— Сколько раз стреляешь в неделю? — бросает он вопрос молодому солдату.
— Семь, товарищ генерал! — отвечает тот чётко, но голос чуть дрожит.
— Хорошо, — отрезает Жигалов. — Учитесь держать оружие так, будто оно часть вас самих.
Офицеры переглядываются. Полковник Грачёв бормочет что-то невнятное, но генерал его даже не слушает.
На стрельбище генерал лично берёт автомат. Став, как заправский десантник, он выпускает короткую очередь по мишеням. Пули ложатся в цель.
— Вот так надо, — сухо комментирует Жигалов и передаёт оружие сержанту.
Затем генерал изъявляет желание осмотреть госпиталь. Яровой мне кивает, и я пристраиваюсь в хвост сопровождающих офицеров.
В госпитале генерал тщательно изучает действующий здесь порядок. Санитарки крутятся, офицеры в белых халатах стараются держать спину прямее. Жигалов заходит в одну из палат, где лежат раненые после последней операции.
— Кто начальник медицинской службы? — бросает он через плечо.
— Я, товарищ генерал, — подполковник медицинской службы Иванов выходит вперёд.
— Вы что, повторно бинты используете? — генерал поднимает свернутый заново уже использованный, но чистый бинт.
Игнатьев краснеет.
— Нет, товарищ генерал… Это просто кто-то из персонала на всякий случай сохранил.
— На всякий случай, не пойдёт! Халатность, — бросает Жигалов, развернувшись к Грачёву. — Почему снабжение хромает? Это же война, а вы экономите на раненых.
Полковник стягивает фуражку, кивает. Пот стекает по виску.
Наступает очередь столовой.
В столовой запахи жирной похлёбки и жареного хлеба смешиваются с шумом алюминиевых ложек.
Повара, включая Светлану, выстроились у стены, будто на суде.
— Чем кормите бойцов? — строго спрашивает Жигалов
— Сегодня гороховый суп, перловая каша с подливкой, гуляш и компот из сухофруктов, — бодро отвечает Грачёв.
Генерал садится за стол, ставит перед собой миску супа и медленно пробует. Глаза его не выдают ничего, но вся столовая замирает, глядя на то, как он ест.
— Нормально, — произносит он, отложив ложку в сторону.
Колесников шепчет мне сбоку.
— Видал? Сам суп дегустирует. Может, в следующий раз повариху проверит?
Я хмыкаю, но чувствую напряжение.
— Перловка как? — спрашивает генерал, тыкая вилкой в кашу.
— Готовят на совесть, товарищ генерал, — отвечает повариха Светлана.
Жигалов смотрит на неё, сканируя взглядом.
— А на фронт готовы перейти, если придётся?
Светлана замирает, но отвечает чётко.
— Готова, товарищ генерал!
Грачёв шумно выдыхает, но видит, что это ещё не конец.
Он поднимается.
— Вы держитесь пока на плаву, полковник Грачёв. Но это плавание на минном поле. Рекомендую не расслабляться. И солдатам, и офицерам.
С этими словами он выходит, оставляя за собой тишину.
— Что за мужик… боюсь представить, зачем он тут, — шепчет кто-то рядом.
— Беркутов, к командиру. Немедленно. — поступает мне сухая команда.
Я обхожу стоянку, где механики возятся с техникой, мимо полигона, где раздаются глухие выстрелы. Всё это словно вдалеке, приглушённо, как через вату.
Перед дверью кабинета командира я задерживаюсь, переводя дух.
— Вперёд, — шепчу сам себе и толкаю дверь.
Генерал Жигалов стоит у окна, спиной к двери. Полковник Грачёв сидит сбоку за столом, в нём видна вся тяжесть его положения — рубашка взмокла, галстук ослаблен. Генерал оборачивается, и взгляд его — холодный, цепкий, как у орла, который уже видит добычу.
— Вы Беркутов? — спрашивает он спокойно, будто просто уточняет мелочь.
— Так точно, товарищ генерал, — отвечаю, вытягиваясь.
— Подойдите ближе, старший лейтенант.
Я подхожу, чувствуя, как поднимается лёгкий пот вдоль спины. Он рассматривает меня несколько секунд, а затем бросает.
— Вы производите впечатление. Десантник, разведчик… герой. Так ли это?
Голос без намёка на сарказм, но я ощущаю в каждом слове скрытую проверку.
— Исполняю долг перед Родиной, товарищ генерал, — говорю прямо.
— Хорошо. Это мы проверим. Садитесь, Беркутов.
Я сажусь напротив, замечая, как Грачёв нервно постукивает пальцами по столу. Значит, есть какой –то подвох.
Жигалов смотрит на меня в упор.
— Вас, старший лейтенант Беркутов, обсуждают уже в Союзе. Кто-то считает героем, кто-то слишком самоуверенным. Знаете, что?..
Глава 3
— Знаете, что? Я склоняюсь к тому, что за вами надо ещё понаблюдать.
Я смотрю на него, не мигая.
Генерал Жигалов. Высокий, подтянутый, с ровной осанкой и глазами, которые будто насквозь видят.
В кабинете тихо, только лёгкий гул вентилятора разбавляет напряжённое молчание. Полковник Грачёв, явно чувствует себя неуютно.
— Беркутов, проходите, — голос генерала твёрдый, но не грубый. — Присаживайтесь.
Я сажусь напротив, держу спину ровно, стараюсь не показывать напряжения.
Генерал смотрит на меня, словно оценивает каждую деталь, и вдруг неожиданно улыбается.
— Наслышан о вас, старший лейтенант. Говорят, вы из тех, кто работает на результат.
Я чуть киваю.
Не пойму я его, к чему он клонит.
— Стараюсь оправдывать доверие, товарищ генерал.
— Это видно. Джеймс, спасение срочников, работа с документами — вы сделали больше, чем многие успевают за всю службу.
Он делает паузу, а потом, словно с неохотой добавляет.
— Но жалоб на вас поступает не меньше, чем благодарностей.
— Знаю, — отвечаю спокойно. — На войне не всем нравится, когда ты идёшь до конца.
Генерал хмыкает, кладёт руку на стол и смотрит прямо мне в глаза.
— Вы человек, который умеет принимать решения. Иногда, как я слышал, слишком резкие.
— Считаю, что на поле боя колебания опаснее пули, товарищ генерал.
— Это хорошо, — он кивает. — Но есть нюанс. Ваша прямота раздражает людей. И не только здесь, в части.
Я молчу, но замечаю, как полковник Грачёв нервно поправляет воротник.
— Вас ждёт награда, Беркутов. Орден «За храбрость». Другие участники этих операций получат медали «За отвагу». Но вместе с наградой растёт ответственность. С каждым звёздочкой на погонах вес вашего слова будет только расти.
Я поднимаю взгляд, не скрывая удивления.
— А вы понимаете, что будет расти и ваша ответственность? Слишком быстрый взлёт в званиях и наградах требует большой самоотверженности. Вы готовы?
— Готов, товарищ генерал, — отвечаю твёрдо.
— Уверены? Потому что, если это окажется не так, никто не будет прикрывать вашу спину.
— Я не привык рассчитывать на чужую спину, — говорю, чувствуя, как во мне просыпается упрямство.
Генерал кивает, как будто это именно тот ответ, который он ожидал.
— Хорошо. Дело сложное, неоднозначное. Жалобы мы рассмотрим, но за вами есть и заслуги. А пока, — он делает паузу, отводя взгляд к папке на столе, — работайте. Покажите, что достойны доверия.
Жигалов кивает, но глаза его не отрываются от меня.
— У нас на Родине, — продолжает он, — хотят убедиться, что вы не стали слишком самостоятельным.
Я напрягаюсь, чувствуя, как по спине пробегает холод.
— И запомните, Беркутов, — он поднимается, и я поднимаю взгляд на его сверкающую звезду Героя. — Если в моих руках окажется хотя бы тень сомнения в вашей лояльности… я закончу с этим быстро.
На этом разговор заканчивается, я выхожу из кабинета с тяжёлым чувством. Вроде бы похвалили, вроде бы обещали награду, но в каждом слове Жигалова я чувствую — всё висит на волоске. Один неверный шаг — и всё, что я построил, может рухнуть.
Сжимаю крепко зубы. Генерал, несмотря на то, что разговаривал со мной вполне доброжелательно, явно пытался сломить меня, поставить на место.
Но что за этим стоит?
И кто на Родине решил, что я стал неудобным?
Уже предвкушаю, как Колесников мне скажет.
— Ну что, Беркут? Чувствуешь, как весело становится?
И я отвечу.
— Весело. Только это больше похоже на шахматы.
И здесь главное не стать пешкой.
Почему они все дружно хотят за мной наблюдать?
Чувствую себя подопытным, будто за стеклом бегаю. С автоматом наперевес под пулями снайперов моджахедов.
А все эти наблюдатели сидят вокруг этого стеклянного колпака в мягких кожаных креслах и делают ставки, когда же я сдохну наконец.
На выходе меня поджидает Колесников.
— Так как, Беркут, жить будем? — кивает на дверь, где осталось начальство.
— Будем, куда мы денемся? — бодро отвечаю я.
— А что товарищ из Союза не сильно тебя ругал?
— За что меня ругать? Обещал наградить, — усмехаюсь я. И добавляю, — Авансом.
Сашка смотрит на меня непонимающими глазами.
— Как это?
— Да, легко! Дадут орден, не понравится им мое поведение, заберут обратно. А войсковую часть расформируют.
— Да брось ты! Я серьезно тебя спрашиваю.
— Да, откуда я знаю, Сань! Забей, я вот в санчасть собрался, наших раненных навестить.
— Пошли, провожу тебя до места.
— Сам дойду, — усмехаюсь я.
— Да ладно, чего там. Мне всё равно по пути.
Колесников идет рядом. Солнце жарит нещадно, пыль под ногами летит в лицо, а Сашка все тарахтит. Он из тех, у кого язык за зубами не держится, особенно если тема подходящая.
— Слушай, Беркут, — говорит, хитро прищурившись. — А ты точно к Свиридову с Суховым? Или, может, это не столько пацанов навестить, сколько сестричек наших?
Я скептически хмыкаю, иду вперед, не реагирую. Он не унимается.
— Да ладно, ты не молчи. Уж про Машку Озерову-то я всё знаю. Такие взгляды в твою сторону, как у неё, и слепой заметит.
— Саш, рот закрой, — бросаю небрежно, но внутри чувствую, как закипает раздражение.
— Ого! — Сашка смеётся, прикрывая глаза от солнца ладонью. — Да ты посмотри на себя! Уши красные! А говорят, ты — кремень. А ну, признавайся — чего Маша-то тебе не нравится? Глазастая, фигурка — ну просто загляденье! Или это ты всех нас дуришь, а сам уже кольцо выбираешь?