Почему Коршун притих при его появлении?
Мать твою!
Может это и был… Хищник?
Глава 18
Возвращаемся домой — дорога пустая, освещенная редкими фонарями, которые больше создают тени, чем свет. Я молчу, обдумывая ситуацию. Сашка, чувствует мой настрой, тоже помалкивает.
Перед внутренним взором всплывает образ боевика со шрамом., того, что был в промзоне.
Допустим, он не Хищник.
Тогда кто? Тогда он — очень приближенный к нему человек.
Приказы получает напрямую, чего не скажешь о Коршуне, этот постоянно делал попытку скинуть с себя обязательство организации встречи с их главным. Отсюда вывод — он лично незнаком с Хищником. Хотя…
Когда мы подходим к дому, меня охватывает странное чувство. Не тревога, но что-то близкое к ожиданию. Запрокинув голову, вижу еле заметный отсвет из окна кухни. Мама ждёт нас с ужином.
Поднимаемся в квартиру.
На кухне уютно, тепло, пахнет чем-то привычным — тушеными овощами, яблочным вареньем. Мы садимся за стол, едим молча. Мама время от времени что-то спрашивает у Сашки, тот отвечает оживленно, стараясь казаться веселее, чем на самом деле. Я сосредоточенно жую.
Когда ужин заканчивается, я киваю Сашке. Он понимает без слов, встает, и уходит. Мама собирает со стола, медленно, почти нарочито, но я чувствую, что она знает, что разговор неизбежен.
Мы остаемся вдвоем. Кухня мгновенно становится другой.
Просторной, но глухой.
Лишь звуки, льющейся воды из крана. Я опираюсь локтями на стол, смотрю на нее.
— Мама, зачем вы меня взяли из детдома? — спрашиваю прямо.
Она сначала не отвечает, продолжает мыть посуду, словно не слышит. Затем поднимает на меня глаза, улыбается как-то неловко.
— Так отец захотел.
— Отец? — переспрашиваю я, чуть повышая голос. — Где он?
Мама снова отводит взгляд, вытирает посуду полотенцем.
— Умер, — тихо отвечает она. — После ранения ты и этого не помнишь?
Мне не нравится, как она мнется, как уходит от прямого ответа. Я не мальчишка, и, если она думает, что можно от меня что-то скрыть, она глубоко ошибается.
— Почему меня взяли? — жестко повторяю, упираясь взглядом ей в лицо.
Она вздыхает, будто давно ждала этот разговор, но не готова к нему.
— Сергей захотел братика, — наконец выдавливает она. — Мы пришли туда, он показал на тебя.
Я вздрагиваю. Сергей. Опять Сергей?
— Ему тогда было семнадцать. Зачем ему братик в таком возрасте? — спрашиваю я, уже чувствуя, что-то не сходится.
Мама пожимает плечами, ее руки нервно теребят край передника.
— Вот захотел и все.
— Где он? — снова спрашиваю я, уже не сдерживая раздражения.
Она мотает головой.
— Не знаю.
Я смотрю на нее, пытаясь разобрать в ней. Ее лицо становится серым, каким-то усталым. И в этот момент я понимаю, что Сергей не вернется домой, пока я здесь.
Молчание затягивается. Она снова начинает что-то перекладывать, избегая моего взгляда. А я, сидя за столом, понимаю, что мы оба что-то ждем.
Я понимаю, бесполезно трясти её, повышать голос, требовать, она ничего не скажет.
Не скажет правды.
Я иду в комнату, чувствуя тяжесть мыслей. Всё кажется искусственным, и мать, и брат Сергей. Они притворяются, играют какую-то странную роль, а я— всего лишь часть этой постановки.
Как получилось, что меня, почти взрослого парня, взяли сюда, ничего не объяснив?
И главное — зачем?
Мне ведь было 14 лет, зачем я сам согласился?
Просто сплошной бред.
Обстановка в доме напряжённая, Сашка куда –то ушёл. Зато неожиданно вернулся Сергей.
Это уже интересно.
Его лицо сосредоточено, слишком спокойное, как будто он что-то задумал. Наверняка ему приказали следить за мной.
Ну что ж, пусть попробует, я не скрываюсь.
— Пойдём на улицу, — говорю, прищурившись. — Побеседуем.
Он смотрит на меня исподлобья, но молча кивает. Спускаемся вниз, на двор. Сырой воздух бьёт в лицо. Я веду его подальше от дома, туда, где нас никто не услышит. Останавливаюсь у забора.
— Почему я в 14 лет оказался у вас в доме? Мы не родные, поэтому сегодня ты легко сдал меня врагам, — начинаю я жёстко, не давая ему времени на размышления. — Зачем вы меня взяли из детского дома? Какой был в этом смысл?
Сергей отводит взгляд. Его молчание бесит меня сильнее, чем любые слова. Наконец он буркает.
— Так надо было.
— Кому надо? — делаю шаг вперёд. — Ты врёшь, Сергей. Ты всегда врёшь. Отвечай!
Он пятится, не желая встречаться со мной взглядом. Это доводит меня до кипения. Я хватаю его за ворот рубашки и толкаю к забору.
— Говори, зачем⁈ — рычу я.
Он пытается вывернуться, но я держу крепко. Сергей резким движением пытается ударить меня в живот, но я ловлю его руку. Использую захват и провожу болевой приём — выламываю его кисть назад. Он скалится от боли.
— Хочешь по-хорошему или по-плохому? — шиплю я.
Он молчит. Я разворачиваю его корпус, провожу подножку и отправляю его на землю. Встаю над ним, держу руку скрученной. Сергей морщится, его лицо искажено гримасой боли, но он молчит, упрямо молчит,
— Последний раз спрашиваю. Почему меня усыновили? — добавляю давление на его руку. — И не надо врать, Сергей. Я всё равно узнаю.
Наконец он не выдерживает боли.
— Когда мне было семнадцать, — сквозь зубы начинает он, — сцепились мы на улице с пацанами… Ну, драка, как обычно. Тогда впервые появился Коршун. Но он был другой…
Я ослабляю хватку, но продолжаю внимательно слушать.
— Что значит другой?
— Ну, когда он появился сейчас я не узнал его. Прошло, конечно, почти десять лет, точнее девять. Но внешность у него сильно изменилась. Как будто другой человек.
— Что ты мне зубы заговариваешь? — снова давлю, выворачиваю руку.
— Хорошо, не веришь, не надо. Но тогда тот человек — Олег Коршунов велел это сделать, — продолжает Сергей, наконец сдавшись.
— Что сделать?
— Уговорить родителей, усыновить тебя. Вот это и сделали.
Слова Сергея приводят меня в ярость. Я выпускаю его руку, отступаю на шаг. Земля уходит из-под ног.
— Коршун… — повторяю я. — Ты хочешь сказать, что этот… этот человек знал обо мне еще тогда? Знал, что я появлюсь?
Сергей садится на землю, потирая запястье. В его глазах больше страха, чем злобы.
— Что значит, — ты появишься? — непонимающе смотрит на меня. — Ты тогда уже был, находился в детском доме.
Что за…? То был мой предшественник, а Хищник тогда уже знал, что произойдет рокировка, спустя 9 лет, и я займу место Беркутова…
Мать твою!
Выходит, здесь целый клан попаданцев.
Я, Хищник, кто ещё?
— Глеб, он точно знал, что ты в детском доме, и, что у тебя нет родителей. Он сказал, что так нужно.
Картина начинает складываться в пазл.
Выходит, Хищник уже тогда знал, что на место настоящего Глеба Беркутова приду я. Они ждали моего перемещения. Ждали меня самого, но не как человека, а как фигуру в своей игре.
В голове пульсирует одна мысль — Хищник.
Это хозяин, который дёргает за ниточки всех вокруг. Он использует людей, заставляет их работать на себя. И я— всего лишь очередная марионетка, которую он мечтает прибрать в свои руки.
Опускаю взгляд на Сергея. Он выглядит жалким, избитым. Но внутри меня больше нет злости к нему.
Только холодная решимость.
Мне нужно понять, что за игру затеял этот Хищник, и главное — как мне разорвать эти чёртовы нити, которыми он меня сковывает.
На улице уже давно стемнело. Тёплый ветер шевелит растрёпанные листья у подножия фонаря. Мне он почти не нужен — я и так стою в тени, прислонившись к бетонной стене. В голове крутятся обрывки сегодняшнего дня. Подступает неясная тревога, мешая сосредоточиться. Всё будто кричит: «Уезжай отсюда, Глеб!»
Встряхиваю головой, словно сбрасывая с себя морок.
Из-за угла дома появляется Сашка Колесников.
Важный такой, идет как победитель. Серёга, увидев Колесникова быстро ретируется.
Сашку невозможно не заметить — широченная улыбка на лице, самодовольная походка. Он явно на вершине мира. И под руку с ним — девушка. Не знакомая мне, но выглядит она, как персонаж с яркой обложки модного журнала — слишком нарядно для нашего района.
На первый взгляд ей лет двадцать. Высокие белые босоножки на платформе делают её ещё выше. Короткий сарафан ярко-красного цвета подчёркивает длинные ноги и смуглую кожу. В ушах — огромные серьги-кольца, которые сверкают в свете проезжающей машины.
На запястьях позвякивают пластиковые браслеты, а в руках — маленькая лакированная сумочка. Волосы у неё кудрявые, цвета спелого каштана, обрамляют лицо с броским макияжем. Глаза подчёркнуты густой чёрной подводкой, а на губах — красная помада.
Где это Сашка нашел такую?
А девушка бросает на меня взгляд и улыбается, будто знает меня всю жизнь.
— Глеб, привет! — её голос звонкий, уверенный, как будто она давно ждала этого момента.
Я хмуро смотрю на неё, не скрывая недоумения.
— Мы знакомы? — спрашиваю сухо, всё ещё пытаясь вспомнить, где мог её видеть.
— Как же! — говорит она с обиженной ноткой. — Я твоя соседка, с третьего этажа.
Соседка? Возможно. Но улыбка её начинает раздражать.
— Рад, знакомству, — говорю, не скрывая холодка в голосе. — Но мне сейчас не до этого.
Она сжимает обиженно губы, бросает быстрый взгляд на Сашку, и молча разворачивается. На каблуках стучит по асфальту и скрывается в подъезде.
— Оля, — говорит Сашка, едва сдерживая довольный смешок. — Нормальная девчонка. Мы с ней вечерок шикарно провели дома у её подруги, ну и… покувыркались, понятное дело, в кровати. Огонь девчонка, Глеб!
Машинально киваю, но в голове крутится только одно: «Пора валить отсюда!».
Внутри все переворачивается от нехорошего предчувствия, которое я не могу объяснить.
— Собираем вещи! — бросаю резко я, не оставляя места для возражений. — Едем на вокзал.
Сашка останавливается, словно его вдруг обдало холодным душем.