Каждый день солдаты выпускали то стенгазеты, то сатирические «молнии», то боевые листки. Все эти опусы мы приносили в штаб на рецензию и проверку пропагандисту, секретарю парткома, обоим замполитам.
Переписывали и вновь создавали партийную и комсомольскую документацию. Одновременно обновляли ленинские комнаты, изготовили новые походные ленкомнаты на плащ-палатках (палатки при этом дырявились, что очень бесило старшин в ротах). На территории полка нагромождали щиты наглядной агитации, строили аллею героев. Красили заборы, бордюры, казармы, штаб, клуб, размечали плац, белили деревья.
За два дня был возведен обновленный постамент, на который водрузили другую бронемашину, недавно списанную БМП-2, отреставрировали на плацу просторную трибуну. Офицеры, прапорщики и солдаты бегали как угорелые, с шести утра и до двадцати четырех часов, а времени не хватало. Наша «помощь» приехала из штаба дивизии в виде группы новых проверяющих. Они усилили контроль за готовностью к работе партийного форума. На отчетно-выборную конференцию, шутка ли, приехал адмирал флота. Адмирал флота в песках Афганистана! Адмирал был не простой, а политический — первый зам. начальника главы политуправления — вот как!
Спустя неделю бестолковой суеты и беготни под чутким руководством штаба дивизии нас «взбодрила» очередная группа офицеров, теперь из политуправления армии. Понаехали новые проверяющие и все забраковали. Ленинские комнаты, все газеты, все боевые листки забраковали, даже покраску заборов, казарм, мусорных бачков не признали качественной. Все началось заново, но еще более энергично, с привлечением дивизионных художников и писарей со всех полков. Еще через пару дней прибыла помощь в виде проверяющих офицеров из штаба округа! И вновь, даже деланное-переделанное, все не так. Естественно, офицеры на совещаниях были выставлены бездельниками, лентяями, дилетантами, политически близорукими людьми, почти ревизионистами и оппортунистами.
Вскоре появился очень холеный майор, высокий, стройный, тщательно выбритый, чистенький — хлыщ. Кандидат на должность секретаря парткомиссии, если, конечно его изберут коммунисты. Не подумал и сказал, глупость! А кого же у нас не выбирают, если его предлагают и рекомендуют сверху. Альтернативы нет!
Этот тип начал ходить и командовать с утроенной энергией, накопленной во время учебы в академии. Мы уже всю наглядную агитацию переделывали по три раза. Но ведь полк не только этим занимался. Мы создавали всеобщую показуху. Столовые мыли и перемывали заново, казармы чистили и драили, постельное белье меняли и заменяли на новое, все кругом бесконечно красили и перекрашивали. Оружейные комнаты вылизали до блеска. Всюду бирки и на них — кто ответственный, чья казарма, курилка, мусорка, пожарный щит и т. д. А еще ротная документация, журналы боевой подготовки. Учет всего, что поддается и не поддается учету. Конспекты офицеров, конспекты солдат. А еще планы, таблицы, схемы, расписания занятий. Писари валились с ног, глаза у них были красными от бесконечных ночных бдений над бумагами. После нуля часов спать никто не ложился, и до середины ночи все были чем-то заняты. Это сумасшествие не прекращалось ни на минуту. Солдаты и офицеры мечтали о скорейшем выходе на боевые действия.
Наконец, подготовка вышла на финишную прямую. Сумасшедшая суета трех недель подходила к своему апогею. Началась тренировка выступающих, и написание плакатов для клуба, размещение походного магазина. Походный магазин — это большая палатка, в которой ставятся столы-прилавки для продажи дефицитов, и работает мини-кафе. Вот именно на меня эту задачу и повесили. К клубу привезли лагерную палатку, совсем новенькую. Командир дивизии, седой генерал Максимов, лично указал место, где ее установить, в какую сторону у нее будет вход, и напоследок благословил: «Действуй, сынок!»
Наши командиры бесились от бесконечного ожидания неминуемо приближающегося мероприятия. Но конференция все откладывалась — ждали адмирала, хотя по плану через пять дней после конференции выход на боевые.
Так вот, получил я новенькую палатку, получил столы, стулья, молодой ротный неохотно выделил восемь солдат.
— Знаешь, Ник, такое ощущение, что мы все в дурдоме. Рядом ведь наш дукан (магазин) стоит в пятидесяти метрах. Зачем палатку снимать с хранения и портить?
— Сбитнев! Это, как нам сказал начальник политотдела, событие чрезвычайной политической значимости, а мы с тобой политически близорукие люди.
Володя, чтобы назначили ротным, недавно стал кандидатом в члены партии, поэтому как бывший разгильдяй высмеивал все «исторические мероприятия». Кавун прохлаждался на Украине, а мы тут суетились, как проклятые.
И вот, несмотря на отсутствие опыта в установке огромных палаток, немного помучавшись, я все-таки ее поднял, установил, выровнял, развесил отбеливатель (утеплитель), разместил плакаты, столы и стеллажи. Чувствовал, себя абсолютно счастливым, а вначале боялся, что не получится. Сержанты и солдаты были довольны так же, как и я, теперь они лежали по углам и дремали в полумраке.
Вдруг полог палатки распахнулся, и в палатку ворвался какой-то незнакомый офицер. Это был майор, как я разглядел по звездочкам на пагонах. Пришлось встать со стола, где я сидел и бездельничал, и сделать вид, что очень интересуюсь чтением плакатов.
— Кто тут старший? — завизжал майор с порога.
Ага, вспомнил! Это был тот самый — высокий, холеный красавчик — кандидат в секретари парткомиссии. Палатка наполнилась запахом приятного мужского одеколона, и весь он был начищен, отутюжен, тщательно выбрит. Солдаты проснулись и принялись ползать по полу и создавать видимость расправления швов и морщин на отбеливателе-утеплителе.
— Я тут старший! Лейтенант Ростовцев! — и приложил руку к козырьку.
— Почему торговый центр стоит здесь, а не там? — махнул он рукой в неопределенном направлении. — Почему дорожки к нему не посыпаны? Вход необходимо развернуть в сторону штаба полка! Быстро действовать! Даю, на устранение, сорок минут!
— Ни х… себе, — ляпнул из угла сержант Дубино.
— Дубино! Заткнись! — рявкнул я.
Почему хамите сержанту? — обрадовался майор возможности докопаться до меня.
— Дубино — это фамилия такая. Именно его фамилия, — усмехнулся я.
— Вы еще и смеетесь надо мной! Издеваться! Дискредитировать партийное руководство! — зашелся в крике красавчик.
— Никто не издевается. Просто все устали, две недели почти без сна, и это пришли после боевых.
— Быстро выполнять приказ, лейтенант!
— Нет, я ваш приказ выполнять не буду. Я не знаю, во-первых, кто вы. Во-вторых, комдив лично все объяснил, и как ставить в том числе, указал и разметил.
— Ах, не будешь выполнять приказ?! Не знаешь, кто я?! Да я Ромашица — секретарь партийной комиссии! Это я руковожу всем этим мероприятием. Немедленно выполнять! — майор продолжал орать и делать при этом страшные глаза — напугать хотел, наверное, до смерти.
— Ну, предположим, вы еще не секретарь парткомиссии. Мы вас еще не избрали, — буркнул я набравшись наглости, а сам подумал, может, еще действительно его не изберем? Какой мерзкий тип!
Ха! Наивный оптимист! Не изберем! Если прислали, значит, изберем: других ведь кандидатур, как всегда, не будет!
— Да я тебя в порошок сотру! Ты кто по должности, лейтенант? — начал брызгать обильной слюной секретарь.
— Зам. командира первой мотострелковой роты по политчасти.
Мне за него стало страшно, еще припадок хватит, отвечай потом перед командованием…
— Ты у меня взводным станешь, я тебе устрою. Выполнять приказ! — не успокаивался майор. — Даю сорок минут. Объявляю вам строгий выговор за хамство.
— Есть, строгий выговор, — ответил я, — только не понял, за что и от кого. Вы, собственно, кто?
— Молчать! — вскричал майор. — Я секретарь партийной комиссии!
Лицо его стало красным, глаза чуть из орбит не выскочили. Еще немного воплей — и пена изо рта хлынет от бешенства. Крутанувшись на точеных каблуках хромовых сапожек, он повернулся на сто восемьдесят градусов и выскочил из палатки.
— Ложись! Отдыхать! — скомандовал я солдатам и загрустил.
Вот, ишак, упал на мою шею, откуда взялся такой негодяй. Тут война, люди гибнут сотнями, а такая сволочь сидит в штабе и изводит всех, да еще орденов нахватает. Майор на полковничьей должности! Сейчас станет подполковником, а под вывод досрочно — полковником в папахе!
Так оно и произошло, позднее. Я действительно, угадал!
Сержант Дубино подошел ко мне и извиняющимся тоном спросил:
— Товарищ лейтенант! Переставлять будем але не?
— Дубино, и надо же было тебе ляпнуть матом вслух! С тебя все пошло.
— Ну вот, нашли крайнего. Чуть что, сразу Дубино. Фамилия что ли моя всем нравится? Да он уже по приходу злой был, як пёс! С порога зайшёвся.
— Да я понимаю все. Но мне от этого не легче…
Вскоре в палатку вбежал полковой писарь. Оглядевшись, он подбежал ко мне, взгляд нагло-ехидный.
— Товарищ лейтенант! Вас в штаб! В строевую часть срочно вызывают!
— Кто и зачем?
— Да капитан Бочонкин. Какой-то майор из-за вас форменный скандал закатил.
— Ну ладно, не болтай языком! Ты посмотрю прямо изнемогаешь, выполняя боевую задачу. Иду-иду.
Я вошел в штабной домик. Кабинеты гудели, как улей. Трещали пишущие машинки, трезвонили телефоны, люди бегали по коридору, из кабинета в кабинет, с бумажками, папками, гроссбухами. Строевик встретил меня удивленным и недоуменным возгласом.
— Лейтенант! Ты чего натворил?
— В смысле?
— В прямом. Тебя только и осталось под трибунал отдать. Прибежал тут новый секретарь парткомиссии, как с цепи сорвался! Начал с порога орать и топать ногами, служебную карточку твою требовать. А она, между прочим, до сих пор не пришла с предыдущего места службы, почему-то. Я ему объясняю, а он слушать не хочет, требует новую завести. Пока я ее «создавал», он вот тут, прямо у моего барьерчика топтался и багровел. Стул предлагал — не садится. Боялся, наверное, что злость через жопу пройдет. Вот, гляди, что он тебе в нее вписал: «За попытку срыва отчетно-выборной конференции соединения — строгий выговор». Так что тебе, как замполиту, можно дальше уже не служить. После этого только сорвать с тебя погоны и расстрелять! — при этих словах он добродушно засмеялся, затягиваясь сигаретой с фильтром.