— О, Ник, как я рад! А то сплетники уже заговорили — будто не жилец ты, и вот-вот умрешь.
— Угу, я всех вас переживу. Лучше скажи, как, когда и где будешь орден обмывать? «Красная звезда» не каждый день вручается, а сегодня даже торжественное построение по этому поводу. За что получил?
— В общем, ни за что-то конкретное, а за целый год службы в нашем первом батальоне, по сумме боев. Очень жалко, что выстраданный первый орден за Панджшер украли. Я его заработал, когда в горах полгода умирал безвылазно и чуть дистрофиком не стал!
— Украли? Из чемодана, из сейфа?
— Нет, в штабе полка или в дивизии нагло увели.
— Как это так получилось?
— Это была кошмарная операция! В начале ротного подстрелили, затем взводного «духи» ранили, позже еще два взводных заболели. Из офицеров в роте остался я один. Должность заместителей командиров роты ввели на полгода позже, перед твоим приездом. Остался один я, да еще пара прапорщиков — все руководство потрепанной и замученной роты. В других — положение было не лучше. Ужас как тяжело было воевать! В разгар кампании решили поощрить рейдовые батальоны наградами. Представили и меня, в том числе к «Красной звезде». После Панджшерской операции второй батальон из гарнизона закинули в «зеленку» на посты. Зимой приезжает начальник штаба батальона ко мне на заставу и поздравляет: «Видел наградные списки в дивизии, пришел тебе орден, накрывай стол командованию». Я, конечно, очень обрадовался. Поехал в дукан, закупил фрукты, овощи, мясо, водку, зелень. Закатили пир для офицеров и прапорщиков. Через неделю попадаю в полк, а строевик мне нахально говорит: «Нет, никакого ордена не было». Помнишь, служил до капитана Бочонкина, такой красавчик, холеный? Вспомнил? Мордатый, надменный начальник строевой части капитан Шалавин! Надо сказать, фамилия соответствует его сущности на сто процентов. Не выходя из штаба полка, получил он два ордена, но главное — за определенную «мзду» солдат увольнял пораньше. Плати пять тысяч «афгани» и езжай домой, да еще не как простой стрелок, а как сержант, командир отделения или механик, и вдобавок на три месяца до установленного срока. И преступления вроде нет — не подкопаешься. Жулик и разгильдяй звание получал и увольнялся, прослужив ровно два года, а не два года и три месяца, как все рядовые в Афганистане служат. Вот и весь фокус. Послал меня этот Шалавин подальше, и даже разговаривать не стал.
— А как же ты так лопухнулся? Надо было орденские книжки посмотреть, список награжденных потребовать, — возмутился я.
— Объясняю: в строевой отдел приходят перечень фамилий награжденных, незаполненные орденские книжки, ордена и список их номеров. Только уже здесь в части вписывается номер ордена и фамилия того, кто награжден в орденскую книжку. А список всех награжденных — секретный, его обратно отправляют в штаб. Вот меня в нем вроде бы и не оказалось. Документ этот Шалавин показать наотрез отказался, сказал, что его якобы вернули в наградной отдел штаба армии. А там все повязаны, одна шайка-лейка. Прапорщики-делопроизводители через год по одному или два ордена себе тайком оформляют, в зависимости от степени наглости. Все следы, в конце концов, замели, да и не я один был такой. А бывшие командир полка, начальник штаба и замполит, наверное, в доле были, вот и покрывали строевика. Недели через две комбат Папанов приезжал, беседовал с руководством, вернулся и представил мои документы вновь на орден. Сказал, что все напутал начальник штаба батальона — никакого ордена не было. Не было и точка! Но по лицу видно — оправдывается и скрывает, что произошло на самом деле. Иначе, почему сразу опять бумажки оформил? Ну, как можно такую фамилию, как моя, спутать? Что у нас в полку каждый второй Митрашу? А новое представление через месяц строевик вернул без реализации, как не правильно оформленное. Потом меня перебросили в первый батальон вместо погибшего Масленкина. Перевели в наказание: за грубость и неуважение к офицеру, старшему по званию и должности, то есть к капитану Шалавину. Он как-то пьяный мне на плацу попался и принялся отношения выяснять. Дал я ему в глаз и слегка попинал. Судить меня не стали, огласки побоялись. А представление мое к ордену прошло только после замены Шалавина, с приходом Бочонкина и сменой руководства полка. И не поздравляй раньше времени, опять «сглазишь». Когда вручат, тогда только поверю. После вручения наград, вечером, после отбоя, милости прошу к столу в бытовку второй роты.
Штаб армии находился в движении, как муравейник в хорошую погоду. Тут располагалась группа представителей Генерального штаба, часть наших советников, служивших в Афганской армии, а также разведывательный центр, полк связи и множество других управленцев и тыловиков.
Я потихоньку от начальства надумал решить личный вопрос — вдруг получится. Знакомый подполковник отдела кадров узнал меня и удивленно спросил:
— Тебе чего, лейтенант?
— Да вот документы от пропагандиста привез, и хочу с вами побеседовать по личному делу.
— О чем?
— Нельзя ли перевестись в другую часть?
— Какую часть? Куда? Воевать уже надоело? Устал от первого батальона?
— Да нет. Устал, но не от войны, а от нашего образцового полка. В спецназ или десантуру, куда-нибудь подальше от Кабула нельзя ли перейти?
— В спецназе капитанские должности, а это повышение, его надо заслужить!
— Заслужить повышение? Так я с капитанской на старлейскую в Афган прибыл, добровольно, да вроде бы никто и не спрашивал, согласен на понижение или нет.
— Это совсем другое было дело — выполнение интернационального долга, но если бы какие иные обстоятельства открылись. Для повышения повод необходим, заслуги нужны, награды.
— Меня к ордену полгода назад представили, возврата не было, по срокам в апреле-мае должен прийти.
— Ну вот, как наградят, так и приходи, подумаем под коньячок. Понятно?
— Легче легкого, хоть ящик, лишь бы из этого «дурдома» сбежать.
— Думаешь в спецназе легче? Там боевых выходов, может, даже больше, чем в восьмидесятом полку.
— Я не от войны бегу, а от показухи вперемешку с войной.
— Ну-ну, беги. Подумаем, попробуем. Все же, может, лучше не срываться с места? Как в коллективе обстановка?
— Рота отличная, батальон хороший, но я морально устал без отдыха после боев, психовать начинаю, скоро «крыша поедет». Бирки, планы, писанина, в третий раз ленинскую комнату переделываю, сколько же можно?
— Хорошо, хорошо, иди, еще думай, пока время есть.
В поликлинике возле кабинета флюорографии вдоль стены сидела длинная очередь из солдат и офицеров. Я взял номерок на прием и решил прогуляться в «стекляшку», кафе-мороженицу.
Порция пломбира в чашечке напомнила детство. Лимонад, пирожное, музыка… Все столики заняты штабными офицерами, вольнонаемными женщинами. Никто никуда не торопится, отдыхают люди, веселятся, в распорядке работы заведения вечером предусматривались даже танцы. А у нас никакого луча света в конце туннеля. Настоящая каторга… Однажды на мой вопрос об отсутствии выходных после рейда я получил строгое внушение от инспектирующего: «В воюющей армии отдыха и праздников быть не может! — рявкнул солидный полковник. — Выходные планируйте после войны, в Союзе!» А стало быть, рядом, в километре от полка — для кого-то имелся полный набор развлечений.
Все места в кафе оказались заняты, и пришлось перекусить прямо у стойки. И тут мы чужие на этом «празднике жизни».
Очередь к врачу тем временем дошла и до меня.
— Что случилось, что беспокоит, товарищ лейтенант? — спросил толстый, круглолицый майор, встревожено читая направление из медпункта.
— А ничего не болит. Произошла нелепая случайность, скажем так: недоразумение. Мне кажется, что затемнение на снимке — это личный номер. Я его не снял, вот и получилось пятнышко.
Медик заулыбался, вглядываясь в снимок.
— А хочешь, мы сейчас его увеличим и сможем прочитать?
— Хочу!
— Сейчас, подожди немножко.
Он поколдовал над аппаратурой и торжественно объявил:
— МО СССР номер Р-307648. И еще что-то нацарапано неразборчиво. Правильно?
— Точно, нацарапанное — это имя и фамилия. Я же говорил об этом в полку, но медицина решила перестраховаться.
— Правильно сделали, порядок есть порядок! Как служба, как воюешь? Тяжело? — участливо спросил рентгенолог. — Нет желания отдохнуть в отпуске на курорте? Могу помочь с путевочкой в санаторий: Крым, Сочи или еще куда-нибудь. В полку такой возможности нет, и не будет.
— Конечно, конечно, хочу! В отпуск вот-вот выгонят.
— А чтобы путевка была наверняка — пойми, я ведь не сам все решаю, нужно для ускорения процесса две с половиной тысячи «афошек».
— Да у меня нет «пайсы».
— Как нет? В рейдовом батальоне и нет «афганей»? Вы же деньгами сорите. Можно чеками.
Я сердито встал, взял медкнижку и пошел к выходу, обернувшись, со злостью ответил:
— Это мародеры деньгами сорят и тыловое ворье, а у нас боевое подразделение, а не шайка грабителей. А если и пьют, то свою получку пропивают.
И вышел, хлопнув дверью, не прощаясь.
Балбес, теперь за свой счет отдыхать придется, не сдержался. Но ведь какое мурло сидит тут в тепле и чужие деньги считает, ребят, которые из «зеленки» не вылезают, обирает. Крыса тыловая!
— Ник! Живой! А сказали: ты издох, — весело встретил Острогин мое возвращение. — Гуляешь по штабам, а мы тут в рейд собираемся.
— Куда? Когда? — обрадовался я скорой перспективе удрать из полка.
— В район Дехи-Нау, послезавтра!
— Вот это хорошо, наконец развеемся. Скорей бы, подальше от показухи и глупостей. Над чем корпишь?
— Журналы боевой подготовки за все взвода необходимо до выхода представить. Эдик расписание занятий и ротный журнал унес показывать. Кстати, тебя уже пять раз спрашивал Муссолини.
— Зачем?
— Планы какие-то принести и листовки получить.