ога. Проскакал по ней Куно и, подъехав к воротам замка, закричал громовым голосом:
— Вставайте, барон, вставайте! протрите глаза: дорога окончена, и сегодня, наконец, наступил день нашей свадьбы с Агнессой!
Бледная, но сияющая счастьем прибежала Агнесса и горячо обняла своего дорогого Куно, а вслед за ней пришел и барон и молча соединил руки молодых людей.
— Ночью была у нас страшная буря, — рассказывали обитатели замка, — когда же гром затихал, слышались ясно удары молотов и громкие голоса; но никто не посмел выйти из замка, чтобы посмотреть, в чем дело.
К закату солнца того же дня Куно и Агнесса были обвенчаны.
Куно сдержал свое слово и во всю свою долгую жизнь не беспокоил он горных духов в Тюрингенвальде.
Говорят, что потом переселились горные духи из Тюрингенвальда в Норвежские горы — там им привольно, особенно в долгую полярную ночь.
Дорога, проложенная ими по неприступной скале, существует и теперь еще; и теперь еще поражает она путника: действительно, можно поверить, что прокладывали ее не люди, а духи.
Скала эта зовется Фалькенштейн, т. е. Соколиной скалой; зовется она так с того самого дня, как поднялась над ней стая соколов.
Дети Куно и Агнессы приняли фамилию Фалькенштейн, а в гербе их находится сокол.
Лебединая башня
В маленьком Нимвегене готовилось важное событие — ждали туда короля Карла. Множество рыцарей, пажей и оруженосцев в великолепном вооружении собрались там задолго до прибытия короля. На балконах домов и замков с утра до ночи сидели красавицы города, провожая взглядом съезжавшихся рыцарей.
Никогда не бывало такого многолюдства в маленьком городе, никогда короли не посещали его; но теперь ждали короля Карла: ехал он по просьбе герцогини Брабантской, супруги Готфрида Бульонского, просила она его рассудить ее с ее деверем, могущественным герцогом Саксонским. Умер Готфрид в Палестине, умер покрытый бессмертною славой, и перед смертью завещал он все свои владения своей любимой супруге и своей прекрасной дочери. Но герцог Саксонский, опираясь на салический закон, требовал себе владений своего брата. Пришлось герцогине Брабантской обратиться к королю за справедливым судом.
Собрался королевский суд в большом зале королевского замка. Между рыцарями-судьями немало было преданных друзей Готфрида Бульонского, но его не было уже на свете, а герцог Саксонский сидел среди них, грозный и мстительный. Много было сторонников и у герцога Саксонского: ненавидели они Готфрида за его славу и доблесть при его жизни, и рады они были отомстить ему хотя бы после его смерти. А потому не надеялся Карл отстоять права жены и дочери Готфрида, хотя и знал, что дело их было справедливое.
Только что собрались рыцари в большом зале королевского дворца, как сторожевой дал знать, что к берегу подходит какая-то необыкновенная лодка. Повскакали со своих мест рыцари и судьи и поспешили к окнам зала — видят они, что плывет к берегу белый лебедь, на серебряной цепи ведет он за собой лодку, а в ней спит рыцарь: голова рыцаря покоится на щите, а остальное оружие лежит около него. Лебедь плывет против течения, а на лодке нет ни паруса, ни мачты, ни весел. Карл и его двор не знали, что и думать об этом явлении.
Когда лодка причалила, все кинулись к ней, забывши о судбище и о том, зачем собрались в королевском дворце. Рыцарь проснулся, вооружился и соскочил на берег. Король подошел к нему и, приветствовав его, пригласил в свой дворец.
— Возвращайся домой, милый, — сказал рыцарь, обращаясь к лебедю. — Я позову тебя, когда ты будешь мне нужен.
Вытянув шею, выслушал его лебедь и, замахав крыльями, исчез вместе с лодкой, исчез быстро, словно растаял в воздухе. Все глаза обратились на рыцаря: спокойно стоял он около короля, будто не было в том ничего особенного, и как будто явился он сюда обыкновенным путем!
Вернулись рыцари и графы в королевский зал; поместился между ними и незнакомый рыцарь, а король сел на трон и начался королевский суд. Вошла герцогиня Брабантская со своей красавицей дочерью, Беатрисой; она изложила свою жалобу, показала завещание Готфрида и подписи его вассалов. Встал вслед за нею герцог Саксонский и прочитал салический закон, по которому женщина не могла быть самостоятельной владетельницей земель. Выслушали рыцари и судьи обе стороны и, не решаясь высказать свое мнение, положили отдать это дело на Суд Божий. Кто бы стал биться за женщин, не имевших близких родных?
— Некому выступить за меня на Суде Божием, — сказала герцогиня Брабантская, — нет у меня ни брата, ни отца, ни другого родственника, который выехал бы биться с доблестным и храбрым Саксонским герцогом. Как же мне быть?
Поднялся тогда с своего места незнакомый рыцарь — Рыцарь-лебедь, как прозвали его, — и сказал:
— Если дамы позволят, я буду биться за них на Суде Божьем!
Сам король сошел с своего трона и обнял рыцаря: знал он, что выступает рыцарь за правое дело.
Подошли к нему и герцогиня Брабантская, и Беатриса; преклонил рыцарь пред ними колена и сказал им:
— Если Бог дарует мне победу, то в награду себе прошу я руки молодой герцогини.
Покраснела Беатриса, а король, смеясь, сказал, что сам поедет от него сватом.
Арена была готова, и выехали биться герцог Саксонский и Рыцарь-лебедь. Были они оба храбры, были они отважны и сильны, но все же в конце концов упал с коня герцог Саксонский и не встал уже больше.
Бог рассудил их: победило правое дело!
Рыцарь-лебедь женился на Беатрисе, поселились они на берегу Рейна в замке Готфрида Бульонского, «Клеве», и счастье их длилось не один и не два дня, а целые годы.
Перед свадьбой сказал рыцарь своей прекрасной невесте:
— Поклянись мне, моя дорогая, что никогда не спросишь ты меня, откуда я приплыл сюда и кто мои родители: в ту минуту, как ты сделаешь мне этот вопрос, я должен буду против своей воли навсегда покинуть тебя!
Поклялась Беатриса и долгие годы держала свою клятву.
Правил Рыцарь-лебедь владениями Готфрида Бульонского, и не знали вассалы его, когда были они счастливее: при доблестном ли Готфриде или при его зяте. Каждый день благодарили они Бога за своего сюзерена.
Было у Беатрисы два сына, прекрасные храбрые юноши, но, глядя на них, часто с огорчением думала она, что сама не знает, какого они рода, и решилась, наконец, несмотря на свою клятву спросить об этом мужа.
Но когда задала она рыцарю этот вопрос, лицо его исказилось от горя:
— Ты разбила наше счастье! — отвечал он ей глухим голосом, — не могу я больше оставаться с тобой: не пройдет и нескольких часов, как буду я уже далеко от тебя и от наших детей и никогда уж больше не вернусь к вам.
Побледнела Беатриса и бросилась на грудь своего мужа; обнял он ее и повел проститься с дорогими им местами. В последний раз обошел он замок Клев!
Перед закатом солнца на серебристых водах Рейна показался белый лебедь; на цепи вел он за собой лодку; плыл лебедь против течения и не было на лодке ни мачты, ни парусов, ни весел.
Надел рыцарь оружие, с которым в первый раз появился на этом берегу, простился с женой и детьми и пошел к лодке.
Весть об его отъезде разнеслась по всем окрестностям. Пешие, конные, вооруженные и без оружия сбежались подданные и вассалы к Рейну, умоляли они рыцаря остаться, но он грустным голосом отвечал им, что это не в его уже власти.
Вошел рыцарь в лодку и поплыла она, тихо качаясь на позолоченных закатом водах Рейна; увлекаемая лебедем, поплыла она на запад и скоро исчезла в лучах заходящего солнца...
Исчез рыцарь. Со дня его отъезда почти не сходила Беатриса с балкона самой высокой из башен своего замка — все смотрела она на запад и все ждала, не появится ли снова Рыцарь-лебедь. Вскоре сжалился Господь над ее страданиями и призвал ее к себе. Говорят, что в день смерти Беатрисы окрестные жители видели на Рейне большого лебедя: он плавал у самого берега и все заглядывал в окна замка, а в минуту ее смерти пропел прощальную песню и, широко размахивая крыльями, скрылся в лучах заходящего солнца.
Сыновья Беатрисы были славные рыцари и в многочисленном их потомстве немало было людей, успевших прославиться своею доблестью. Много новых рыцарских родов произошло из этого рода, и все они имеют лебедя в своем гербе. Замок Клев давно уж не принадлежит этому роду, но уцелевшая высокая башня его и до сих пор зовется Лебединой Башней.
Кёльнский собор
Архиепископ Конрад Гохштадтен хотел выстроить в Кёльне такой собор, который затмил бы собою все храмы Германии и Франции. Обратился он к знаменитому тогда в Кёльне архитектору-художнику, чтобы взял он на себя это великое дело. Имя этого художника осталось неизвестным.
Особая роковая судьба досталась на долю великого памятника: он был заложен в 1248 г., а через двести лет, в 1499, его еще достраивали. Купол его так и не был закончен вполне до последнего времени — до 1880 г.
Стал обдумывать строитель собора свой план, думал, думал, и все, что ни придумывал он, казалось ему, напоминало то Страсбургский, то Майнцский, то Амиенский собор, и не было достойно его великой задачи, и то ходил он мрачный и задумчивый по улицам Кёльна, то разъезжал по разным городам и странам и рылся в разных книгохранилищах и монастырских архивах.
Так шло время, а работа не подвигалась. Но вот раз увидал художник во сне дивное создание искусства; хотел он схватить его, срисовать, перенести на бумагу, но оно исчезло, расплываясь в тумане. Проснулся художник, схватил карандаш, силясь припомнить, что он видел, но напрасно...
Но только что лег он снова в постель, как услыхал он в темном углу комнаты какой-то странный шорох; сначала художник думал, что это крыса пробралась в его книги, но шорох усиливался и мешал ему спать. Художник встал и подошел к тому месту, где слышался этот странный шум: на полу сидел старик с большим свертком пергамента в руках.