Очень расстроился он и сказал: «Государь мой, король мой!
Как бы охотно расстался я с собственной жизнью, когда бы
Мог этим вашу спасти! Но вашу урину в стакане
Мне посмотреть разрешите». Король указанье исполнил,
Жалуясь тут же отцу, что ему с каждым часом все хуже.
Изображалось на зеркале, как ваш отец, словно чудом,
Тут же и был исцелен. Старик мой решительно очень
Вашему так заявил: «Если быть вы хотите здоровым,
Съесть вам придется немедленно волчью печенку[54], но только
От роду волку должно быть не меньше семи. Не забудьте:
Жизнь драгоценная ваша в опасности — так не скупитесь!
В вашу мочу выделяется кровь, поскорее решайтесь!»
Волк, находившийся тут же, от этого не был в восторге.
Но соизволил отец ваш к нему обратиться: «Надеюсь,
В печени вашей вы мне не откажете, сударь, поскольку
Дело касается жизни моей». А волк отвечает:
«Мне и пяти не исполнилось, — печень моя бесполезна!»
«Вздор, болтовня! — возразил мой отец. — Это вам не помеха:
Сам я по печени все и увижу!» С места на кухню
Волк был отправлен, а печень вполне оказалась пригодной.
Тут же и съел ваш отец эту волчью печенку — и тотчас
Кончились все его боли, тяжелый недуг прекратился.
Щедро отец ваш отца моего наградил, и отныне
Должен был двор величать его доктором — и не иначе.
С правой руки королевской отец мой с тех пор находился,
И королем отличён был (я это доподлинно знаю)
Пряжкою он золотой и бархатным алым беретом,
С правом носить их пред всеми баронами, чтоб воздавали
Все ему высшие почести. С сыном его, к сожаленью,
Вовсе не так обращаются и об отцовских заслугах
Тоже не очень-то помнят. А вот плуты и хулиганы,
Что о своей лишь наживе пекутся, — возвышены ныне!
Но отдувается кто же за них? Беднота, как обычно!
Мудрость, законность—в отставке! Вельможами стали лакеи.
Стоит же выскочке власть получить и могущество, — лупит
Всех без разбора и думать не хочет, кем был он недавно.
Он об одном только помнит: на каждой игре наживаться!
Много вкруг подлинно знатных найдется подобного сброда.
Просьб и не слушают, если прошенье свое подношеньем
Не подкрепишь. А прикажут наведаться — значит: «Во-первых,
Нужно добавить, додать —во-вторых, а в-третьих — дополнить».
Все эти жадные волки себя обеспечивать любят
Лучшим кусочком, а чуть для спасения жизни монарха
Им пустяком поступиться предложат, — увиливать станут.
Ведь отказался же волк послужить королю и печенкой!
Что там печенка! Скажу откровенно: умри хоть бы двадцать
Этих волков, чтобы только подольше и в добром здоровье
Жил наш король обожаемый вместе с дражайшей супругой, —
Плакать не стану: червивое семя — паршивое племя!..
То, что в младенчестве вашем случилось, то вами забыто,
Я же так ясно все помню, как будто вчера это было.
Изображен этот случай на раме зеркальной, согласно
Воле отца. Сколько было там золота и самоцветов!
Где мое зеркало? Если б узнать, — мне и жизни не жалко!»
«Рейнеке, — молвил король, наконец, — ты достаточно много
Здесь разглагольствовал, — слушал я, слушал, и в общем — понятно.
Если и был твой отец столь заметной фигурой и столько
Пользы принес он двору, то ведь этому — давность большая.
Дел его сам я не помню, да ни от кого и не слышал.
Но ведь о ваших проделках, напротив, я слышу так часто.
Вечно вы в чем-то замешаны, вечно о вас разговоры.
Может быть, тут и поклепы и старые сплетни, однако
Рад бы хоть раз я услышать о вас и хорошее тоже…»
«Мой повелитель, — воскликнул тут Рейнеке, — но соизвольте
Мне разрешить объясниться, — я этим задет за живое!
Я ль вам не делал добра? Говорю не в укор вам, конечно, —
Боже меня упаси! Я же сам сознаю, что обязан
Делать для вас, разумеется, все, что я в силах. Надеюсь,
Вы не забыли того эпизода, как с волком однажды
Мы затравили свинью и, как она там ни визжала,
Все же загрызли ее. Тут вы подошли и печально
Нам сообщили, что следует ваша супруга за вами, —
Оба, мол, голодны вы и что, если б из нашей добычи
Выделить хоть бы толику и вам, это б вас поддержало.
Изегрим что-то там вроде «пожалуйста» в бороду буркнул,
Но до чего же невнятно! Я же сказал не колеблясь:
«Мой государь! И на сотню свиней вы имеете право.
Кто из нас должен делить?» И вы указали на волка.
Изегрим, очень девольный, делил, как обычно он делит,
То есть бессовестно: вам оторвал четвертиночку точно,
Вашей супруге — другую, сам ухватил половину,
Стал пожирать ее жадно, а мне уделить соизволил
Уши и рыло, а также пол-легкого. Все остальное
Он приберег для себя. Вы были тому очевидцем.
Мало он тут проявил благородства — вам это известно.
Долю свою вы изволили съесть, но я видел отлично —
Вы не насытились. Изегрим, видеть того не желая,
Сам продолжал себе чавкать, а вам не поднес ни кусочка.
Тут уж вы собственной лапой огрели его по затылку,
Шкуру содрали с башки, и он с окровавленной плешью,
С шишками бросился прочь, завывая от боли жестокой.
Вы ему крикнули вслед: «Возвратись! Научись хоть приличью!
Впредь ты со мной по-иному делись, а не то — пожалеешь!
Ну, а теперь убирайся, — еды раздобудь нам живее!»
«Мой государь, — я сказал, — если так, то я сбегаю с волком —
Кое-чего раздобуду!» Одобрили вы предложенье.
Изегрим плохо держался: кровоточил он все время,
Стонами мне надоел, я его подгонял, и мы вместе
Вскоре поймали теленка — ваше любимое блюдо.
Жирненьким был он, и вы, рассмеявшись, сказали мне много
Лестных, приветливых слов: со мною, по вашему мненью,
Двор не пропал бы. Теленка вы мне разделить поручили, —
Я же сказал: «Причитается вам, государь, половина,
А королеве — другая. Все, что внутри этой тушки:
Легкие, сердце и печень — принадлежит вашим детям.
Ножки возьму я себе, — любитель я ножек телячьих.
Самое вкусное — голову — я оставляю для волка».
Тут вы спросить соизволили: «Где, у кого ты учился
Чисто придворной манере добычу делить? Интересно!»
Я вам ответил: «Учитель мой — рядом: этот вот самый,
С плешью кровавой. Признаться, открыл он глаза мне сегодня.
В точности я подмечал, как он утром делил поросенка —
И в совершенстве постиг всю премудрость подобной дележки:
Мне — что бычок, что хрячок — поделю безошибочно точно».
Волку досталось и сраму тогда и страданий за жадность!
Много таких наберется! Сожрут и плоды урожая
В самых цветущих поместьях и всех поселян без остатка,
Всякое благополучье они беспощадно разрушат.
Горе несчастной стране, что вскормила подобных уродов!..
Так, государь мой, не раз я оказывал вам уваженье.
Все, что имею теперь, что наживу я в дальнейшем,
Все это вам с королевой охотно я предназначаю:
Мало иль много, но вам, разумеется, — львиная доля.
Вспомните только свинью и теленка, и станет вам ясно,
В ком настоящая преданность, может ли в этом сравниться
Изегрим с Рейнеке. Но, к сожаленью, в чести и в почете
Волк остается, как главный лесничий, и всех притесняет.
Мало заботясь о ваших доходах, он очень усердно
Приумножает свои. Ну, конечно же, с Брауном вместе
И верховодит он всем. А Рейнеке слушают мало.
Да, государь! Это так! Очернили меня, и податься
Некуда. Надо пройти через это, но вот мое слово:
Кто обвинить меня может, пускай предъявляет улики,
Выставит верных свидетелей и пред судом поручится
Всем достоянием, ухом и духом, коль он проиграет;
Тем же и я со своей стороны поручусь. По закону
Так установлено — так и должно быть. И самое дело,
Как бы оно ни решилось, должно быть разобрано честно,
В строго законном порядке. Я этого требовать вправе!»
«Так иль иначе, — заметил король, — на пути правосудья
Ставить рогатки я не собираюсь, — мне это противно!
Все ж велико подозренье, что ты — соучастник убийства
Честного Лямпе! Я нежно к нему был привязан, и больно
Думать, что нет его. Что пережил я, когда из котомки
Вынули вместо посланий кровавую голову зайца!
Бэллин, коварный попутчик его, был на месте покаран, —
Ты же теперь по закону в суде оправдаться попробуй.
Должен сказать, что лично я Рейнеке снова прощаю,
Ибо во всех критических случаях был он мне предан.
Если еще обвинитель найдется, мы слушать готовы:
Пусть при свидетелях неопороченных нам он предъявит
Иск в надлежащем порядке. Рейнеке здесь, он ответит!»
«О государь, — встрепенулся тут Рейнеке, — благодарю вас!
Каждому внемлете вы и над каждым равно распростерли
Благодеянье закона! Позвольте вас свято заверить,
Сколь я скорбел, отпуская Бэллина с Лямпе, — как будто
Что-то предчувствовал. Ах, ведь и сам я любил их сердечно!..»
Так, слово за словом ловко разделывал Рейнеке басни.
Все и развесили уши: сокровища так расписал он,
Так он солидно держался — казалось, все чистая правда.
Даже утешить пытались его, и король был обманут:
Очень король размечтался об этих вещах драгоценных.
К Рейнеке он обратился: «Ну, успокойтесь и с богом
В путь отправляйтесь. Ищите, сделайте все, что возможно;
Если нужна будет помощь моя, то я к вашим услугам».
«Милости вашей, — сказал ему Рейнеке, — я не забуду;
Ваши слова поднимают мой дух, подают мне надежду.
Вора карать и убийцу — верховное ваше призванье.
Дело покуда темно для меня, но должно проясниться: