Наш проводник — Шад молчаливо идёт впереди, иногда оборачиваясь, чтобы проверить, все ли успевают за ним. У него обветренное лицо, как старая кожа, и глаза тёмные, настороженные, будто он слышит и видит больше, чем мы.
Спустя несколько часов достигаем кишлака. Это крохотное поселение, штук тридцать глинобитных домов, тесно стоящих друг к другу, между ними узкие улочки, заполненные домашними животными, детьми и стариками.
На подходе нас встречают сдержанно.
Женщины, завидев нас, поспешно прячутся в домах, а мужчины, наоборот, выходят, переглядываясь между собой.
Один из них, пожилой афганец в длинной тёмной рубахе и с чётками в руках, обращается к Шаду. Они долго говорят на своём языке, и только потом наш проводник поворачивается к нам.
— Это староста кишлака, Наджибулла. Он говорит, что слышал про русских, которых держат в доме на краю. Говорит, те трое, что их захватили, — чужаки, не отсюда. Они пришли недавно, запугали жителей. Люди боятся.
Я смотрю на Наджибуллу.
Его лицо, испещрённое морщинами, выглядит сурово, но в глазах читается страх. Чётки в его руках двигаются быстро, пальцы перебирают их нервно.
— У их главаря метка на лице — шрам, — говорит он.
Хищник. Я так и думал.
Староста указывает на один из домов.
— Там можно остановиться. Хозяин — мой брат, Ахмад.
Мы идём туда.
Дом Ахмада такой же, как и остальные — глинобитный, с низким входом, за которым открывалась просторная комната. Внутри пахнет дымом и специями.
Ахмад встречает нас у порога. Невысокий, с густой бородой, одетый в серую длинную рубашку, шаровары и кожаные сандалии, он сразу предлагает нам воду и еду.
— Спасибо, — благодарю я.
Мы садимся за длинный деревянный стол.
Хозяин кивает и две женщины в чёрным одежде с закрытыми лицами начинают приносить на стол еду.
Спустя 15 минут молчаливого поглощения пищи, в комнату снова входит Ахмад.
— Пленных держат в крайнем доме, — говорит он. — Трое людей, которые их захватили, — жестокие люди. Они не из наших мест, говорят на странном незнакомом нам языке. Никто из деревенских не решается к ним подойти. Они вооружены.
Его голос звучит спокойно, но в глазах прячется тревога.
Он смотрит мне прямо в глаза.
— Если вы хотите спасти своих людей, будьте осторожны. Эти люди — безжалостные.
— Мы останемся в доме у тебя ненадолго, чтобы подготовиться, — говорю я.
Он кивает и выходит из комнаты.
В голове крутятся слова Ахмада и старосты. Всё указывает на то, что те трое — профессионалы. Не афганцы и не русские.
Всё больше я убеждаюсь, что Волк играет не только против нас, но и против афганцев.
Значит он работает на американцев, инструктор, натовец, агент ЦРУ… кто угодно, но он против нас.
Задачу поставил — сломить меня.
Ничего у него не выйдет. Ни на того нарвался.
Операцию назначаю на ночь.
— Отдыхайте пока парни, — даю команду.
Неизвестно, что нас ждет. Отряд слишком вымотан в долгом пути сюда. Отсутствие еды и воды сказалось на парнях, хоть и привыкшие к суровым условиям походов, но лучше дать время на отдых.
Наступает ночь.
Мы тихо выходим из дома Ахмада и пробираемся задними дворами к крайнему дому.
Я лежу в укрытии за камнем, смотрю на дом на отшибе кишлака. Трое в доме и наши—там, внутри. Точно знают местные — русские, спецназовцы.
И Волк тоже там.
Проходит совсем мало времени, может минут десять, мы рассредоточены по периметру дома.
Неожиданно слышу грубый хриплый голос.
— Эй, Беркут! Я Волк. Знал, что ты придёшь. Ждал тебя!
Все парни рядом напрягаются.
— Передай своим командирам, мне нужен вертолет и валюта!
Крепко сжимаю зубы, чувствую, каждую грань автомата в руках. Пальцы сжимают цевьё, в голове стучит — Что делать?
Командирский опыт подсказывает — не торопиться, но времени мало.
Бойцы ждут моё решение, а я думаю.
— У меня нет рации связаться со своими! — кричу в ответ.
— У меня есть. Пусть твой человек заберет.
Волк говорит с акцентом, я еще в прошлый раз заметил это, но держится слишком уверенно, будто реально знал, что мы сюда придём. И приведу отряд я.
Значит, кто-то слил информацию.
— Беркут, давай я схожу, — говорит Вася Васин. — Слышь, они ж выставят рацию, я добегу, схвачу и назад вернусь.
— Это может быть ловушкой, — говорю я. — Волк знает нас лучше, чем хотелось бы.
Вдруг тишину разрывает короткий смех.
— Слушай условия сделки, Беркут! — Волк снова выходит на контакт. — Я отпущу ваших людей. Но мне нужен вертолёт, валюта — 1 миллион долларов. И чтобы ты сдержал слово. Помнишь, что ты должен сделать? Если память короткая, я напомню, когда придёт время.
Выдыхаю глубоко.
Слышу, как Семён и Михаил — наши снайперы, щёлкают затворами автоматов.
— Командир, — шёпотом доносится откуда-то сбоку. — Если бы он хотел нас ликвидировать, давно бы уже начали палить. Тянет время. Вася прав, надо идти за рацией.
— Васин! Иди за рацией, — приказываю я.
Парень кажется, внешне спокойным. Но если с ним что-то случится, отвечаю за это я — командир.
А Волку какой резон убивать рядового Васина?
Ведь после этого ему уже не поверят?
Игра его будет сломана.
Риск все равно большой. Но выбора нет.
Я киваю.
— Вась, только осторожно. Не геройствуй.
Он лишь коротко кивает и бежит, пригнувшись, к дому. В тишине слышны только его шаги и редкие крики местной фауны где-то далеко.
Мы затаились, наблюдаем, готовимся ко всему.
Я смотрю, как Васин приближается к крыльцу, где уже выставили рацию. Вася замирает, прижимается к стене.
Волк не торопится, словно ждёт. Вдруг — глухой грохот из дома, будто бы там переставили мебель или кто-то упал.
— Миша! Семён! — шёпотом говорю, — держите на прицеле окно и дверь.
Коротко отвечают.
— Есть.
Васин уже у рации. Секунда, две, три.
Я ловлю себя на мысли, что не дышу. А потом… Слышится шорох в доме. Волк смеётся громко.
— Ну что, Беркут? Думаешь, я его просто так отпущу?
Сердце замирает.
Вася сжимает рацию и пятится назад, но из-за угла дома выходит тень. Мгновение, и я понимаю, что это один из тех боевиков, кто удерживает наших.
Он двигается к Васину, нож в руке блестит в свете луны.
— Миша! Семён! — шепчу я. — Не стреляйте!
— Командир! Он же его убьёт…
Глава 24
— Не стреляйте. Это провокация! –глухо произношу я, вытирая пот со лба.
Неотрывно следим за тем, что там происходит.
— Отбой! — слышен голос Волка.
И боевик снова уходит в тень.
Васин, не теряя ни секунды, бежит обратно. Он жив. Рация у нас.
Но что теперь?
Волк не отдаст пленных просто так.
А обещание, которое он упоминает, жжёт внутри. Я ничего ему не обещал насчет себя. Спецом гад выворачивает все наизнанку, подводит меня к черте.
Но времени всё меньше. Пленные ждут, а ставки только растут.
Мы с ними в ловушке у Волка, и выхода пока не видно.
Дышу тяжело, стараюсь не выдавать напряжения. Васин вываливается из-за угла, будто его выстрелом вынесло, рация болтается в руках, капли пота стекают с его лица в пыль на бронежилете.
— Беркут, держи! — шепчет хрипло, сунув мне рацию. Он нервничает, глаза бегают, но я киваю спокойно, стараюсь заразить его своим спокойствием.
Настраиваю рацию, пальцы работают быстро. Голос низкий, уверенный, хотя внутри всё сжимается от напряжения.
— Первый! Я Беркут! Вы меня слышите?
— Я Первый! Слышу вас хорошо
— Мы обнаружили отряд Соколова. Они захвачены.
Секунда тишины на той стороне, затем голос оперативника, холодный, выверенный.
— Кто главный?
— Позывной Волк. Не афганец. И не русский. Есть подозрение, что работает на западную разведку. Требует вертушку и валюту для вылета в Пакистан.
Тишина. Только шорох в динамике. Затем коротко.
— Жди решения. Надо согласовать с командованием.
Ждём.
Сидим в пыльной тени разломанной стены, где-то вдалеке скулит осёл.
Васин кидает взгляд на меня, потом в сторону дома, где держат наших. Я чувствую его беспокойство, но не даю ему выйти наружу. Сейчас надо сохранять контроль.
Оттуда, из дома, слышится голос Волка — резкий, уверенный.
— Эй, Беркут! Когда будет вертушка? И где деньги где?
Прижимаю рацию, отвечаю ровно.
— Ждём. Решают. Хочу убедиться, что у тебя действительно наши ребята.
Пауза.
На миг мне кажется, что он откажется. Но Волк хрипло смеётся.
— Хорошо. Сейчас увидишь.
Десять минут. Они растягиваются в вечность. Васин сидит рядом, обхватив колени руками. Глаза напряжённые, дыхание поверхностное. Стараюсь его отвлечь.
— Сколько их? — шепчу.
— Говорят, шесть. Но могут быть ещё. Кто знает, что у них там внутри.
Волк снова кричит.
— Ну что, Беркут, смотри!
На крыльцо выводят наших.
Шестеро. Силуэты в контровом свете — грязные, измождённые, но держатся. Лейтенант Серёга Соколов первым поднимает голову, смотрит в сторону, где мы затаились. Глаза цепкие, незатравленные — он живой. За ним ещё пятеро. Все в форме, на ногах, но уставшие, лица серые от пыли и усталости.
Волк рядом с ними, держит автомат на плече, улыбается.
— Увидел? — орёт. — Хочешь ещё доказательств?
Я не отвечаю.
Смотрю, как их загоняют обратно в дом. Зубы стискиваю до хруста. Васин дёргается, будто хочет сорваться с места.
— Сиди! — шиплю. — Пока только смотрим.
В рации слышу, как в эфире шуршат помехи. Вдруг оживает голос.
— Беркут, слушай внимательно. Решение принято.
Замолкают. Невыносимая пауза. Васин смотрит на меня, в глазах вопрос.
— Беркут? — Волк кричит из дома. — Вертушка будет или нет? Не тяни время, я не люблю ждать!
Сжимаю рацию.
Слушаю каждое слово, которое передают из штаба. И в этот момент понимаю — решение может всё изменить.