Мастер из Делфта Ян Вермер, работая в бытовом жанре, невероятно расширил его пределы. Художник был владельцем постоялого двора в центре города и неплохо знал человеческие нравы, но в живописи умел превращать реальность в поэзию. Ради этого он упрощал сюжеты своих картин, сводя их к передаче внутреннего отклика изображенного человека на какое-либо событие, на которое автор чаще всего лишь намекал.
На этом полотне запечатлена молодая женщина, читающая письмо, — мотив, не раз возникавший в живописи Вермера и других голландских художников. Но если обычно эпистола имеет отношение к любовному свиданию, то в данном случае дама явно ожидает мужа, поскольку по силуэту можно понять, что она беременна. На стене висит карта Голландии, распространенный атрибут голландского бюргерского дома того времени: маленькая страна превратилась в одну из ведущих мировых держав, и ее гражданам было чем гордиться, взирая на очертания родного края.
Наверное, муж изображенной уехал осваивать новые земли, может, и недалеко от собственного дома — голландцы буквально вручную приращивали территорию, отвоевывая сушу у моря, а благоверная ждет его. Юная жена слегка шевелит губами, читая заветные строчки. Она блаженно предвкушает встречу с супругом, и отсвет этого чувства лежит на ее лице. Во всей картине разлито такое спокойно-счастливое настроение, что, кажется, именно благодаря ему столь редкие в голландской живописи того времени голубые и синие тона выглядят теплыми. Впрочем, все дело в мастерстве Вермера: на белую стену сквозь невидимое окно небо бросает рассеянные солнечные отсветы, а синий стул — голубую тень, и нежный профиль женщины тает в световой дымке дня, когда бывает переменная облачность.
Кухарка, стоящая у стола и наливающая из кувшина в глиняную миску молоко, — вот и весь сюжет этой картины, от которой, однако, невозможно оторвать взгляд.
В данной работе проявился весь живописный талант Вермера. Художник любил чистые, насыщенные цвета, особенно желтый, синий, напоминающий о знаменитом делфтском фаянсе, и белый. Он помещал фигуры на фоне белой стены, которая служила своего рода экраном для остального изображения. Формы предметов мастер лепил мазками, но не такими выпуклыми, как, например, Рембрандт, и передавал любую фактуру: рыхлость и мягкость хлеба, глянцевитость фаянсового кувшина, шероховатость корзины, звонкость медного ведерка. Вермер позволяет ощутить даже, как льется долгой витой струей молоко или как бледным сиянием отсвечивает белая стена в лучах слабого северного солнца. Закончив «лепку» (позднее художника называли «гениальным гончаром»), он наносил на картину маленькие единичные мазки, точнее, светлые точки, в данном случае они видны на посуде, хлебе, женской кофте, отчего поверхность предметов выглядит светоносной.
Об особенностях вермеровского восприятия мира и его отображения написала историк искусства Н. Дмитриева: «Как будто вы надели волшебные очки, которые во много раз усиливают не остроту зрения, но чувственную восприимчивость к цвету, свету, пространственным отношениям, фактуре: все смотрится необыкновенно свежо и сильно. Или можно прибегнуть к такому сравнению: морские камешки выглядят мутными и мертвенными, когда они сухие, но погрузите их в воду — и они оживают: откуда берется яркая, богатая игра поверхности! Кажется, что Вермер проделывает нечто подобное с видимым миром, погружая его в особую среду, в какой-то чистейший озон или влагу, где исчезает мутная пелена, застилающая взор».
Вермер соединил в этой картине две темы, особенно привлекавшие голландских художников того времени: получение послания и занятие музыкой. Первая тема — письмо — позволяла психологически развить сюжет, углубить его, что так любил делфтский мастер. Вторая — музицирование — выразить гармонию человеческих отношений, к которой приводят совместные пение или игра на инструментах. В одной из своих работ живописец привел слова, написанные на латыни: «Музыка — спутник радости и врачеватель скорби».
Нарядно одетая дама держит в руке цистру, на которой, видимо, только что исполняла какую-то мелодию. Игра была прервана появлением служанки, принесшей письмо. Лицо хозяйки растерянно: тот, кого она ждала, скорее всего, не придет. О ком речь, подсказывают картины, висящие на стене: этот прием был излюбленным у голландских живописцев. На той, что внизу, изображено море с плывущим по нему парусником, намекающим на причастность этого человека к мореплаванию. Но у мачты корабля виден Амур, а само море в те времена символизировало любовь, моряк же — любовника, пускающегося в бурное чувство, как в путешествие по волнам. На верхней картине нарисован путник, одиноко уходящий по дороге. Теперь понятно, что даме не суждено встретиться с кавалером.
Вся сцена видна в проеме двери с откинутым занавесом, возле которого стоит стул с лежащими на нем нотами. Интерес к сложному, состоящему из разных помещений интерьеру Вермер заимствовал, скорее всего, у своего земляка де Хоха. Но сам по себе этот прием не слишком волновал художника: он использовал его, чтобы композиция, озаренная дневным светом и словно увиденная из темной комнаты, притягивала взгляд.
Портреты
В творчестве этого представителя флорентийского кватроченто соединились ясность и подробность нидерландских картин, светлая, тонкая и экспрессивная живопись итальянских мастеров того времени и стремление возвысить человеческий образ, которое было свойственно Леонардо да Винчи.
На представленных парных портретах изображены мебельных дел мастер и музыкант Франческо Джамберти, основоположник династии зодчих и ваятелей да Сангалло, и его сын, архитектор, инженер и скульптор Джулиано. Перед отцом и сыном на нешироком парапете лежат предметы, символизирующие их занятия: у Джулиано — перо и циркуль, у Франческо — листок с нотами. К тому времени, когда сын попросил написать себя и отца, родитель уже умер, и художник изобразил его в профиль, как это часто делалось на посмертных портретах той эпохи. Джулиано сидит в более непосредственной позе и развернут к зрителю вполоборота, но если у его отошедшего в иной мир отца взгляд живой и вопрошающий, то сын выглядит отрешенным и погруженным в себя. На этом сложном психологическом контрасте и построены портреты, в которых родственники ведут внутренний диалог.
Позади них расстилается залитый солнцем пейзаж, на горизонте синеют тосканские холмы, и этот дивный мир на картине художника Раннего Возрождения напоминает о том, что у Бога все живы.
Наиболее известный художник из династии южнонидерландских портретистов, Поурбус Младший долгие годы работал во Франции при дворе Генриха Наваррского. На данном портрете, повторяющем хранящийся в Лувре, изображена жена властителя, королева Мария Медичи.
В соответствии с требованиями парадного портрета она представлена со своими регалиями: короной, горностаевой мантией, под балдахином. Колорит полотна состоит из темных тонов, оживляющего его красного цвета драпировок и светлых красок, которыми выписаны детали наряда. Богато украшенное одеяние королевы сияет золотой вышивкой, жемчугом, драгоценными камнями, вокруг царственной головы белым сквозным облаком стоит кружево воротника. Лицо Марии Медичи выражает присущую такого рода изображениям бесстрастность, но написано с большой долей реализма.
Халс является основоположником реалистического направления в голландском портрете. Он первым стал изображать заказчиков в неформальной обстановке и непринужденных позах, с живыми, чаще всего веселыми лицами, в свободной манере. Живопись мастера полна витальной силы, отличавшей искусство фламандцев, к которым по происхождению принадлежал Халс: вскоре после его рождения семья бежала из захваченного испанцами Антверпена и обосновалась в голландском Харлеме.
На этой картине художник запечатлел богатого торговца Изака Массу и его жену, дочь бургомистра, Беатрикс ван дер Лан. Портрет был заказан живописцу как свадебный, поэтому невеста с гордостью демонстрирует кольца — обручальное и надетое во время бракосочетания, а жених прижимает к груди руку: этот жест символизирует любовь и верность. Молодожены изображены в так называемом Саду любви, где виднеется статуя Юноны — древнеримской богини, покровительствовавшей браку, ходят ее птицы — павлины, и льется струя фонтана — символ плодовитости. Растения здесь тоже наделены смыслом: куст чертополоха, рядом с которым сидит Изак, означает мужскую преданность, плющ, здесь стелющийся по земле, — долг жены следовать за своим мужем, а виноградная лоза, обвивающая дерево, — вечную связь супругов.
Но символы отходят на второй план перед эмоциями изображенных людей: доволен жизнью Изак, кокетлива миловидная Беатрикс, их жесты выражают нежность, испытываемую влюбленными друг к другу. Свободными, открытыми и точно положенными мазками живописец передает фактуру тканей и листву, но лица пишет гладко, а кружева — мелко и тщательно. Халс умел отобразить и улыбку счастливого человека, и легкость облака, и блеск бархата. Французский художник и писатель Эжен Фромантен заметил: «Внезапное ощущение самой сущности вещей, безошибочное чувство меры, умение быть точным без разглагольствований, дать все понять с полуслова… быстрая, ловкая и строгая кисть… таковы в период расцвета таланта и творчества несравненные достоинства этого превосходного художника».