в упадок, выйдя за пределы, отведенные ей богом, проводит политику власти, а не политику собственных интересов, ведет хозяйство, руководствуясь соображениями престижа. Мы не собираемся этого делать… Мы больше не домогаемся любви ни во Франции, ни в России. Русская печать, русское общественное мнение указали на дверь старому могучему и надежному другу, каким мы были; мы себя не навязываем. Мы пытались восстановить старые близкие отношения, но мы никому не набиваемся в друзья… Нас легко расположить к себе любовью и доброжелательностью – может быть, слишком легко, – но уж, конечно, не угрозами. Мы, немцы, боимся бога, но больше ничего на свете; а уж богобоязненность заставляет нас любить и сохранять мир».
Пока Бисмарк был канцлером, ему удавалось различными дипломатическими комбинациями поддерживать мир на Европейском континенте, не допуская объединения против Германии в одной коалиции Франции, Англии и России.
Бисмарк завещал своим преемникам поддерживать систему европейского равновесия. Они это завещание не выполнили. И «железный канцлер» в последние годы жизни чувствовал, что Германская империя стремительно утрачивает те дипломатические позиции, которые приобрела в годы его, Бисмарка, руководства внешней политикой. В заключительном томе мемуаров он с грустью писал: «Для того чтобы общественному мнению стали ясны ошибки, допущенные во внешней политике, как правило, требуется период, равный человеческой жизни, а «греки, которым приходится расплачиваться» (здесь Бисмарк процитировал строку из «Посланий» Горация, полный текст которой звучит так: «За все безумства царей приходится расплачиваться грекам». – Б. С.), не всегда бывают непосредственными современниками этих ошибок. Задача политики заключается в возможно более правильном предвидении того, как поступят другие люди при данных обстоятельствах. Прирожденная способность к такому предвидению редко встречается в таком объеме, чтобы обойтись для своего проявления без известной степени делового опыта и знания людей. Я не могу отрешиться от чувства тревоги, когда думаю, в какой степени эти качества утрачены нашими руководящими кругами».
Предчувствия не обманули Бисмарка. Но вряд ли он подозревал, что всего через каких-нибудь двадцать лет после его смерти его любимое детище – Германская империя окажется поверженной на обе лопатки.
Германские колонии: благо или обуза
Быстрый индустриальный рост укреплял позиции сторонников «мировой политики». После образования Германской империи на ее землях началась «грюндерская лихорадка» – массовое основание предпринимателями финансовых и промышленных предприятий. Правда, «перегрев рынка» привел к финансово-промышленному кризису, сопровождавшемуся длительной депрессией. В 1875 году к нему добавился аграрный кризис, вызванный падением мировых цен на зерно. Тем не менее последующий подъем вывел Германию в число передовых промышленных держав.
Окрепшая германская буржуазия стремилась к заморской экспансии, к созданию опорных пунктов для германской торговли, к контролю над источниками сырья. Как и другие великие державы, Германия в конце XIX века начала создавать собственную колониальную империю. В 1884–1897 годах под контроль Германии перешли в Африке нынешние Намибия, Камерун, Того, Руанда, Бурунди, Танганьика (основная часть нынешней Танзании), а на Тихом океане – китайский порт Киао-Чао (Циндао), Каролинские и Марианские острова и Западное Самоа. Однако в сравнении с колониальными империями Англии и Франции германская выглядела довольно скромно. Из колониальных империй великих держав ее можно было сравнить с империей США, состоявшей из Филиппин, Аляски, Гавайев, Пуэрто-Рико, Гуама и некоторых других островов Вест-Индии и Тихого океана. Интересно, что американская колониальная империя, сформировавшись в самом конце XIX века, уже в 30-е годы XX века, когда было принято решение предоставить независимость Филиппинам, находилась в состоянии трансформации. После отпадения Филиппин остальные территории превратились либо в штаты (Аляска, Гавайи), либо в самоуправляющиеся территории (Пуэрто-Рико, Гуам, Восточное Самоа). Отказавшись от удаленных и густонаселенных народами иных культур Филиппинских островов, Вашингтон органически интегрировал в состав метрополии почти все свои остальные владения.
Возможна ли была подобная трансформация германской колониальной империи в случае, если бы не было Первой мировой войны? Вряд ли. Америка издавна была океанской державой, и все ее владения рассматривались во многом как продолжение метрополии на океанские просторы. Кроме того, население американских владений, за исключением Филиппин, было немногочисленным и довольно быстро смогло вписаться в жизнь собственно США. Выходцы из этих стран сравнительно легко могли, поселившись в Америке, усвоить американскую культуру и найти работу. Этому помогало и то обстоятельство, что США возникли как государство иммигрантов. К тому же по площади все колонии были в десятки раз меньше территории метрополии и интереса как земли, где могло бы найти приют избыточное американское население, никогда не представляли. Самая же крупная по территории и самая малонаселенная, равно как и самая неблагоприятная по климатическим условиям, Аляска располагалась на континенте, в непосредственной близости от основной территории США, и ее с самого начала собирались присоединить к Американскому государству. Открытие золота Клондайка стимулировало колонизацию, но и без этого Аляске суждено было бы рано или поздно превратиться в американский штат. А на Гавайях благоприятный климат стимулировал колонизацию, в результате чего лица европейского происхождения довольно быстро превысили по численности собственно гавайское население.
Напротив, Германская империя возникла как континентальное, ориентированное на Европу государство. Колонии в несколько раз превышали по площади метрополию, однако весьма трудно было бы переместить туда в значительных количествах «избыточное» немецкое население. Большинство из них не подходили по климатическим условиям из-за экваториального климата (Того, Камерун) или из-за того, что почти вся территория представляла собой пустыню (Юго-Западная Африка). Только Германская Восточная Африка (нынешние Танзания, Бурунди и Руанда) по своему климату годилась для жизни европейцев. Однако именно эта колония имела многочисленное туземное население. Владения же в Полинезии, хотя и с «райским» климатом, были слишком удалены от метрополии и невелики по площади. Да и не так уж много немцев выражали готовность уезжать в далекие заморские земли. Даже в период кризисов гораздо надежнее было дождаться нового промышленного подъема и найти работу в быстро растущей индустрии. Германские колонии не были богаты энергоносителями и полезными ископаемыми и отнюдь не были жизненно важными для существования империи. Вероятно, если бы не было Первой мировой войны, немцы избавились бы от колоний еще быстрее, чем американцы.
Спуск германского флага в колонии и подъём французского. 1914 год
Поэтому, объективно говоря, прав был Бисмарк, когда говорил, что Германия не должна слишком увлекаться колониальными захватами, иначе она рискует уподобиться польскому шляхтичу, у которого есть старинная родовая медвежья шуба, но под шубой нет белья – продукта современной промышленности. Канцлер верил, что обширная заокеанская торговля Германской империи вполне переживет отсутствие обширных заморских колоний, требующих значительных средств на свое содержание и создающих новые очаги конфликтов с великими колониальными державами – Англией и Францией (а позднее – и с Японией). Известному путешественнику Ойгену Вольфу «железный канцлер» еще в 1888 году говорил: «Ваша карта Африки и вправду очень хороша, но моя карта Африки расположена в Европе. Здесь расположена Россия и здесь расположена Франция, а мы посередине; вот моя карта Африки».
Однако предприимчивость германских купцов и промышленников, их стремление овладеть новыми торговыми базами и источниками сырья заставили Бисмарка смириться с неизбежным. В бытность его канцлером была создана германская колониальная империя площадью почти 3 млн. км2 и с населением более 12 млн. человек. Однако с началом Первой мировой войны колонии Германии не пригодились. Почти все они, кроме Восточной Африки, были быстро захвачены английскими, французскими, южноафриканскими и японскими войсками. Только в Танганьике германские войска, возглавляемые искусным полководцем генералом Паулем фон Леттов-Форбеком, продержались до конца войны. Вытесненные с территории Танганьики, они совершили смелый рейд по британским и португальским колониям. Отряд Леттов-Форбека нанес ряд поражений двадцатикратно превосходившим его по численности британским и южноафриканским войскам, но спасти германскую колониальную империю эти успехи, разумеется, уже не могли. Сам Летгов-Форбек писал: «Маленькая горстка людей, не превышавшая 3 тыс. европейцев и 11 тыс. аскари (вспомогательных солдат из числа африканцев), в течение всей войны приковывала к себе во много раз превосходящего врага… Против нас было выставлено около 300 тыс. человек с тысячею автомобилей и многими десятками тысяч верховых и вьючных животных, и эти войска были снабжены всем, чем располагал мир, объединившийся против Германии, с его неистощимыми средствами борьбы. Однако, несмотря на подавляющее численное превосходство противника, наш маленький отряд, насчитывавший к моменту заключения перемирия едва 1400 бойцов, все-таки держался и был готов к бою, воодушевленный высоким духом предприимчивости и крепкими узами внутреннего единения». По словам Леттов-Форбека, только европейцев и индусов в рядах британских войск погибло более 20 тысяч, а туземных солдат – не менее 40 тысяч.
«Культуркампф»: борьба против католиков
В 1871 году по инициативе «железного канцлера» в Германской империи был начат «культуркампф» – борьба с влиянием католической церкви. Католики традиционно преобладали в Южной и Западной Германии и отличались гораздо более сильной приверженностью к своей религии, чем прихожане протестантских церквей. Поэтому, несмотря на то что большинство населения империи проживало в протестантских по преимуществу землях, активно верующих католиков в общем было не меньше, чем протестантов. Процент атеистов среди протестантов по рождению был гораздо выше, чем среди католиков. А централизованная, подчиненная Ватикану католическая церковь представляла собой серьезную политическую силу в Германии. С ней была тесно связана крупнейшая в стране партия Центра. К тому же католики преобладали в Эльзас-Лотарингии и в польских землях Пруссии, где религиозная рознь с пруссаками-протестантами усугублялась рознью языковой и национальной.