СОИ и была посвящена основная часть выступления.
Можно полагать, что этой речью Рейган проводил своего рода проверку нового советского руководства «на прочность»: сохранит ли оно в условиях жесткой позиции США по СОИ свое намерение встречаться в Женеве. В конце выступления было сказано: «Чем скорее Советский Союз обнародует свою собственную стратегическую оборонительную доктрину и присоединится к нам в реальном диалоге по сокращению риска войны, тем лучше будет для всего мира».
Хотя на это выступление Горбачев прямо не ответил, по линии советского посольства в сотрудничестве с Госдепартаментом продолжалась ускоренная техническая подготовка встречи. По-прежнему было совершенно не понятно, как пойдут на ней дискуссии и будут ли подписаны какие-либо документы.
В начале ноября в Москву приехали Шульц и Макфарлейн, а вместе с ними и Добрынин. Последний констатировал, что Горбачев «был заметно раздражен тем обстоятельством, что до встречи с Рейганом оставалось всего две недели, но никакой ясности об основных ее вопросах и о возможном исходе не было. “От американцев слышны лишь общие рассуждения”, суммировал он свое недовольство»[664]. Никаких, однако, изменений в американской позиции не последовало. Становилось ясно, что женевская встреча будет носить в основном ознакомительный характер. Доложившему о встрече в Москве Шульцу Рейган заявил, что было бы хорошо договориться в Женеве о визите Горбачева в Вашингтон в следующем году, а затем сам президент отправится в Москву, где он, по его словам, давно уже хотел побывать.
Рейган и Горбачев прилетели в Женеву 18 ноября 1985 года. Подчас считают, что для американской стороны полной неожиданностью явилось то, что вместе с Горбачевым появилась его жена Раиса Максимовна. Но это не так. Видимо, Рональд был предупрежден об этом и взял с собой Нэнси.
На следующий день начались переговоры.
Оба политика нервничали, хорошо понимая и важность их первой встречи, на которую возлагались немалые надежды, и фактическую неподготовленность переговоров, отсутствие предварительно согласованных документов, даже проекта коммюнике.
Переговоры проводились как в полном составе делегаций, так и, главным образом, один на один, с участием только переводчиков.
При этом по всеобщему признанию, в том числе советской стороны, Рейган проявил блистательную способность быстро сориентироваться и произвести самое благоприятное впечатление.
Первая встреча лидеров происходила в американском представительстве. День выдался на удивление холодным и ветреным, что было необычно для швейцарского города. Горбачев вышел из машины одетым по-осеннему — в пальто, с шарфом на шее и в шляпе. Увидев его, выходивший из здания Рейган мгновенно сориентировался: он сбросил пальто на руки кому-то из сопровождавших и вышел навстречу Горбачеву в одном костюме, что немедленно было отмечено прессой. Защелкали кино- и фотоаппараты, запечатлевшие 74-летнего американского президента моложавым и здоровым, явно выглядевшим лучше, чем тепло одетый Горбачев. Впрочем, сам Михаил Сергеевич понял свой промах и во время ответного визита вышел встречать Рейгана без верхней одежды.
Оказалось, что Рейган все же лучше Горбачева подготовился к встрече. Беседы начались в специально выделенном для этого властями Швейцарии официальном помещении[665]. Внезапно Рейган предложил совершить прогулку по берегу Женевского озера и в ходе нее продолжить беседу. Это был заранее запланированный жест, рассчитанный на то, что собеседник расслабится и пойдет на какие-то, хотя бы минимальные, уступки.
Все было подготовлено заранее. В небольшом павильоне на берегу озера лидеров ожидал горящий камин, располагавший к непринужденной беседе. Во время этого первого разговора с глазу на глаз американский президент вручил советскому лидеру меморандум с предложениями, учитывавшими и те, которые перед этим вносил сам Горбачев.
Горбачев произвел на Рейгана двойственное впечатление. Президент вскоре написал старому знакомому по Голливуду, бывшему актеру Джорджу Мэрфи, ставшему сенатором-республиканцем от Калифорнии: «Он твердо верит в свою систему, как и она [Раиса Горбачева], и он верит пропаганде, которую они плетут против нас. В то же время он практик и знает, что его экономика — в больном состоянии. Я думаю, что наше дело — в том, чтобы ему показать, что ему и им всем было бы лучше заключить какие-то практические соглашения, не пытаясь повернуть его на наш путь мышления»[666].
На Рейгана произвело впечатление, что Горбачев не просто непринужденно с ним общался, а даже повторил некоторые анекдоты, которые рассматривались президентом как антисоветские и которые, как оказалось, знал советский лидер. Среди них, например, был такой. «У нас свобода слова, — говорит американец, — я могу зайти в Овальный кабинет Белого дома, стукнуть по столу и сказать: — Господин президент, мне не нравится, как вы управляете Америкой!» Русский говорит в ответ: «Я тоже могу прийти в Кремль к генеральному секретарю и сказать, что мне не нравится, как президент Рейган управляет своей страной». Оба лидера дружно смеялись.
Более того, Горбачев поделился «секретом», что в детстве мать читала ему Библию. Рейган был поражен этим, как и тем фактом, что в ходе разговора коммунистический безбожник произнес «слава богу». Рональд воспринял эти слова не как своего рода междометие, каким оно на самом деле являлось, а как намек, что Горбачев втайне сохранял христианскую веру. Этим своим «открытием» он позже даже поделился со Сьюзан Мэсси, которая разъяснила ему его ошибку[667].
Документ, представленный президентом, был кратким, и генсек тут же с ним ознакомился. В нем содержалось предложение сократить на 50 процентов наступательные стратегические вооружения (это было повторением предложения Горбачева, внесенного ранее), договориться о промежуточном соглашении по поводу сокращения ракет средней дальности в Европе, предполагая в дальнейшем их полную ликвидацию. При этом документ Рейгана не упоминал, что же будет с британскими и французскими ракетами средней дальности. И вообще обходил вопрос о СОИ.
Горбачев отметил оба эти факта, подчеркнув необходимость решения вопроса и о ракетах западноевропейских стран. Но главная дискуссия развернулась, как и следовало предполагать, вокруг того, что Рейган считал надежной гарантией предотвращения ядерной войны, а Горбачев, наоборот, программой «звездных войн». Повторное заявление Рейгана, что США готовы делиться с СССР всеми открытиями и технологиями, связанными с СОИ, Горбачев пропустил мимо ушей, точнее говоря, сделал вид, что пропустил. Не добившись и тени согласия, оба руководителя решили вопрос пока не заострять и тут же договорились о проведении двух следующих встреч — в Вашингтоне и в Москве.
20 ноября в присутствии членов делегаций продолжались дискуссии — главным образом по космическим вооружениям. Оба руководителя с жаром отстаивали верность своих позиций (Рейган затронул также, правда, кратко и в неагрессивной форме, вопрос о нарушении прав человека в СССР). В конце заседания Горбачев и Рейган произнесли очень сходные по смыслу заключительные слова, отметив сохранявшиеся разногласия, но подчеркнув искренность каждой стороны и готовность продолжать переговоры.
В течение почти всей следующей ночи министры и эксперты работали над текстом итогового документа. Несмотря на острые споры, итоговое заявление в конце концов оказалось приемлемым для обеих сторон. В нем признавалось, что в ядерной войне не может быть победителей, содержались заверения о готовности отказаться от стремления к военному превосходству. Западная общественность высоко оценила положение документа о намерении «решать гуманитарные вопросы в духе сотрудничества». Во второй раз советский руководитель поставил свою подпись под документом, в котором речь шла о правах человека (первый раз такое положение содержалось в Заключительном акте совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года, который подписал Л. И. Брежнев, отнюдь не собираясь в полной мере выполнять этот пункт).
Иной тон во взаимоотношениях между США и СССР был отмечен Рейганом, который после подписания совместного коммюнике обеими руками пожал руку Горбачева и заявил: «Могу поспорить, что сторонники жесткой линии в обеих наших странах истекают кровью, когда мы жмем руки друг другу»[668].
В отличие от супруга, которому Горбачев понравился, Нэнси позже отзывалась о Раисе Горбачевой недоброжелательно: она показалась первой леди «сухой и педантичной»; во время личной встречи Раиса, по словам Нэнси, не давала ей вставить ни одного слова, была «дидактичной», как все преподаватели марксистской философии[669].
После женевской встречи продолжалась переписка, которая постепенно становилась менее официальной и все более располагала к взаимным договоренностям.
Инициативу проявил Рейган. 28 ноября он написал Горбачеву довольно длинное письмо от руки. Это была уже привычка президента подчеркивать особую доверительность своих текстов тем, что они не печатались на машинке (не важно, что в переведенном виде они вручались адресату напечатанными). Рейган соглашался, что беседы в Женеве были откровенными, что, несмотря на разногласия (опять подчеркивались вопрос о СОИ и некоторые региональные конфликты), по важнейшему вопросу — о необходимости мирных отношений между обеими странами — существует полное единомыслие. Горбачев официально приглашался нанести визит в США во второй половине 1986 года.
24 декабря 1985 года Горбачев писал Рейгану: «Я хотел бы, чтобы вы рассматривали это письмо как продолжение наших бесед у камина». «Я придаю особое значение тому факту, — говорилось далее в письме, — что мы оказались способными превзойти серьезный психологический барьер, который в течение долгого времени препятствовал диалогу, достойному лидеров СССР и США».