– А у меня русского нет, есть хохол.
– Есть разница? – живо осведомился Золотарев. – Как вы понимаете, я имею в виду славянское лицо.
– Для этого сержанта есть разница. Он с Западной Украины. Он в полку никого, кроме себя, хохлом не считает, даже секретаря парткома.
– Да ну! – воскликнул майор Цехмиструк. – А я думал, хохлее меня нет. А на второе место ставил Мелещенко. Надо с твоим сержантом познакомиться поближе.
– Нет-нет! На первом – комбат, вы – второй, я – третий, – живо откликнулся Микола и заулыбался.
– Мелещенко! Ты, Микола, все время такой сытый и счастливый, явно где-то сало достаешь и каждый день употребляешь, – продолжал Цехмиструк.
– Нет, товарищ майор, он на кильку перешел, это новый вид наркотика, – прыснул Мелентий.
– Все! Прекратили базар! За работу, марш по подразделениям, – рявкнул замполит полка и закончил совещание.
– Ну-ка, ну-ка, расскажи, Мелентий Александрович, – заинтересовался Цехмиструк, выходя из кабинета и обнимая Мелентия за плечо.
– Да! Тут такая смешная история. Рота ушла на стрельбище, а Микола остался в роте стенгазету выпускать. Выпускал-выпускал, устал, проголодался. Взял банку килек у старшины-землячка, открыл, идет по коридору и вилочкой рыбку накалывает. А тут, на беду, комбат зашел. В роте никого, дневальный туалет моет, а Микола с баночкой. Команду «смирно» никто не подал. В казарме тишина, тут они нос к носу и столкнулись.
Подорожник подходит к Николаю, а на того столбняк напал.
– Что делаем?
– Кильку ем, – отвечает Колян.
– Ах, килечку! Рота на стрельбах, а он килечку трескает! Килечник! Килькоед!
Ну и понеслось. Старшина через окно сбежал, услышав шум, а в каптерке на столе еще банка кильки открытая стоит, комбат, как увидел, сильнее взвился. В общем, вечером на совещании в батальоне «гвоздем программы» были Микола и две банки кильки. Мол, нормальные хохлы едят сало, а этот килечек жрет. А Николай возьми да и брякни, что сало в полку нет, а килька есть. Комбат в бешенстве как заорет:
– Килька – заменитель сала?!!!
Кильку и Кольку обсуждали минут пятнадцать. Он сразу несколько прозвищ получил: Килечник, Килькоед, Колька-килька. На любой вкус. Николай стоял чуть в стороне и слушал рассказ, зеленея от злости.
– Ну-ну, насмехайтесь, издевайтесь, злорадствуйте! Пошли вы все к черту, еще друзья-товарищи называются. – И, развернувшись, он зашагал в роту. Вокруг все прыснули от смеха.
– Зря хорошего хлопца обидели, – вздохнул Цехмиструк.
– Ничего, переживет, жлобина, – рубанул Мелентий. – К этому хорошему хлопцу, главное, спиной не поворачиваться.
Утром началось действо, ради которого весь полк стоял на ушах три недели. Партийный форум.
Я представил замполиту полка для осмотра Степана Томилина.
– Хорошо. Только почему без наград? – поинтересовался Золотарев.
– А у мэнэ, их нет.
– К наградам представлен?
– Так точно, к двум медалям.
– Вот и отлично, товарищ лейтенант, возьмите в роте чью-нибудь медаль, и пусть выходит с наградой. Так представительнее.
Нас обоих отправили за кулисы. На сцене восседал президиум во главе с адмиралом и командармом. У края сцены за занавесом стоял инструктор дивизии по культмассовой работе («балалаечник») и давал отмашку на замену чая.
Степан брал нервно трясущейся рукой стакан и двигался к трибуне на цыпочках с напряженным каменным лицом, движения – как у робота. В первый выход в зале раздалось несколько смешков, во второй выход количество смеющихся увеличилось, в третий их стало еще больше. Зал ждал выхода Степана. Замполит полка сообразил: что-то происходит не так и выскочил к нам.
– Ты что творишь? С какой рожей ходишь по сцене? У тебя вид, как будто сейчас лопнешь от напряжения, двигаешься, как ходячий памятник. Зал смеется. Спокойно, расслабься, улыбнись. Понял?
– Поняв, – обреченно вымолвил Томилин.
В четвертый раз он, выйдя на сцену, напряженно оскалился залу в вымученной улыбке. В клубе многие откровенно заржали. Начальник политотдела раздраженно замахал руками на Степана. Даже адмирал в президиуме проснулся, а Золотарев выскочил из зала и зашипел на нас:
– Марш отсюда! Чтоб я больше этого идиота не видел! Шуты гороховые! Уничтожу! Обоих.
Карьера выносильщика чая для Степана закончилась. Мы вылетели из клуба. Я ругался и одновременно дико смеялся. Томилин матерился и громко возмущался. Только отошли от клуба, как раздался громкий взрыв, затем второй, и от КПП поднялся столб дыма. Дежурный по полку выбежал из штаба и влетел в клуб. Оттуда выскочили командир полка, начальник штаба и помчались к въезду в полк, мы побежали следом. Из санчасти выехал УАЗик с медиками.
Произошло следующее.
Для встречи высокого руководства и обеспечения безопасности вдоль дороги разместили БМП разведроты и нашего батальонного разведвзвода. Машины заехали на минное поле вдоль дороги. Поставили их для солидности, чтоб показать вышестоящему начальству заботу. На БМП находились только экипажи. Один механик захотел до ветру, и вместо того чтобы все «свои дела» сделать прямо с машины, прыгнул на землю. Ногой попал прямо на противопехотную мину. Взрывом оторвало ногу, и тело отбросило в сторону, где он головой задел вторую мину.
Вот и два взрыва. Теперь солдат лежал весь запутанный в проволоке – паутине, без ноги, без головы. Подогнали танк, сапер зацепил труп «кошкой» и вытащил на дорогу.
Вот так грустно и даже трагически закончилась отчетно-выборная партийная конференция дивизии.
Адмирал додремал первую половину дня, после перерыва его увезли в штаб армии на обед, и в полк больше он не вернулся. Хватит, отметился в действующей армии.
Разведчика кое-как собрали, за исключением головы, и отправили в «цинке» домой. Командованию разведро-ты крепко досталось за нарушение мер безопасности. А кто виноват? Всех солдат проинструктировали, что вдоль дороги – минные поля и писать надо, не сходя с БМП. А парень застеснялся: недалеко кишлак, а сзади зенитно-ракетный полк, да и машины ездят. И вообще, Бог его знает, почему он спустился.
Адмирал так и не узнал, во что обошлась его охрана, точнее показуха для солидности. Это место днем совершенно безопасное.
Ромашицу благополучно избрали секретарем парткомиссии, а выговор в моей служебной карточке остался. Однако пока что скандал продолжения не имел. Посмотрим, что будет дальше.
Вскоре новые заботы заслонили вчерашние неприятности. Весь полк забегал, готовясь к выходу на боевые действия в баграмскую «зеленку».
Меня опять назначили исполнять обязанности замполита батальона, так как Грицина срочно заболел и попал в медсанчасть. Через пять дней я уже сидел на броне БМП, пыль и песок летели в лицо, и, несмотря на опасность, я чувствовал себя счастливым. Радовался окончанию всей этой дури.
Был конец декабря, скоро Новый год, и праздник предстояло провести явно не возле елки, а вокруг чужих виноградников, в далеком афганском кишлаке.
Новый год в горах
Самый любимый и самый веселый праздник – Новый год! Мы принялись к нему готовиться за неделю. Новый ротный (старший лейтенант Сбитнев) ухмылялся на наши приготовления, но не мешал. Комнаты офицерского общежития украшались, в казарме повесили гирлянды, на окна налепили всякую мишуру. Острогин у родственников в посольстве достал шампанское и сухое вино.
Но надежды рухнули 27 декабря. Тревога! Выход в баграмскую «зеленку». Необходимо завести на заставы боеприпасы, продукты, заменить солдат. Вот вам и праздник. Раньше отдать приказ было нельзя? Двадцать дней дурака валяли. Вернемся домой в январе.
Сбитнев (каково с ним будет воевать?) был воспитанником третьей роты, а умением она не отличалась. Он собрал офицеров и весело сказал:
– Ну что, отпраздновали? Мороженое, мандарины, бананы, шампанское, конечно, не пропадут! Надеюсь, все вернемся, а на старый Новый год все это и употребим. Выходим я, замполит, Острогин, Серега Недорозий. Недорозий, тебя хоть и отправляют в Союз, а сходишь, наверное, с нами, больше некому. Не возражаешь? Замполит пойдет со вторым взводом, тоже больше некому. Грымов в госпитале и вернется ли, неизвестно. Голубев с ГВП, старшину не берем, заменщика оставим дома. Пусть живет. Правильно?
– А нам, значит, жить необязательно? – подал голос Острогин.
– Обязательно! Только еще полтора года, мсье Острогин, в Афгане послужите, чтоб потом штаны в полку протирать.
– Интересное кино! – подал голос я. – Мы одновременно заменяемся через полтора года. Все будем штаны в полку протирать, а в рейд отправится тот, кто придет в третий взвод, и молодой старшина!
– Ха-ха-ха, – заржал Серега. – Во будет потеха, все начнем сачковать, а нас ротный будет под автоматом на боевые гнать.
– Его самого придется гнать, политотдельские скажут: «Товарищ, ты же коммунист!» – улыбнулся я.
– Разговорчики! Выход завтра, собирайте манатки! – рявкнул Сбитнев.
Недорозий схватил меня за руку в коридоре.
– Ник! У меня нет ни х/б, ни бушлата, ни шапки. Дашь что-нибудь?
– А, не переживай, оденем! Все будет хорошо. Не бойся, пошли экипироваться к старшине.
Серега появился в роте как-то внезапно. Как привидение. Однажды в дверях канцелярии нарисовалась какая-то серая личность в форме капитана-десантника.
– Капитан Недорозий! Прибыл для прохождения службы в вашу роту на должность командира взвода.
Мы дружно переглянулись. Лейтенанта забрали, а прислали капитана. Вот-те на! Ветишин, Корнилов, Пшенкин, теперь десантник. Кто будет следующий?
– Тебя как звать? – спросил Острога.
– Сергей.
– А ты откуда к нам? – поинтересовался Сбитнев.
– Из Кандагара, из спецназа. Неделю был командиром группы.
– Во! А что ж к нам транзитом? Ссылка?
– Да, я с комбригом характером не сошелся.
– Характерный, значит? Нам только очень характерных не хватало. И так балбесов полный комплект, – вздохнул я.