Не вернулись рыцари к Вальтеру, утопились они в зеленых водах Рейна. Доскакал до Шванау только герольд, но и тот упал мертвый к ногам Вальтера: не пережил он оскорбления!
Дня через два взбунтовалась дружина — не хотела она терпеть голода. Поник головой Вальтер. Не хотел он посылать новых послов во вражий стан, а решил сделать вылазку из осажденного замка.
От зари до зари билось войско. Но счастье изменило Вальтеру: сложил он свою голову в этой битве; полегло с ним и две трети его храброй дружины; остальных захватили швейцарцы.
Жена Вальтера согласилась было сдать замок городскому войску с тем условием, чтобы позволили страсбургцы ей и всем обитателям замка свободно выехать оттуда, но сын ее, маленький Вальтер, десятилетний мальчик, воспротивился этому решению матери:
— Я теперь барон Шванау, и не согласен на такое позорное дело. Завтра еду я в лагерь врагов и буду требовать суда Божия, чтобы решить, кому владеть Шванау.
— Ты еще слишком молод, мое дитя, — говорила ему его мать, — любой рыцарь убьет тебя на поединке — что же будет со мной без тебя?
— Моя сестра останется с тобой, мать моя, — отвечал маленький Вальтер, — моя сестра, Грета; смотри, она улыбается в своей колыбели; она скоро научится прясть, и вы будете проводить время, работая и говоря об отце и о маленьком Вальтере. Если же я вернусь, то-то будешь ты рада: залечишь поцелуями мои раны и ласками — мое печальное сердце!
Все обитатели замка умоляли Вальтера остаться: «руки твои еще слабы, — говорили они, — и никто еще никогда не приготовлял шлема для такой маленькой головы».
Но Вальтер твердо стоял на своем! Да и можно ли удержать орленка в гнезде, когда вырастут у него крылья!
На заре выехал Вальтер из замка. Вывел он из стойла рыжего жеребенка и сам оседлал его. К седлу привязал он тяжелый меч — меч своего деда: отцовский остался на поле сражения и достался врагам. Дедовский щит оказался слишком тяжел для его слабых рук, слишком тяжел и для его маленькой лошадки, а потому оставил он его висеть на прежнем месте; вместо пики взял он отцовский кинжал.
Выехал мальчик на поляну, и все войско врагов сторонилось, давая дорогу ребенку. Наконец, подъехал он к палатке полководца. Вышел к нему почтенный старик и спросил его, кто он и чего ему нужно?
— Я — Вальтер Шванау, сын и наследник убитого вами барона Шванау. Дружина наша или полегла со своим вождем, или находится в плену; в замке остались лишь старики, женщины и дети; наши владения захвачены вами, и я пришел искать суда Божия: вызови охотников биться со мной. Пускай Бог рассудит нас!
Грустно улыбнулся почтенный старик и тихо отвечал мальчику:
— Господь справедлив и не за владетелем Шванау останется победа, если состоится суд Божий, поверь мне, дитя мое! Страсбургу не нужен ваш замок: нам было нужно только оградить себя от захватов и насилий со стороны Шванау. Сегодня же возвращаемся мы к нашим женам и детям. Живите в своем замке и постарайтесь воспользоваться этим уроком. Драться же с ребенком никто не станет.
Огорчили Вальтера слова старика, но не внял он ему и, выехав на поляну, затрубил в рог. Но никто не выехал биться с ним.
Вальтер не вернулся в свой родной замок. С тех пор все ездил он от рыцаря к рыцарю, из замка в замок, от одного властителя к другому и везде горячо проповедовал соединение против общего врага — против городов и богатых купцов. Где Вальтер заставал ссору рыцарей с городами, везде бился против городов и часто победа доставалась ему.
Слава Вальтера росла и дошла до Шванау. Но некому было радоваться ей; мать его давно сошла в могилу; сестра умерла еще ребенком. Замок совсем опустел и мало-помалу обратился в развалины: одна стена совсем обрушилась в Рейн; три остальные едва держались и грозили рассыпаться.
Прошло двадцать с лишком лет с того дня, когда Вальтер уехал из дому на своем рыжем жеребенке.
В один осенний вечер въехал незнакомый рыцарь во двор замка Шванау и с удивлением оглядывался по сторонам: двор зарос травой, развалины — плющом и диким виноградом. Ни одной души не видно было здесь, и только эхо отвечало на призывный рог рыцаря. Наконец, откуда-то выползла старая полуслепая старуха с костылем в руках:
— А что, бабушка, можно ли мне тут переночевать!
— Где же ночевать тебе тут, господин? сам видишь, ничего здесь нет, кроме развалин, а я живу в шалаше у самого обрыва.
— Куда же девались обитатели замка?
— Все давно умерли и все здесь погибло. А наш мальчик, Вальтер Шванау, тот, которого нянчила я, наша надежда и гордость, уехал и не вернулся защищать нас!
Грустно поник головой бедный Вальтер — был это он сам — и молча повернул коня к берегу. Закричала ему старуха, что там крутой обвал и ехать верхом опасно.
Не слыхал Вальтер слов старухи, а может быть, и слышал их, да все же не остановился... Конь его шагнул вперед. Вальтер увидал под ногами Рейн, еще раз взглянул он на замок и пришпорил коня. Конь взвился на дыбы, заржал... и все замолкло.
С тех пор навсегда исчез Вальтер, хотя старуха и не видала, как скатились всадник и конь в зеленые волны Рейна, не слыхала даже и всплеска воды. Видно, слепа и глуха была она!
Рыбаки, что удили рыбу под обрывом, тоже не видали ни коня, ни всадника, но увидали они в первый раз в этот вечер необыкновенно большого черного лебедя; гордо плавал он под стенами разрушенного замка.
— Опять появились лебеди на Лебяжьем лугу, — говорили окрестные жители, — видно, совсем погибли потомки железного Шванау.
Действительно, с этого дня много лебедей стало прилетать на Лебяжий луг. Но большой черный лебедь, виденный рыбаками, никогда не поднимался на гору, к замку: всегда гордо плавал он в зеленых водах Рейна и прятался от людей под обрывом.
Долго жил он тут. Но вот раз в осенний вечер поднялся он на Лебяжий луг, сел на уцелевшей стене замка, пропел свою последнюю песню и, гордо размахивая отяжелевшими крыльями, поднялся к небу и исчез среди надвигавшейся ночной мглы.
Нотбурга
Нотбурга жила при дворе своего отца, короля-язычника, но по матери была она христианка. Когда-то и отец ее верил в истинного Бога, но королева скончалась — некому было поддерживать его в вере, и обратился он снова к языческим богам. Любил король свою маленькую Нотбургу, но не хватало у него времени заботиться о ее воспитании: всю жизнь свою проводил он в войнах, набегах и охотах, а потому Нотбурга росла, окруженная христианами, родственниками своей матери, и с раннего детства посвятила себя на служение истинному Богу.
Любила Нотбурга одного юношу, принадлежавшего к роду ее матери, Каспара Горна, и Каспар Горн тоже любил ее, но знали они, что нельзя им будет соединиться на этом свете. Отправил король юношу искать славы и счастья в далекую Эфиопию к своему брату — султану эфиопскому, надеясь, что никогда уж не вернется он оттуда: донесли королю, что христианин этот смеет поднимать глаза на Нотбургу.
И действительно, юноша не вернулся из Эфиопии, как ни ждала его Нотбурга, дни и ночи глядя вдаль со своей высокой башни на берегу Неккера.
Но вот приснился Нотбурге чудный сон: видела она во сне своего милого — стоял он будто бы на высоком утесе над Неккером и манил ее к себе, показывая ей место возле себя; был он в белой одежде, и кругом него лежал белый пушистый снег. Хотелось Нотбурге идти на зов своего милого, но Неккер был широк, и волны так и ходили по нем. Вдруг откуда ни возьмись явился белый олень — ручной олень, подаренный ей самим Каспаром, — и преклонил перед нею колена. Поняла она оленя, села на него, и смело вынес он ее на другой берег. Поспешно взбежала она на утес, Каспар взял ее за руку, и она поднялась высоко-высоко на воздух... Но тут стало холодно Нотбурге, и она проснулась.
Утром позвал девушку король и сказал ей:
— Стар становлюсь я, Нотбурга, и недолго осталось мне жить на свете, а потому выбрал я себе преемника, а тебе мужа — брата короля гуннов: не знаю я воина храбрее и доблестнее его. Через три дня все будет готово к вашей свадьбе.
Побледнела Нотбурга, но ничего не сказала она отцу и вышла из его покоев. Как только стемнело, ушла она никем не замеченная из дворца своего отца: хотела она пройти к отшельнику, жившему в соседнем лесу, и просить у него совета и помощи. Но ее догнал ее белый олень и как в том сне, что видела она накануне, преклонил пред нею колена. Она смело села на него и с быстротою молнии переплыл он с нею Неккер и исчез в густом лесу на противоположном берегу.
Весть об исчезновении Нотбурги дошла до короля на другое утро. Везде искали принцессу, сам король три недели не сходил с коня, искавши ее, но Нотбурга исчезла, и никто не знал, куда она девалась.
Каждое утро белый олень появлялся у хижины святого отшельника, что жил в соседстве королевского дворца, и отшельник привязывал к его рогам половину припасов, которые приносили ему чтившие его христиане.
Так прошла весна; наступило и прошло лето; наступила, наконец, и золотая осень. Возвращался один раз король с охоты и увидал, что из пещеры в одном утесе протянулась рука к белому оленю, который стоял тут, наклонив голову, и отвязала узелок, что принес он на рогах. Догадался король, что в пещере была его дочь и, схватив протянутую руку, сказал со слезами:
— Дитя мое, моя Нотбурга, выйди к своему старому отцу! Пойдем со мной: одинок я и несчастен в своем дворце без дорогой моей дочери.
— Я не принадлежу уже миру, — отвечала Нотбурга, — недолго осталось мне жить на свете, и этот остаток дней моих проведу я здесь в молитве и прославлении истинного Бога.
Вскипел гневом старый король, услыхав ответ своей дочери, и приказал оруженосцам силой вытащить Нотбургу из пещеры и доставить во дворец, а сам поскакал вперед, чтобы приготовить к встрече ее жениха, брата короля гуннов, все еще жившего при дворе престарелого короля. Грубо схватили оруженосцы Нотбургу за руку, и вдруг рука ее отпала по плечо и осталась в их руках. Ужас овладел ими, и они бежали, не оглядываясь. Нотбурга так и не вышла из пещеры; рука же ее немедленно приросла к плечу.