Дело касается лично меня — и намерен я слушать…»
Рейнеке духом воспрял и успокоился сразу,
С лестницы живо спустился, к досаде всех недругов ярых,
Смело к чете подошел королевской, и тут они оба
Начали строгий допрос об этой истории темной.
Рейнеке-лис приготовился к новым чудовищным вракам:
«Только втереться бы в милость опять к венценосным супругам,
Только бы трюк мой удался, чтоб самому погубить мне
Лютых своих злопыхателей, на смерть меня уводивших,
Был бы от всяких опасностей я навсегда уж избавлен!
Счастье совсем неожиданно может мне улыбнуться, —
Чувствую только, что врать тут архибессовестно нужно».
Нетерпеливо допрос продолжала меж тем королева:
«Дайте нам ясно понять, как все это дело случилось.
Правду скажите, по совести, — душу свою облегчите!»
Рейнеке ей говорит: «Я все доложу вам охотно.
Мне все равно умирать, и тут уж ничем не поможешь.
Стоит ли мне свою душу обременять напоследок, —
Вечные муки себе уготавливать? Было бы глупо!
Лучше признаться во всем, хотя бы пришлось, к сожаленью,
Родственников дорогих и любимых друзей опорочить.
Ах, что поделаешь! Мне угрожают страдания ада!..»
Но самому королю от этих всех разговоров
Стало уж не по себе. Он спросил: «Говоришь ли ты правду?»
«Я, разумеется, грешник, но все, что поведал я, правда.
Лгать вам какой мне расчет, государь? Лишь на вечные муки
Сам бы себя я обрек. А вам ведь отлично известно:
Я осужден, я смерть свою вижу, — не время лукавить.
Мне ни кротость, ни дерзость— ничто мне уже не поможет!..»
Рейнеке вздрогнул при этом, казалось — он еле крепится.
И королева вздохнула: «Ах, бедный! Мне так его жалко!
Будьте к нему снисходительней, о господин мой, и взвесьте:
Сколько несчастий мы предотвратим по его показаньям!
Пусть — чем скорее, тем лучше — истории суть он изложит.
Всем прикажите молчать, чтоб мог говорить он свободно».
Распорядился король, и собрание шумное смолкло.
Рейнеке заговорил: «Если милости вашей угодно,
Слушайте, что я скажу. Хоть я никаких документов
Не предъявлю, но мое показанье правдиво и точно:
Заговор вам открывая, щадить никого я не буду…»
Песнь Пятая
Слушайте дальше о лисовой хитрости, как изловчился
Скрыть он свои преступленья опять, а других опорочить.
Насочинял он три короба лжи: во гробу обесчестил
Даже родного отца; очернил клеветою подлейшей
Гримбарта, лучшего друга, кто искренне был ему предан.
Да, ничем он не брезговал, лишь бы создать впечатленье
Правдоподобия, лишь бы с врагами ему рассчитаться…
«Выпало счастье отцу моему, — так Рейнеке начал, —
Клад короля Эммериха Могучего[26] он обнаружил
Тайным каким-то путем. Но не было проку в находке.
Он от большого богатства зазнался с тех пор, и гнушаться
Стал он равных себе, и отныне товарищей прежних
Ставил уже ни во что: искал он друзей поважнее.
Гинце-кота снарядил он немедля в глухие Арденны —
Брауна там разыскать и поклясться на верность медведю,
С тем чтоб явился во Фландрию тот и воссел на престоле.
Браун посланье прочел и обрадован был чрезвычайно.
Тотчас во Фландрию он и направился без колебанья,
Ибо давно уже в мыслях лелеял преступные планы.
Там он отца разыскал, а тот его встретил радушно.
Изегрим вызван был сразу и Гримбарт, мудрец просвещенный.
Эта четверка все дело тогда меж собой обсудила.
Впрочем, был там и пятый— кот Гинце… Лежит деревушка
В этих местах — называется Ифтой[27]. Именно здесь-то,
Между Ифтой и Гентом, произошел этот сговор.
Долгая темная ночь их сборище там укрывала.
Нет, не господь, — сатана соблазнил их! Отец мой покойный
Власти своей подчинил их золотом этим нечистым.
Смерть короля предрешили они! Меж собой заключили
Вечный союз и преступно над волчьей затем головою
Клятву все пятеро дали: Браун-медведь королем-де
Ныне должен быть избран; на ахенском древнем престоле[28]
Он, мол, воссядет и примет венец золотой и державу.
Буде же кто из родных или верных друзей королевских
Противодействовать стал бы, — покойный родитель мой должен
Уговорить, подкупить его или подвергнуть изгнанью.
Я узнал это так: в одно прекрасное утро
Выпивший лишнего Гримбарт стал разговорчив сверх меры;
Выболтал, глупый, жене целиком всю преступную тайну,
Строго молчать наказал ей и думал, что в этом — спасенье.
Вскоре же встретилась где-то с моею женой барсучиха
И, заклиная мою тремя пресвятыми волхвами[29],
Дружеской верностью, честью заставив ее поручиться,
Что ни за что, никому ни словечка… открыла ей тайну.
Данную клятву держала жена моя так же недолго:
Только вернулась домой, разболтала все, что узнала,
Даже примету дала, по которой нетрудно мне было
Удостовериться в правде. Я был потрясен несказанно.
Вспомнил я тут о лягушках, которые кваканьем долгим
Господу на небесах вконец проквакали уши.
Им захотелось царя, им жить захотелось под гнетом
После того, что свободой повсюду они насладились.
Внял их просьбе господь и направил к ним аиста. Аист
Стал притеснять их, терзать, не стало житья от тирана.
Так и свирепствует! Глупые твари поныне все плачут,
Но, к сожалению, поздно— душит их царское иго …»
Громко Рейнеке-лис говорил, обращаясь к собранью, —
Каждое слово слышали звери, и так продолжал, он:
«Видите, я опасался за всех. И так все и было б.
О государь, я старался для вас, и вот— благодарность!
Происки Брауна знал я, знал я коварство медвежье,
Знал преступленья его и ждал наихудших последствий:
Если б он стал королем, то все мы пропали б, конечно.
«Наш государь благороден, могущественен, милосерден, —
Так про себя размышлял я. — Добра не сулит нам замена.
Столь возвеличить — кого? Проходимца, болвана — медведя!»
Долго обдумывал я, как замыслы эти расстроить.
Прежде всего хорошо понимал я, что если отец мой
Клад драгоценный удержит, найдет он сторонников многих,
Выиграть сможет игру — и мы государя лишимся.
Я все вниманье свое устремил на одно: обнаружить
Место хранения клада и выкрасть его потихоньку.
Шел ли куда-нибудь в поле отец мой, иль в лес направлялся
Старый пройдоха, днем или ночью, в жару иль в морозы,
В слякоть иль в сушь, — я крался за ним и следил неустанно.
Скрытый бугром, я однажды лежал, озабоченный думой,
Как бы найти этот клад, о котором я слышал так много.
Вдруг я увидел отца, — из какой-то он скважины вылез,
Между камнями возникнув, как будто бы из преисподней.
Я притаился и замер. Хоть он и не думал о слежке,
Но осмотрелся кругом — и, когда ни души не заметил,
Странные вещи проделывать стал! Вы послушайте только!
Скважину эту песком он засыпал и очень искусно
Залицевал всё, загладил, и кто не видал, что он делал,
Тот ничего б не заметил. Но прежде, чем он удалился,
Тщательно след своих лап мой отец замести постарался:
Длинным пушистым хвостом и мордой поверхность разрыхлил.
Этому я впервые в тот день от отца научился, —
Он же ловкач был и мастер на плутни, на штуки, на трюки!
После отправился он по делам. А меня осенило:
Может быть, тут-то как раз и находится клад знаменитый!
Живо туда побежал я, за дело взялся, и недолго
Землю я лапами рыл, пока обнаружил пещеру.
Влез я туда — и какие сокровища там я увидел!
Сколько же там серебра и червонного золота было!
Право, старейший из вас не видел отроду столько.
Взял я жену — и работа пошла. Мы носили, таскали
Днем и ночью: ни возом, ни тачкой ведь мы не богаты.
Сколько мы оба трудов, сколько сил и хлопот положили!
Много усердья моя Эрмелина тогда проявила!
Перевезли, наконец, мы несметные эти богатства
В более верное место. Мой же отец в это время
Путался в обществе тех, что на короля покушались.
Что они там порешили, услышите и ужаснетесь.
Изегрим с Брауном тотчас по областям разослали
Письма подметные, — звали наемников: могут являться
Толпами целыми, — Браун их службою, мол, обеспечит,
Даже и плату наемникам выдать вперед обещает.
С этими письмами стал мой отец обходить государство,
Не сомневаясь нисколько в целости скрытых сокровищ.
Но… это было не так! Когда б и со всеми друзьями
Стал он искать в этом месте, — даже гроша не сыскал бы!
Силы отец не щадил и успел за короткое время
Земли меж Эльбой и Рейном все до единой обегать.
Много нашел он охотников, многих завербовал он:
Деньги в задаток особенный вес придавали посулам.
Лето в стране наступило. К друзьям-заговорщикам снова
Мой отец возвратился и рассказал о невзгодах
И треволненьях дорожных, особенно — как он однажды
Чуть не погиб в Саксонии близ ее замков высоких.
Там его, мол, что ни день, на конях с борзыми травили, —
Чудом ушел он оттуда с неповрежденною шкурой.
С гордостью он предъявил четырем заговорщикам список
Всех завербованных с помощью золота или посулов.
Браун остался доволен: тысяча двести по списку
Значилось головорезов — родичей волчьих, что дружно
Явятся скоро, клыки отточив и оскалившись грозно.
Далее: станут за Брауна также коты и медведи,
Также и саксо-тюрингские все барсуки, росомахи.
Выдать одно обязательство все же пришлось кондотьерам: