Даже не знает об этом. Все дело в знакомствах и в связях.
Связями можно добыть индульгенцию, снять отлученье
С целой страны. Положитесь на это, дражайший мой дядя'
Знает и сам государь: уничтожить вас я не позволю!
Вывести мне ваше дело на чистую воду нетрудно.
Должен понять государь, что в совете его высочайшем
Самые умные — мы: обезьянья порода и лисья!
Это, как бы там ни было, вам несомненно поможет…»
«Очень утешен, — сказал ему Рейнеке, — если бы снова
Мне уцелеть, я бы вас не забыл…» И они распростились.
С Гримбартом только одним, без друзей, без родни, приближался
Рейнеке-лис ко двору, что кипел к нему лютою злобой.
Песнь Девятая
Рейнеке-лис, ко двору подходя, окрылен был надеждой,
Что обвинения против себя отведет. Но, увидев,
Сколько собралось врагов его, как все держались, как явно
Жаждали все отомстить ему и покарать его смертью, —
Духом он пал, усомнился, но с вызывающим видом
Через ряды всех баронов проследовал с Гримбартом вместе.
К трону уже подходили они — и шепнул ему Гримбарт:
«Не малодушничать, Рейнеке! Не забывайте, что счастье
Робкому не достается, а смелый идет на опасность
И вдохновляется ею: опасность — преддверье спасенья!»
«Истинно так! — сказал ему Рейнеке. — Как благодарен
Я за поддержку вам! Если опять окажусь на свободе,
Вспомню я вас!..» Осмотрелся он тут и увидел, как много
Родичей было в собранье, но доброжелателей мало!
Он большинству насолить умудрился — великим и скромным,
Даже гадюки и выдры считали его за прохвоста.
Все же достаточно в зале друзей он еще обнаружил.
Рейнеке стал на колени пред троном, и очень степенно
Так он сказал: «Всеведущий и всемогущий от века
Бог да хранит вас, дражайший король, господин мой, а также
Вашу супругу, мою госпожу, и обоим дарует
Мудрость и здравие мысли, дабы разуменьем монаршим
Правое вам отличать от неправого, ибо все больше
Фальшь на земле процветает. Многие кажутся с виду
Вовсе не теми, что суть. О, если б на лбу отражались
Все сокровенные мысли так, чтоб король, как по книге,
Мог их читать, — он узнал бы, как я ему искренне предан!
Многие, правда, чернят меня. Кто? Негодяи! Им нужно
не навредить, чтоб лишить меня вашего расположенья:
Я, мол, его недостоин! Но мне ль не известно, как любит
Мой повелитель-король справедливость! О нет, не сведете
Вы короля со стези правосудья! Так было — так будет!..»
Зашевелились тут все, старались протиснуться ближе,
Дерзости Рейнеке все изумлялись и жаждали слушать:
Явны его преступленья — как же ему отвертеться?
«Ах, негодяй! — воскликнул король. Но пустой болтовнёю
Ты не спасешься на сей раз! Нет, ложь и обман не удастся
Выдать за истину снова! Конца своего ты дождался!
Преданность мне, полагаю, ты доказал: несомненно,
Случая с кроликом, дела с вороной достаточно было б!
Ты же везде и повсюду свершаешь деянья измены!
Мастер ты подлых проделок, но скоро они прекратятся.
Мера терпенья полна — я бранить тебя больше не стану!»
Рейнеке думал: «Что будет со мною? О, если б добраться
Как-нибудь до дому только! Какое бы выдумать средство?
Будь там, что будет, — испробую все, но пробиться я должен!..»
«О мой великий король, мой монарх благородный! — сказал он.
Если считаете вы, что достоин я смерти, вы, значит,
Дело не с той стороны рассмотрели. Соблаговолите
Выслушать прежде меня! Я бывал вам советом полезен,
С вами в беде оставался, когда отступались иные,
Те, что меж вами и мною становятся, мне на погибель,
Пользуясь каждой отлучкой моей. Государь благородный,
Выслушав слово мое, разобраться вы сможете в деле:
Если вина моя признана будет, смирюсь пред судьбою.
Думали вы обо мне очень мало, когда беззаветно,
Самоотверженно нес я охрану границ и окраин.
Иль полагаете вы, что я при дворе появился б,
Хоть бы малейшую зная вину за собой? Нет, конечно,
Я б осмотрительно вас избегал и врагов моих также.
Да, все сокровища мира меня бы тогда не прельстили!
В собственном замке, на собственных землях я жил на свободе,
Но за собой ничего я не знал — потому и явился.
Я снаряжался в дозор, в это время племянник мой, Гримбарт,
С вестью приходит: опять ко двору я обязан явиться.
Я о своем отлученье раздумывал все, и с Мартыном
Вел я об этом большой разговор. Обещал он мне свято
Снять это бремя с меня. «Вот буду я в Риме, — сказал он, —
Полностью все ваше дело возьму на себя я отныне;
Вы ко двору отправляйтесь, а мы отлучение снимем…»
Видите, так мне Мартын говорил, — он знаток в этом деле.
Им потому дорожит досточтимый епископ наш, Прорвус,
Служит Мартын у него лет пять по судебным вопросам!
Я же сюда прихожу — и встречают меня обвиненья:
Кролик налгал на меня, лицемер, но ведь Рейнеке — вот он:
Пусть обвинитель мой выйдет, в глаза меня пусть уличает!
Тех обвинять, кто отсутствует, очень легко в самом деле,
Но и противную сторону выслушать надо ведь прежде,
Чем осуждать ее. Эти притворщики, ворон и кролик, —
Честью клянусь, — лишь добро от меня постоянно видали.
Позавчера поутру чуть свет повстречался мне кролик,
Мило со мной поздоровался. Я же стоял перед замком
И начинал в это время чтение ранней молитвы.
Он мне сказал, что идет ко двору, — я сердечно ответил:
«Бог вам сопутствуй!» Но кролик стал плакаться: «Как я в дороге
Проголодался, устал!» — «Вы хотите покушать?» — спросил я
Очень участливо. «Был бы признателен», — он отвечает.
Я говорю: «Угощу, с удовольствием». В замок мы входим, —
Подал я вишни и масло: не ем по средам я мясного.
Тут подбегает к столу мой сыночек, мой младшенький, смотрит,
Нет ли остатков: детишкам остатки особенно сладки.
Чем-то малыш соблазнился, но кролик по мордочке крошку
Так угостил, что и губки и зубки окрасились кровью.
Это заметил мой старшенький, Рейнгарт, схватил лицемера
Сразу за горло — и тут наигрался в отместку за брата!
Вот что случилось — ни больше ни меньше! Я — сразу к мальчишкам,
Их наказал, но с трудом от обидчика-гостя обоих
Я оттащил. И уж если досталось ему, помолчал бы:
Большего он заслужил! Если б умысел злой тут имелся,
То молодежь моя живо могла б с ним на месте покончить.
Вот вам его благодарность! Я оторвал ему ухо!
Чести он был удостоен, и это — отметка на память…
Ворон приходит и плачется мне: он супруги лишился.
Та, мол, к прискорбью великому, до смерти утром объелась:
Рыбу изрядных размеров она проглотила с костями.
Как это было, он лучше осведомлен, но утверждает,
Будто жену его я умертвил. А не он ли убийца?
Пусть разрешат мне его допросить, запоет он иначе.
Эти вороны мгновенно взлетают настолько высоко,
Но никаким прыжком допрыгнуть до них невозможно.
Если кто хочет меня обличить в столь преступных деяньях,
Пусть хоть надежных свидетелей выставит! Так ведь обычно
Судят мужей благородных. Я этого требовать вправе.
Если же верных свидетелей нет, прибегают к иному:
Вот! Я готов к поединку! Пусть время назначат и место,
Пусть он сейчас и представится мне, мой противник достойный,
Равный мне происхожденьем: чья правда — нам шпаги докажут[48].
Честь в поединке добывший ее закрепит за собою.
Это — старинный закон, я на большее не претендую!..»
Каждый на месте недвижно застыл, это слыша, — настолько
Рейнеке всех изумил своей вызывающей речью.
Но перепуганы были особенно ворон и кролик,
Оба покинули двор, не отважась промолвить словечка.
Прочь удаляясь, они говорили: «Судиться с ним дальше
Было б для нас безрассудством. Как мы тут смело ни действуй, —
Мы с ним, однако, не сладим. Где очевидцы? Мы были
Наедине с негодяем. Свидетелей нет. И, конечно,
Мы же и будем в ответе. Так пусть за его преступленья
Возится с жуликом наглым палач и воздаст по заслугам!
Право же, ну его к черту! Мы знаем, с кем дело имеем:
Лжец, и хитрец, и подлец, он погубит и целый десяток
Нашего брата. Нет же, дорого нам это стало б !..»
Изегрим с Брауном хмуро следили, как парочка эта
К выходу кралась. Тошно им было. Король в это время
Так говорит: «Кто с жалобой здесь? Подходите. Грозились
Многие этим вчера. Обвиняемый прибыл. Ну, кто же?»
Но не нашлось никого, и Рейнеке нагло заметил:
«Ясно, клевещут-клевещут, а чуть только очная ставка,
Так поскорее домой. Подлецы эти, ворон и кролик,
Рады меня очернить, навредить мне, навлечь наказанье.
Все же бог с ними! Они отреклись от своих обвинений,
Стоило мне появиться—одумались и на попятный.
Я посрамил их, но видите, как доверяться опасно
Злостным клеветникам, очерняющим тех, кто в отлучке:
Всё извращают они и достойнейших всех ненавидят.
Не о себе ведь пекусь, но других от души я жалею».
«Слушай, — сказал тут король, — отвечай-ка мне, подлый предатель,
Что побудило тебя умертвить, и к тому же столь зверски,
Бедного Лямпе, кто был самым верным моим письмоносцем?
Я ли не делал поблажек тебе, не прощал преступлений?
Посох, котомку, сапожки вручил я тебе, снаряжая
В Рим и в святое заморье; твоим благодетелем был я,
Веря в твое исправленье. И вот мне приходится видеть,
Как убиваешь ты Лямпе сначала, как Бэллин в котомке
Голову зайца приносит мне и заявляет публично,
Будто он письма доставил, что вы сообща обсуждали
И составляли, и он был их автором главным. И что же?