— Бурхан — шакал, — говорит низким спокойным голосом проводник. — Умный, осторожный. На реке будет сегодня к ночи. У него лодки.
Шахаб хмурится.
— Лодки — его шанс. Через тростник — доберется до берега.
Сашка снова не упускает момента.
— Лодки, говоришь? Надеюсь, они не с мотором, а то я за ним вплавь добираться не нанимался.
Сдержанно улыбаемся краешком уголков губ, но у каждого в глазах сосредоточенность.
Работаем.
Переход по берегу реки — как прогулка по другой планете.
Камни, песок, а потом — вдруг тростник, густой и высокий, словно стена.
Шахаб идёт впереди, временами останавливается, прислушивается. Его движения точные, как у зверя, который привык выживать.
Мы — тени.
Каждый старается не шуметь, хотя порой ботинки скрипят о камни или сухую траву.
— Эх, на рыбалку бы сюда! — бормочет Сашка. — Глянь, какие тростники! Наверняка и карпы тут плавают.
Шахаб поднимает руку, останавливает нас. Перед нами — берег реки. Вода тихая, но течет уверенно. Вдоль берега — несколько лодок, готовых к отплытию: весла, брезент, даже вода в канистрах.
— Это они, — кивает Шахаб.
Большая удача, что мы вышли на них!
— Значит, ждем, — решаю я. — Не рыпаемся.
Садимся в тени, каждый проверяет оружие. Шахаб остаётся на ногах, его взгляд словно сканирует берег. Время тянется медленно, как вязкая смола.
— Эх, —вполголоса говорит Сашка, — вот бы сейчас ухи да с лаврушкой.
Все молчат, напряжены до предела, ждём.
Солнце уже садится, освещая багровым светом берег реки, когда мы замечаем отряд Бурхана. Они выходят из леса, словно тени, на берег.
Нас восемь бойцов, а их больше десяти — 15 боевиков, вооружённых до зубов.
Но выбора у нас нет — столкновение неизбежно. И на нашей стороне — внезапность.
Бурхан выделяется среди своих — высокий, с густой чёрной бородой и глазами, сверкающими как у хищника. Его телохранитель — настоящий громила, плечистый, словно медведь, с автоматом наперевес. Мы прячемся в тростниках, пока они не приближаются достаточно близко.
— В бой! — кричу я, и мы открываем огонь.
Секунды превращаются в вечность.
Пули свистят над головой, земля взрывается под ногами. Душманыотстреливаются, кто –то бежит к реке, бросаются в воду, но Бурхан остаётся невозмутим. Он отдает короткий приказ, и его охранник бросается прямо на меня.
Рукопашная начинается внезапно.
Этот амбал бьёт, словно кузнечный молот. Его первый удар выбивает из меня воздух, и я едва успеваю увернуться от следующего. Земля скользкая от влажной травы, и мы катимся вниз, к самой реке. Снова поднимаемся на ноги. В какой-то момент я перехватываю его руку, выворачиваю её, но он сильнее. Он сбивает меня с ног, пытается прижать к земле. Я успеваю ударить его локтем в челюсть, но он только рычит, как зверь.
Кажется, что бой длится вечность.
Наконец, я ловлю момент и резко бью его в солнечное сплетение. Громила оседает, тяжело дыша.
Вырублен.
Перестрелка вокруг продолжается.
Пули свистят, Я стреляю короткими очередями. Один из боевиков бросается в воду, гребет вплавь к противоположному берегу. Гусев бьет его на поражение, но промахивается.
— Не дай уйти! — кричу я.
Вторым выстрелом Гусев ликвидирует противника.
Сашка сражается с каким-то усачом на земле.
На воде — хаос.
Пули вспарывают поверхность, фонтан водяных брызг рассыпая над рекой. Двое боевиков уже гребут к тому берегу, но мы связываемся с погранцами.
— Приём, у вас гости!
Схватка идёт к концу, но нервы — натянуты до предела.
Шахаб подходит ко мне, лицо каменное.
— Бурхан? — спрашиваю.
Он качает головой.
Я не успеваю перевести дух, как слышу крик Сашки.
— Бурхан уходит! Лодка!
Оборачиваюсь — Бурхан уже в воде, опускает резиновую лодку на воду и толкает ее от берега. Его фигура видна в полумраке, а вода вокруг него сверкает в последних лучах солнца.
Я не раздумываю.
Бросаюсь в реку.
Вода ледяная, пробирает до костей. Лодка уже отплывает, но я гребу изо всех сил. Бурхан замечает меня и стреляет, но вода гасит скорость пули.
В какой-то момент он прицеливается точнее, и пуля проносится всего в сантиметре от моей головы. Адреналин кипит в венах — я добираюсь до лодки и с силой переворачиваю её.
Бурхан с хриплым криком падает в воду.
Мы начинаем схватку прямо в реке.
Он хватает меня за горло, и ледяная вода захлёстывает лицо. Я чувствую, как ухожу ко дну, но успеваю оттолкнуть его ногой и всплыть. Бурхан тут же бросается на меня снова, словно акула. Его руки, как железные тиски. Он пытается утопить меня, а я хватаю его за волосы и тяну вниз. Вода бурлит, вокруг нас летят брызги, и каждый вдох даётся с боем.
В какой-то момент он достаёт нож.
Я вижу блеск клинка слишком поздно. Острая боль пронизывает руку, и тёплая кровь смешивается с ледяной водой. Я хватаю его раненой рукой за запястье, выворачиваю нож и выбиваю из руки.
Мы снова идём ко дну, но на этот раз я сильнее. Ухватив его за шею, толкаю его под воду. Он бьётся, пытается вырваться, но силы покидают его.
Наконец, он замирает.
Я отпускаю его тело и с трудом выплываю на поверхность. Воздух режет лёгкие, кровь струится из раны, но я плыву. Медленно, через боль, добираюсь до берега. Руки дрожат, ноги едва слушаются.
На берегу меня встречает Вася Васин. Он мгновенно оценивает ситуацию и накладывает жгут на раненую руку. Боль пронизывает до костей, но кровь удаётся остановить.
— Держись, Беркут! — говорит он.
В это время остальные добивают остатки отряда Бурхана. Мы выиграли.
Добираемся до места эвакуации часа три.
Вертолёт уже ждёт нас, лопасти ревут, поднимая в воздух пыль и листья.
Мы поднимаемся на борт.
Настроение в команде на грани между облегчением и сожалением. Мы переглядываемся с ребятами.
— Ну что, домой? — бросает Сашка Колесников,
Киваю и падаю на сиденье, чувствуя, как силы окончательно покидают меня. Боль в руке пульсирует, сознание затуманивается. Я слышу голоса товарищей, но они становятся всё тише. Главное — мы живы. И Бурхан больше не вернётся…
Вырубаюсь.
— Ну, что, командир, тебя в лазарет по прибытию? — слышу голос Сашки.
Открываю глаза и мотаю головой.
— Сам схожу, так пустяки, — отмахиваюсь я.
Вертолёт приближается к базе с лёгким рокотом, который становится всё громче.
Ребята сидят, устало привалившись к стенам.
Вертолёт приземляется на площадке. Мы выходим под яркое солнце.
Навстречу мне бежит Клава. Её косы растрепались, глаза блестят, и, кажется, она вот-вот разрыдается.
— Глеб! Ты вернулся! — кричит она и бросается мне на шею. Я ловлю её, ощущая, как её тонкие пальцы сжимаются у меня на шее.
— Не надо на глазах у всего полка, — хочу сказать я, но не успеваю.
— Часть расформировывают… — шепчет горячо она мне на ухо. — После того взрыва склада — всё. Больше нас нет!
Я смотрю на ребят.
Они уже тоже в курсе. Семён хмурится, Светлана смотрит в сторону, будто бы стараясь скрыть слёзы. Маша, медсестра, стоит чуть поодаль, взгляд её тёплый, но грустный. Она смотрит на меня так, как смотрела всегда — с той любовью, о которой не раз говорила, но которую я не мог ответить.
А рядом стоит Клава, обняв меня, будто боится, что я снова исчезну…
Отрываю ее руки от себя.
— Глеб, ты ранен! Пойдем в медсанчасть, я обработаю рану.
Иду вслед за ней. Маша провожает нас тоскливым взглядом, если бы она знала, что и Клава сейчас чувствует тоже самое, что и она.
Мы уже не будем вместе. Никогда.
Едва заходим в медсанчасть, как Клава ведет меня в кабинет.
Сажает на стул. Ее нежные руки обрабатывают мою рану.
— Надо шов наложить, — говорит она. — Так быстрее заживет.
— Клава, зови хирурга…
Спустя тридцать минут мы все подтягиваемся в столовую. Говорить не хочется.
О что тут скажешь?
И так все ясно — понятно.
По нападению на лагерь и взрыву склада боеприпасов, должны были принять решение.
Приняли.
Нравится оно нам? Нет.
Но мы солдаты.
И подчиняемся приказу.
В последний раз садимся все вместе за стол. Сашка, как всегда, пытается поднять настроение.
— Ну что, командир, может, ты теперь там, куда тебя пошлют, станешь генералом? Говорят, таких, как ты, в очередь ставят!
Светлана одёргивает его.
— Колесников, дай человеку спокойно поесть!
— Эх, Светка, давай ты будешь моей поварихой на новой базе! Я тебя везде пропихну.
— Колесников, тебе бы только языком чесать! — отвечает она, улыбаясь.
Все смеются, хотя смех натянутый. Мы знаем, база, наша вторая семья, распадается.
С этого момента каждый пойдёт своим путём. Кто куда, никто еще не знает.
Но все знают, что Сашка умудряется шутить в любых ситуациях, даже, когда на душе у всех так муторно, как сегодня.
Клава приносит чай и садится рядом.
— Не хочу, чтобы ты уходил, — тихо говорит она, но так, чтобы услышал только я.
Я не знаю, что ответить. Это не те слова, которые могут что –то изменить в этой ситуации.
Я смотрю на неё, но чувствую на себе взгляд Маши. Она молчит, но её молчание кричит громче любых слов.
Мы поём песни.
«Мы уходим» — Прощайте, горы, — начинает Сашка, и все подхватывают.
Эта песня про Афганистан, но мы не уходим, мы остаемся, только нас расформировывают по разным частям. И никто не знает, где окажется завтра.
Откуда –то берется гармонь. Сашка тянет меха.
Голоса сливаются в одну мелодию, пропитанную грустью и надеждой. Маша подпевает тихо, почти незаметно. Клава тоже пытается, но её голос дрожит.
Светлана хлопает ладонью по столу.
— Давайте что-нибудь повеселее!
— А давай ты нам споёшь свою фирменную про котлеты, — говорит Сашка, и все смеются.
Ночь подкрадывается незаметно. Разговоры становятся тише, но никто не уходит. Сидим, будто боимся, что если разойдёмся, то уже никогда не соберёмся вместе.