Однако тотального истребления польской нации нацисты не предусматривали.
Следующими после поляков вверх по шкале расовых предпочтений шли русские и белорусы, такие же, как и поляки, «недочеловеки», Die Untermenschen, но, по крайней мере, пользовавшиеся преимуществом перед поляками при назначении на посты в местном самоуправлении на оккупированных территориях. При этом среди белорусов жители западной, польской Белоруссии, с точки зрения немцев, считались более благонадежными, чем «восточники», зараженные, как полагали оккупанты, советским, коммунистическим духом.
После белорусов и русских более высокую ступеньку «расовой пирамиды» занимали литовцы и украинцы (у последних, как и у белорусов, жители западных областей пользовались преимуществом перед жителями восточных). Литовцы, как обладавшие еще совсем недавно собственным государством, имели преимущество в виде самоуправления, как и два других прибалтийских народа – латыши и эстонцы. Однако из-за длительного существования на одной территории и предполагаемого нацистами «расового смешения» с поляками ни литовцы, ни украинцы не считались «арийскими народами».
Рейхскомиссар Украины Эрих Кох заявил на совещании в столице рейхскомиссариата Ровно в августе 1942 года: «Цель нашей работы – заставить украинцев работать на Германию, а не осчастливить этот народ. Украина должна поставлять то, чего нет в Германии. Эту работу нужно проводить, не считаясь с потерями. Во всех странах Европы дела идут лучше, чем здесь. Снабжение продовольствием у нас в Рейхе осуществляется по карточной системе. Черный рынок допускается лишь в незначительном объеме. У других народов черный рынок является основой, дополнительно выдаются карточки. Положение с продовольствием в Германии серьезное. Производство падает из-за тяжелого положения с продовольствием. Увеличение хлебного пайка является политической необходимостью для продолжения войны до победы. Недостающее количество зерна должно быть восполнено за счет Украины».
Эрих Кох (1896–1986) – деятель НСДАП и Третьего рейха
Следующими по шкале шли уже собственно «арийские народы». Этой чести из населения СССР удостоились только эстонцы, латыши, казаки, татары Крыма и Поволжья, калмыки, осетины, ингуши, чеченцы и ряд других народов Северного Кавказа и Закавказья. Они в перспективе подлежали германизации и должны были составить единую общность с германским народом. Пока же их представители пользовались преимуществом при назначении на административные должности не только в своих странах, но и на всех оккупированных советских территориях и могли беспрепятственно служить в боевых формированиях вермахта и СС.
За пределами СССР к «арийским народам» относили французов, итальянцев, испанцев, португальцев, венгров, греков, румын, словаков, болгар, сербов, словенцев, турок и некоторых других. При этом итальянцы, венгры, румыны, словаки, хорваты и болгары считались особыми, «союзными народами», что повышало их статус и с точки зрения расовой теории.
Далее следовали «германские народы»: датчане, норвежцы, голландцы, фламандцы, валлоны, чехи, англичане, ирландцы, шведы, финны. Их предполагалось в первую очередь использовать для колонизации «восточных территорий».
Наконец, на самой вершине пирамиды, перед собственно немцами, находились «фольксдойче» (народные немцы) – лица немецкой национальности, проживавшие на советской территории, а также в Польше. Они занимали нередко высшие административные посты, служили переводчиками в немецких оккупационных органах, вливались в ряды вермахта и СС. Однако из-за длительного проживания их и их предков за пределами Рейха фольксдойче не считались вполне благонадежными в политическом и вполне чистыми в расовом отношении. Поэтому на их продвижение по службе были наложены определенные негласные ограничения. В частности, в вермахте и СС они могли беспрепятственно получать чины до капитана (гауптштурмфюрера) включительно. Для присвоения фольксдойче, равно как и представителям «арийских народов» штаб-офицерских званий, начиная с майора (штурмбаннфюрера) требовалось специальное разрешение высших командных инстанций.
Выбор у народов СССР, оказавшихся в условиях германской оккупации, был только между плохой и еще худшей диктатурой. Здесь можно вполне согласиться с мнением эстонских историков А. Адамсона и С. Валдмаа: «Конечно, цели всех великих держав в войне были корыстны, но особенно это характерно для целей Германии: если большевики (интернационал-социалисты) боролись во имя того, что они считали счастьем для всего человечества, то германские национал-социалисты боролись во имя господства одной расы – светловолосых германцев, «арийцев» – и были готовы стереть с лица земли все расы, которые в их глазах представлялись «низшими» или «неполноценными». Большинство эстонцев воевали во Второй мировой войне в немецких мундирах, оказавшись таким образом на стороне тех, кто проиграл войну… и это определяет наши мнения и чувства. Нам пришлось много страдать под полувековой советской оккупацией. Однако победа Гитлера была бы для человечества более страшным несчастьем, чем победа Сталина».
В 1943 году, когда для стран антигитлеровской коалиции уже стало очевидно поражение Германии, расовая политика национал-социалистов претерпела вынужденные изменения. Термин «недочеловек» был изъят из употребления, и украинцы, белорусы, литовцы, русские и даже поляки официально признавались теперь «арийскими народами» и принимались на службу в вермахт и СС. Геббельс официально заявил по поводу этих «восточных народов»: «Нельзя изображать этих людей, надеющихся завоевать освобождение нашими руками, животными, варварами и тому подобным и одновременно рассчитывать на то, что они будут страстно желать победы немцев».
К тому времени расовая теория уже утратила всякий смысл как с точки зрения пропаганды, так и с точки зрения практической политики. Германия терпела поражения на всех фронтах, причем не только от «германских народов», англичан и американцев, что вроде бы было не так обидно, но и от русских, которых еще вчера называли «недочеловеками». Теперь речь уже шла не о завоевании новых земель на Востоке и на Западе, а о самом существовании Рейха. В этой борьбе нацисты искали любых союзников среди жителей оккупированных территорий, поэтому всякое тиражирование понятия «недочеловек» было прекращено. Теперь врагов – американцев, англичан и русских – «опускали» только за счет пропагандистских тезисов об их будто бы самых тесных связях с евреями и при этом тех же русских пытались разделить на «хороших» и «плохих», в зависимости от того, связаны ли они с германскими властями или с большевиками. Самим же немцам уже не напоминали о том, что они «сверхчеловеки», а призывали защитить свою родину, дом и семью от нашествия врагов. Разумеется, при этом деликатно обходился вопрос, кто же начал войну и успел завоевать полмира, прежде чем был остановлен. По отношению же к евреям политика некоторым образом дифференцировалась. Некоторые уцелевшие к середине 1943 года евреи-специалисты, занятые на работах, больше не подвергались поголовному истреблению. Их отправили в концлагеря или в гетто, и они получили, пусть небольшой, шанс уцелеть. Правда, в случае восстания евреи истреблялись практически полностью, как это случилось, например, при подавлении восстания в Варшавском гетто. Но в тех странах, где окончательное решение только начиналось, как в Венгрии после ее оккупации германскими войсками в марте 1944 года, евреи истреблялись почти полностью.
Религиозная политика Гитлера
В кайзеровской империи государство покровительствовало лютеранству и в несколько меньшей степени – другим протестантским конфессиям. К католичеству оно было сначала враждебно, а позднее, вплоть до 1918 года, – нейтрально. Евреи же обладали всей полнотой гражданских прав и никаким религиозным преследованиям не подвергались. Это обстоятельство, в частности, вызывало иммиграцию в Германию евреев из Российской империи. Позднее, в эпоху Веймарской республики, государство было индифферентно к религии, и все религиозные конфессии находились в более или менее равном положении. Положение резко изменилось после прихода к власти нацистов. Гражданская религия национал-социализма с ее Ветхим и Новым Заветом – «Моей борьбой», с ее символом веры – «одна страна, один народ, один фюрер», с ее пантеоном мучеников оттеснила все традиционные религии на второй план.
Сам Гитлер не был атеистом, но его веру вряд ли можно назвать христианской. Фюрер скорее тяготел к языческому мистицизму и к ветхозаветным жестоким заповедям. Он утверждал в «Моей борьбе»: «Протестантизм лучше выражает нужды немецкого самосознания. Но он непригоден там, где защита национальных интересов осуществляется в сфере, которая либо отсутствует в его системе понятий, либо отрицается им по каким-либо причинам… Протестантизм всегда выступал за развитие германского самосознания… поскольку дело касалось внутренней чистоты, углубления национального духа и немецкой свободы… но он встречает в штыки любую попытку вырвать нацию из удушающих объятий ее смертельного врага, так как его позиция по отношению к еврейству более или менее определена его догмами. А между тем речь здесь идет о вопросе, без решения которого любые попытки немецкого возрождения были и останутся абсолютно бессмысленными и невозможными».
Гитлер, однако, совсем не восхищался протестантизмом, хотя как национальную немецкую религию ставил гораздо выше более космополитического католицизма. Была даже попытка основать «немецкую национальную церковь». Под давлением национал-социалистов и при активном участии симпатизировавшей им фракции «немецких христиан» синод евангелической церкви в Германии избрал 27 сентября 1933 года пастора Кенигсбергского военного округа Людвига Мюллера «епископом Рейха». Гитлер потребовал от него создать евангелическую автокефальную «Церковь Рейха», но эта затея провалилась, встретив противодействие большинства германских лютеран.
Уже в 1941 году фюрер сожалел, что «нам не повезло, что наша религия убивает радость красоты. Протестантское ханжество еще хуже, чем католическая церковь». Но тут же добавил: «Я не занимаюсь догматами веры, но и не потерплю, чтобы священник занимался земными делами. Надо так сломать организованную ложь, чтобы государство стало абсолютным властелином». А 13 декабря 1941 года, выразив неосновательную надежду, что «война идет к концу», Гитлер с гордостью добавил: «У меня шесть дивизий СС, ни один из этих солдат не ходит в церковь, и тем не менее они со спокойной душой идут на смерть». Поэтому-то на ременных пряжках эсэсовцев было выгравировано не «С нами бог», как у солдат вермахта, а «Моя честь – верность». Гитлер возмущался германскими министрами и генералами, которые убеждены, что «нам не победить без благословения церкви».