Гусев приседает рядом.
— Думаешь, шакалы?
— Шакалы не оттаскивают раненых в ущелье, — бурчу я.
Колесников фыркает.
— Тогда что, джинны? Духи пустыни?
— Или совсем не духи, — тихо говорит Гусев, проверяя винтовку. — Шакалы как будто кого-то сопровождали.
Мы продолжаем осматривать лагерь.
Здесь много следов и улик.
Сражение все –таки было.
Его место выделяется беспорядочно затоптанной землей. Несколько кустов сломаны, как будто кто-то наталкивался на них в спешке. В траве нашли разорванную кожаную лямку от рюкзака, и вдали — пятна крови, почти засохшие.
Там же обнаружили и три гильзы от охотничьего ружья — вероятно, кто-то из отряда пытался отбиваться. Однако стрелка, похоже, скрутили. Недалеко лежал ремень с порванной пряжкой, а под ним — сломанный приклад оружия.
В нескольких местах виднеются глубокие борозды в земле — будто кого-то волокли, возможно, раненого. На камне неподалеку запеклась кровь. Следы людей уходили вглубь ущелья. Эти следы сопровождались треугольными отпечатками тяжелой обуви, которая явно не принадлежала пропавшему отряду.
На ближайшем дереве нашли веревку, разорванную наполовину. Возле нее валялся рваный кусок ткани от рубашки цвета хаки. На дереве были следы ногтей, как будто кто-то пытался вырваться.
Все указывало на то, что отряд Соколова попал в засаду, отбивался, но был захвачен в плен.
Следы шакалов и пятна крови намекали, что бой был непростым, пацанов застали врасплох. Они бились, но часть раненых могла погибнуть. Теперь нужно было следовать за оставшимися следами, чтобы понять, куда увели людей.
Здесь виднеются следы борьбы — кусты вырваны с корнями, на земле глубокие борозды. Нахожу ещё оторванный ремень от оружия и остатки перевязочного пакета.
Гусев подходит ко мне.
— Это они. Их следы уходят в ущелье.
— А если это ловушка? — спрашиваю я.
— Тогда нас ждут, —бормочет Колесников. — Надеюсь, с горячим приемом.
Шад разворачивается к нам.
— Надо идти. Здесь вы больше ничего не найдете.
Мы покидаем лагерь, я бросаю взгляд через плечо назад. Возникает странное ощущение, будто кто-то смотрит из кустов.
Но там никого нет.
Пропавший отряд оставил слишком много вопросов.
Кто забрал их, и почему шакалы, как преданные собаки, следовали за кем-то?
Шад указывает вверх, к узкому ущелью. Ведёт нас дальше. Приходится карабкаться по острым камням.
— Они ушли туда, — проводник указывает на скалу впереди. — Узкий проход.
— Вперёд, осторожно, — приказываю я бойцам.
— Командир, тут что-то странное! — уже почти у прохода слышу я.
Подхожу. Семён держит в руках что-то металлическое, слегка обгоревшее. Это граната. Но рядом — свежие следы. Кто-то здесь был. Кто?
Киваю ребятам, и мы движемся дальше, оружие наготове. За поворотом — глубокая тень, и там…
— Командир, ты это видишь? — голос Сашки звучит хрипло.
— Вижу, — отвечаю.
Теперь главное — не стать следующими потерянными…
Глава 22
В ущелье видны следы схватки собаки отряда лейтенанта Соколова с шакалами. Очевидно, что они рвали пса на клочья… Пёс отчаянно сопротивлялся, но тех было слишком много… Шакалы одержали вверх над собакой… повсюду клочья шерсти, кости, внутренности съедены без остатков. Пятна крови…
А еще… Послание мне, написанное кровью пса на плоском камне…
«Ты знаешь, что должен… и люди останутся живы…»
Мать твою! Это Хищник.
Он знал, что именно я поведу отряд на поиски пропавших.
Условие выставил подлое невыполнимое. Одно из двух — Либо я должен стать предателем, либо должен чувствовать вину за гибель людей.
Что за…?
Ярость клокочет внутри. Хищник, заранее решил, что победитель только один — и это он.
Но я не сдамся, мы еще повоюем!
— Все понятно, — говорю вслух. — Идем дальше по следам пропавшего отряда. Мы должны их найти, пока они живы.
Надпись прочитали все, но не поняли, в чем дело. Мне радоваться или как? Что Хищник напрямую не написал в обращении мой позывной — Беркут.
Не понял никто, кроме проводника. Хотя…
Шад одарил меня странным взглядом.
Мы идём дальше.
Горы вокруг кажутся вечными и непреклонными, их каменные исполины, испещренные глубокими расщелинами и покрытые крохотными, цепляющимися за скалы кустарниками, сурово молчат.
Проводник Шад идёт впереди осторожным шагом, словно читая каждую трещину и каждую потерянную веточку, как строки в книге. Его фигура, одетая по местным обычаям, напоминает привидение, тихо скользящее между камнями.
— Следите за тропой! — бросает он через плечо, даже не оборачиваясь. — Здесь много осыпей.
Его голос звучит спокойно, но в этой спокойной уверенности слышится тревога. Мы двигаемся гуськом, один за другим, стараясь не шуметь. Шад останавливается на краю узкого ущелья, проводит рукой по камню, приседает и берет горсть земли, нюхает её. Затем указывает рукой на пыльную тропу, где едва заметно выделяются следы.
— Здесь прошли люди, — произносит он. — Два, может три дня назад. Видите? Они старались идти быстро, но некоторые были тяжело нагружены. Следы чуть глубже обычного.
Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть указанные отпечатки. Действительно, в рыхлой земле угадываются смазанные контуры ботинок, но я бы сам их не заметил, если бы не подсказал Шад.
— Куда они направились? — спрашивает кто-то из отряда.
Шад поднимается, вытирая руки о штаны, и указывает туда, где тёмные линии горных хребтов сливаются с горизонтом.
— В долину Андараб. Или их увели туда. Там прячутся остатки отрядов из Панджшера. Если пропавший отряд попал к ним — они ушли с ними.
Слушая его, члены отряда переглядываются.
Мы идем по следу, который кажется всё более запутанным. Кроме того привала, где останавливалась группа, никаких других явных признаков присутствия пропавших бойцов не находится, и эта неуверенность подтачивает нервы каждого.
Шад двигается дальше, не дожидаясь вопросов. Он идёт быстро, уверенно, будто чувствует направление кожей. Мы идём за ним, иногда спотыкаясь на острых камнях или поскальзываясь на осыпях.
Ветер приносит с вершин слабый, почти неуловимый запах дыма, который заставляет каждого из нас ещё крепче сжимать оружие. Мы знаем одно, если Шад прав, то впереди нас ждёт не просто долина, а враг.
На склоне одного из ущелий он снова останавливается, указывая на кучу пепла, присыпанную ветками.
— Здесь кто-то ночевал, — тихо говорит он. — Очаг ещё не совсем выветрился.
Я осматриваю место привала. Огонь явно пытались скрыть, но обугленные головешки выдают, что костёр был достаточно большим, чтобы согреть сразу с десяток или больше человек. На камне у кострища Шад находит скомканный обрывок материи — кусок ткани, который, по его словам, мог быть частью советской формы.
— Может быть, их увели в плен, — предполагает кто-то из отряда, разглядывая находку.
Шад хмыкает и качает головой.
— Если бы плен, их следы были бы более заметными. Когда уводят пленных, всегда есть признаки борьбы, заминки, лишнего груза. Здесь всё слишком аккуратно. Скорее всего, отряд просто присоединился к ним добровольно. Или же их убедили.
Не могу в такое поверить.
Он хочет сказать, что отряд наших бойцов мог сдаться без боя?
Нет, спецназовцы не сдаются. Их могли захватить только силой.
Другой разговор, как я предполагаю, что застали их врасплох. Мы же видели следы их борьбы на первом привале. А дальше да, ведут уже как пленников, связали руки…
Мы продолжаем путь. Я молчу, оцениваю обстановку.
Иногда Шад делал жест, останавливая нас, когда замечает что-то необычное — ветка, сломанная неестественным образом, свежий обвал камней или едва уловимый запах пищи.
Каждый раз он показывал на детали, которые указываю, что мы идём в правильном направлении.
Но мы отстаем на 3 дня, и сами идем уже третьи сутки.
Ущелья сменялись плато, тропы — скальными тропками, а сумерки снова медленно начинают накрывать горы. В какой-то момент мы замечаем, как по камню течёт свежая капля влаги.
— Вода, — объясняет Шад. — Значит, они останавливались тут. Здесь неподалёку должен быть источник.
В такой засушливой стране, как Афганистан, вода играла важную роль. В пунктах постоянной дислокации советских войск создавалась инфраструктура для добычи, доставки, хранения и очистки воды.
Нарушения правил организации водоснабжения вызывали заболевания вирусным гепатитом. В борьбе за безопасность воды — важнейшая роль отводилась хлорированию.
Кроме того, постоянно получали информацию, что у мятежников имеются отравляющие вещества, которые не имеют цвета и запаха.
В условиях жаркого лета, для утоления жажды использовали кипяченый настой верблюжьей колючки, обладающий антисептическими свойствами.
Каждый военнослужащий должен был пить только из своей фляги. Но это не всегда удавалось соблюдать.
В условиях горно-пустынной местности и жаркого климата вода в больших количествах требовалась не только для питья и приготовления пищи, но и для обслуживания боевой техники,
Существовало три основных схемы доставки воды:
Снабжение из скважины.
Снабжение из поверхностного источника воды.
Снабжение привозной водой.
В большинстве крупных военных городков Афганистана были пробурены скважины. Всего на территории Афганистана было оборудовано около 190 скважин.
В каждой дивизии оборудовались один или два пункта водоснабжения.
Подвоз осуществлялся раз в неделю. В зависимости от численности личного состава для подвоза и хранения воды заставы обеспечивались емкостями ЦВ-3 и ЦВ-1,2 объемом 3000 и 1200 л, соответственно.
Особые трудности возникали при обеспечении водой сторожевых застав, расположенных в труднодоступных горных районах.
В таких условиях единственным транспортным средством доставки воды являлись вертолеты. Если не удавалось произвести посадку, вода в РДВ-100 сбрасывалась на запасных парашютах, при этом только 10 — 15% резервуаров оставались целыми.