[1] Дешевой литературщиной грешили многие офицеры в своих отчетах, пытаясь поглубже запрятать собственные грехи. Особенно будущий помощник Клюки фон Клюгенау, Диомид Пассек. Из записки Клюки, написанной Пассеком, для Головина: «Зарево пылающих сел багровым светом озаряет дикие скалы Аварии, жены и дети злосчастных аварцев, извергом Шамилем обреченных на вечное рабство, с воплем и отчаянием покидают родные пепелища, облитые кровью их мужей и отцов…».
[2] Был в свое время популярнее Шиллера и Гёте. Его пьесы были столь низкопробны, что получили в России прозвание «коцебятины».
[3] Профессионализма у «крошки» Коцебу не отнять. Он, редкий случай, оставался бессменным начальником штаба Кавказского корпуса при трех командирах — при Головине, Нейгарте и Воронцове, несмотря на все вопиющие провалы русской армии на Кавказе после замены Розена.
[4] Это не выдумка. Адыгейский князь, генерал Пшекуй Давлетгиреевич Могукоров, участник войны с Наполеоном и с горцами Кавказа, аталык Султана Хан-Гирея, в 1829 году вместе с генералом Бескровным и тремя офицерами-казаками в сильнейший шторм под Анапой на лошадях сняли всю команду терпящего бедствия люгера.
[5] Люгер «Геленджик» погиб 22 ноября 1839 г., выбросившись на берег. Капитан И. Т. Алексеев и команда спаслись по поданному канату.
Глава 13
Вася. Малая Чечня, декабрь 1839 года.
Чеченцы не воевали зимой. Обувь не позволяла. В тонких чувяках по снегу не побегаешь. Напряг с теплой одеждой. В горных аулах, бывало, на всю семью одна шуба. И не скроешься в лесу в случае опасности — лист облетел, и тебя могут запросто обнаружить враги. Сидели по своим аулам и с беспокойством ждали, чем закончится этот проклятый год. Ходили слухи о скором приходе ненавистного Пулло. Люди волновались: если русские начнут жечь аулы, семьям придется очень трудно. Проще покориться, чем отправлять женщин и детей в горы, где все перемрут от мороза.
Отряд Дорохова пробирался по неизвестной местности на юго-запад от Грозной, в сторону реки Валерик и аула Гехи, рискуя быть обнаруженным в любую секунду, несмотря на то, что проводники вели его по самым глухим чащобам. Рейду помог совет Васи. Налеты Руфина нацепили балахоны из беленого холста и им же прикрыли лошадей. Дождь и мороз превратили грубую ткань в ледяную броню, торчащую колом. Банда лесных призраков, а не беззаветный отряд.
С ним поехал полковой топограф. Офицер проводил съемку местности и намечал маршрут движения Куринского полка. Егеря должны были выступить через семь-десять дней.
К аулам и хуторам, встречавшимся на пути, подходили в глубоких сумерках. Они располагались на лесных полянах, окруженные пастбищами и пахотными угодьями. В них шла обычная жизнь сельской глухомани. Никаких военных приготовлений. Ни засек из огромных стволов на подходе, ни вооруженных отрядов на улицах. Все было спокойно. Декабрьская экспедиция Пулло обещала быть легкой.
Аул Гехи, один из старейших в Малой Чечне, окружали села и хутора поменьше: Мозархойн-юрт, Хадизан-юрт, Альтмиран-аул, Довта-юрт, Гехичу, Чармахой. Подобраться к нему никак не выходило. По узким дорогам сновали пешие и конные горцы.
— Какое-то тут непонятное оживление, — признал Дорохов и приказал удвоить скрытность передвижения.
Хотя Малая Чечня лежала на плоскости, ее прорезало множество балок с чистыми родниками на дне. Отличное укрытие для тех, кто не хотел быть обнаруженным. Густые буковые леса, хоть и потерявшие «зеленку», позволяли тайно подобраться ползком к интересующим хуторам. В глухих оврагах прятались волки, уходившие в перелесок при приближении людей. По их следам, прокрадываясь в обратном направлении, отряд смог-таки выйти к угодьям Гехи.
Руфин Иванович и сам был сорвиголовой и людей подобрал себе под стать — уж этого ни у него, ни у них не отнять. Приказал своим людям быть начеку. Взял Васину четверку и пополз к аулу Гехи, наплевав на многочисленные караулы вокруг селения. Раз выставили столько людей, значит, есть, что скрывать.
Прячась за копнами сена, пользуясь предрассветной мглой, по жнивью с жесткой соломой и торчащими корнями, сумели приблизиться к околице. Селение просыпалось. В морозном воздухе заклубились дымки печей. Запахи еды приятно щекотали ноздри. Улицы потихоньку заполнялись людьми, шнырявшими между саклями.
— Кажется, мне знаком вот тот тип в серой черкеске, — зашептал Вася Дорохову, указывая на одинокую фигуру около длинной беленой сакли с плоской крышей. — Я его видел много раз. Это Юнус, ближник Шамиля. Он в Ахульго привел в наш лагерь Джамалэддина, сына имама как заложника.
— Что он здесь делает? Нужно проследить.
Проследить не вышло. Юнус развернулся и скрылся в доме.
… В прямоугольной кунацкой восемь на четыре метра, с каменными стенами, сложенными из плитняка, доставленного с Черных гор, было промозгло, несмотря на огонь в открытом камине. Два мелких оконца не имели стекол, были прикрыты ставнями. От них сквозило, как и из-под низкой двери. Все внутренне убранство состояло из тахты во всю длину короткой стены и высокой полки со спальными принадлежностями. Под полкой притаился выступ с сундуками и домашней утварью. Посередине комнаты стояла колонна, подпиравшая поперечную толстую балку потолка. На ней покоились часто положенные брусья потоньше, забранные сверху узкими дощечками, чтобы не просыпалась утрамбованная земля, служившая крышей.
Ахверды-Магома завтракал. Ему принесли яичницу, сыр и котлеты из ячменной муки, вареные в масле. Вместе с ним сидели старейшины всех окрестных сел. Пили чай, который готовил хозяин.
В кунацкую вошел Юнус, принеся с собой свежесть морозного утра. Присел рядом. Взял горячую чашку. С удовольствием отхлебнул. Подумать только: несколько месяцев назад он вместе с товарищами прощался с жизнью в воняющем смертью Ахульго, а теперь сидит и наслаждается горячим напитком, вдоволь надышавшись чистым воздухом лесной равнины.
— Что нам делать, почтенный Ахверды-Магома? Лазутчики докладывают, что Пулло намерен добраться до наших краев.
— Бороться с гяурами зимой — плохая идея. Нужно выказать внешнее почтение генералу. Обещать все, что попросит. Потребует ружья — отдайте. Наверное, найдется никому ненужный хлам?
— А если он захочет назначить к нам своего пристава?
— Пусть приезжает. Недолго он проживет.
— Что задумал имам, да продлит Аллах дни его жизни?
— Никто не знает замыслов Бога в отношении любого, — серьезно возразил армянин. — Наше дело — следовать путем воина газавата. Борьба не закончилась в Ахульго. Она только начинается. Для урусов у нас есть только сабли. И наше мужество.Так говорит он, наш учитель.
— Ты не ответил, наиб! Какой план?
— Я подниму все аулы до самого Терека! Восстание вспыхнет от берегов Каспия до Владикавказа!
— Восстание?
— Именно!
— Надтеречные чеченцы вряд ли покинут свои богатейшие аулы.
— Покинут! Я их уведу в Черные горы. Или дальше, в Пестрые или в Скалистые.
— Котловина в верховьях реки Гехи — хорошее укрытие. Мы всегда там спасались, — признал хозяин кунацкой.
Он не обманывал. Узкое глубокое ложе реки, беря начало в Скалистых горах, шумными каскадами спускалось к северу до самого выхода на плоскость, где вливалось своими водами в Сунжу. В широком черногорском ущелье было достаточно места для многих. Древние башни горных аулов охраняли беглецов.
— Прежде чем такое случится, — продолжил свою мысль гехинец, — нужно, чтобы люди признали Шамиля Гимринского. Его достижения в Ахульго впечатляют, но Чечня — не Авария. Да и та отвернулась от своего имама.
— Это временно. Верные люди стекаются к Шамилю со всего Кавказа. И многие ваши вожди — Ташев-Ходжи, Иса из Гендергена, Джаватхан Даргоевский и Шоип из Центороя — готовы признать Шамиля своим вождем.
— Даже Шоип-мулла⁈
— И он тоже, — важно кивнул Юнус. — Я только вернулся из надтеречных аулов. Люди там недовольны своими властителями. Ждут лишь сигнала.
— Ну, дела… — поразились гехинцы.
Возбужденно переговариваясь, вышли толпой из кунацкой. Ахверды-Магома и Юнус следовали за ними. Приближалось время полуденного намаза.
— Вижу еще одно знакомое лицо! — шепнул Вася, узнав армянина. — Кажется, я тоже видел его в Ахульго. Какой-то командир.
— Это все очень плохо! — признал Дорохов. — Выходит, в Гехи принимают беглых лезгинов. Сможешь его снять отсюда выстрелом из своего штуцера?
— Снять? Нам же не дадут до леса добежать!
— Успеем! — бесшабашно тряхнул папахой Руфин.
— Могу попробовать, — спокойно ответил Вася и снял чехол со штуцера.
Все отвлеклись от слежки за подходами к стогу, за которым укрывались. Напрасно. Двое привлеченных непонятным шумом чеченцев-караульщиков зашагали по мерзлой стерне, стараясь не наступать на хрустящие под ногами листья. Вдруг они увидели ствол странной винтовки, приподнявшийся над землей. Один из стражников громко гикнул. Другой с обнаженной шашкой бросился вперед. Выскочил на Васю, поднимавшегося с земли. Рубанул его по папахе.
Звякнуло! Монеты в подкладке сыграли роль бармицы. Полуоглушенный унтер повалился на землю. Из разрубленной папахи сыпались абазы. На них никто не обратил внимания. Резали чеченцев — сперва того, кто ударил Девяткина, потом втроем набросились на второго. Игнашка поднимал Васю с земли.
— Живой⁈ — с тревогой спросил казак.
— Вроде живой, — ответил Вася, щупая шишку на голове.
— Опирайся на меня. Уходим к лесу.
Удалых налетов Дорохова заметили из аула. Там поднялись крики. Горцы бросились седлать коней. Они не поняли, кто напал, но привычка брать кровь за кровь сыграла свою роль. Не меньше сотни собрались в погоню. Еще больше народу могло к ней присоединиться буквально через полчаса. Над Гехи разносились крики и призывы.
Пятерка из летучего отряда бежала к лесу, не скрываясь. На опушке их уже ждали с лошадьми. Выставленные пикеты вовремя среагировали. Разведчики были готовы броситься наутек в любую секунду.