя на себе взгляд его дочери.
Что-то в этом взгляде говорит мне, что история здесь не закончена. Я выхожу в ночь, зная, что возвращаться сюда может быть опасно.
Сквозь тьму кишлака я двигаюсь, словно тень, каждое движение выверенное и тихое. Под ногами шуршит сухая пыль, а впереди только редкий свет от масляных ламп в домах местных. Сердце гулко бьется в груди, но я сосредоточиваю внимание на каждом своем шаге.
Путь обратно к ребятам лежит через узкие улочки, где за каждым углом может скрываться опасность.
Слева я слышу тихий разговор на дари. Затаился, прижался к стене глинобитного дома. Двое местных мужчин, вооружённых, неспешно обсуждают что-то, явно не подозревая о моём присутствии.
Пропустив их, я осторожно двигаюсь дальше. Вдали залаяла собака, и я замираю.
Наконец, все стихло.
Добравшись до сарая, стучу три раза, затем ещё два — условный сигнал. Замок быстро открывается, и меня втягивают внутрь.
Там, в полутьме, сидят мои ребята. Измученные, но все живые. Я разворачиваю свёрток с едой и водой, которые удалось добыть. Куски свежего хлеба, немного сыра, бутылка мутной воды — мало, но достаточно, чтобы поддержать силы.
— Вот, Сашка, обработай рану Паши, — протягиваю ему коробку с мазями и лекарством.
Он берет коробку, достает из нее препараты, и приступает к делу.
— Васим, афганец, — начинаю я, говорю тихо, но уверенно. — Он не просто торговец. Знает окрестности, как свои пять пальцев. Если бежать, то только с ним. Иначе заблудимся, а эти… — я киваю в сторону, где находится дом моджахедов, — нас догонят.
Замолкаю.
— Но Васим еще не уверен. У него дочь на сносях.
Смотрю в сторону Пашки.
Он лежит неподвижно. Лицо серое, глаза воспалённые. Ему становится всё хуже, это очевидно.
Чувствую комок в горле — если не уйдём быстро, он просто не выживет.
— Завтра ночью, — говорю я. — Уходим. Здесь оставаться нам нельзя.
Парни кивают, понимая, что других вариантов нет.
Но ещё предстоит дождаться завтрашнего дня, и каждый час наполнен тревогой.
На рассвете меня снова вызывают на допрос.
Двое грубо вытаскивают меня из сарая и тащат в дом, где уже ждет тот самый командир, в тюрбане с хмурым взглядом. Фарадж.
— Кто вы такие? Зачем пришли в нашу землю? — его голос низкий, давящий.
Я молчу.
Тогда он бьёт. Кулаком, потом ногой…
Вопросы сыплются, но я молчу.
Они хотят знать, сколько нас, какие задания, кто командует.
Я знаю — нельзя сломаться, иначе это конец.
Два часа— каждый удар отдаётся болью в голове и теле. Я уже не чувствую лица, только огонь боли. В какой-то момент меня бросают на пол, и я теряю сознание.
Очнулся уже ночью, лежа на циновке в сарае. Парни собрались вокруг, шепчут, пытаются привести меня в чувство.
— Всё, уходим! — придя в себя, первое, что шепчу я, с трудом разлепляя губы.
Дальше действуем четко по моей команде.
Выбираемся из сарая, вырубаем охранников, разоружаем их. Пробираемся вдвоем — я и Гусев, в дом, где ещё днем заметил наше оружие сваленное в углу темной комнаты.
Забираем его.
Тихо выскальзываем один за другим, передавая на руках лейтенанта Панина, с территории дома.
Пробираемся темными улочками на другой конец кишлака. Все идет по плану.
Лишь бы Васим согласился.
Настойчиво стучу в дверь его дома. Никто не откликается.
Испугался…сбежал…
Мать твою! Что теперь делать?..
Глава 12
Я уже отхожу от его дома, как дверь открывается, на пороге появляется Васим, за ним стоит его дочь.
Они уже готовы в дорогу.
Он выходит из дома, через плечо у него перевешана котомка. Следом идет молодая беременная женщина, одета во все черное, почти сливается с ночью. Она налегке, что понятно.
— Васим, спасибо тебе! — облегченно выдыхаю.
— Это ей спасибо, — кивает на дочь. — Уговорила меня. До последнего сомневался…
Кивает на ее живот.
Мы отправляемся в путь.
Кишлак спит. Не слышно даже лая собак.
Впереди идет Васим, за ним — я. Потом парни несут на носилках раненного Пашу. Идет дочь Васима. Крайними — Колесников и Гусев.
Двигаемся быстро, стараясь не шуметь.
Дом Васима стоит на самом краю кишлака. Поэтому кишлак сразу остается за спиной. Он ведет нас через узкую тропу, где сложно идти группой.
Проходит час. Все вокруг относительно спокойно.
Но внезапно впереди показались огни — другой отряд моджахедов.
— Быстро, за мной! — Васим бросается в сторону, ведя нас через русло высохшей реки.
Мы мчимся, будто загнанные звери, с одной мыслью — выжить.
Колесников помогает дочери Васима, ей трудно идти в темпе, да еще в темноте. Может оступиться и упасть. А в ее положении это чревато последствиями.Сашка поддерживает ее под руку, хотя порой на узкой тропе это очень сложно.
Но обстоятельства требуют идти вперед, несмотря ни на какие трудности, ведь если обнаружат, что мы сбежали, они тут же бросятся в погоню.
Мы идем сложным маршрутом.
Васим уводит нас в сторону, подальше от тропы, которая, как он объясняет, может быть под наблюдением моджахедов.
Путь через долину Андараб оказывается гораздо сложнее, чем мы себе это представляли.
Кроме того, парней подкосила история с предательством и пленом. И раненный лейтенант Панов, состояние которого с каждым часом ухудшается, тоже влияет не лучшим образом. Я уж не говорю о том, в каком состоянии меня после допросов швыряли обратно на глазах ребят…
Я держусь.
И чувствую себя с каждым часом все лучше. Не могу объяснить ребятам, что происходит со мной. Почему я так легко справляюсь с побоями…
Ведь они видели, как притаскивали в сарай мое почти бездыханное тело и бросали на землю.
Но как бы не удивлялись парни, я уже практически в форме.
Сейчас это очень важно, потому что поднимает их боевой дух.
Я вижу это — бодро даю команды, чтобы они чётко выполняли инструкции.