— Где видал ты Рейн? — спрашивали в старину певцы друг у друга, — около Бингена или у Страсбурга?
Ну вот в этом то месте недалеко от Бингена, где особенно бурлит и шумит Рейн, среди реки выдвинулся серый утес, а на нем точно высечена из камня старая черная башня. Башня епископа Гаттона или Крысиная башня, как зовут ее и до сих пор в народе. И до сих пор рыбаки избегают приближаться к ней со своими снастями: «Немало народу погибает здесь в бурные ночи!» — уверяют они.
Кто из нас не знает, как покарал Господь епископа Гаттона? После Соути и нашего великого поэта Жуковского мы не можем взяться рассказать эту легенду. Каждый с детства знает наизусть эту прекрасную балладу[1].
Но мы здесь расскажем другую, более древнюю легенду о той же самой башне, легенду теперь уже совсем забытую.
Выстроена была эта башня Тевтонцами, служила она оплотом против набегов скандинавских пиратов, и звали ее Рейнской башней. Всегда небольшая дружина храбрых героев сторожила в ней пиратов.
Ну вот раз приплыли сюда в великом множестве скандинавы и окружили башню своими узкими ладьями. Всего одиннадцать воинов и тевтонский епископ были тогда в башне. Окруженные врагами, не могли они дать знать об опасности — могли только умереть геройскою смертью.
Долго отбивались они от пиратов, долго осыпали их скандинавы острыми стрелами, долго метали они в башню тараны, давно пробили в ней брешь, но войти не могли: не пускали их храбрые защитники башни.
Но вот ранили уже десятого воина, остались невредимы только епископ да предводитель маленького отряда.
— Прочитай нам отходную, — сказал он епископу, — жить нам осталось недолго: десятеро из нас уже ранены насмерть.
Согласился епископ, и перенесли они своих раненых товарищей в глубокое и темное подземелье Рейнской башни, здесь уложили они их рядом, и епископ прочитал им отходную, обещал им мученический венец на том свете и простился с ними; простились они и друг с другом и остались спокойно ждать смерти.
Епископ же и предводитель отряда взошли на башню, где на высоком ее шпице развевалось еще черно-желтое знамя тевтонцев, и спустили его, чтобы не досталось оно врагам, чтобы не хвастались им после пираты. Убравши знамя, вернулись они на свое место и продолжали битву.
Скоро упал и епископ, пораженный насмерть стрелою.
Перенес и его последний переживший его товарищ в подземелье и положил тело его рядом с другими: десятеро раненых раньше воинов были уже мертвы. Закрыл он тяжелую дверь подземелья и запер ее железным засовом.
— Никто не потревожит вас здесь, — сказал он, — покойтесь с миром, братья тевтонцы!
— Сдавайся! — кричали ему скандинавы, — сдавайся! ты ведь один теперь в башне, а нас несколько тысяч. Сдавайся, и выдай нам твое тевтонское знамя. Все равно, не миновать ему наших рук.
— Не сдаются, а умирают тевтонцы и уж, конечно, волей не отдам я вам свое знамя! — гордо отвечал им вождь.
Вышел он на крышу Рейнской башни и, потрясая черно-желтым знаменем, спрыгнул в мутные волны Рейна.
Долго искали его скандинавы — искали они и черно-желтое знамя, но Рейн не выдал тевтонцев!
Дикий охотник
По дороге от Крумбаха к Фельдбергу в Оденвальде до сих пор еще видны развалины замка Ротенштейна. Замок этот назывался Кровавым или Красным замком, но не потому, чтобы был он выстроен из красного камня, как думают многие, а потому что жестокий род был род его владетелей.
Но самым жестоким из всего рода был последний его потомок Иван фон Ротенштейн. Много ходило слухов о его жестокостях и об ужасах, совершавшихся в стенах его замка: никто при нем не мог считать себя в безопасности. К тому же и время было глухое — кончался XIII век.
Надоели Ивану фон Ротенштейну его пиры и оргии, и задумал он жениться. Стал он посещать разные замки, участвовал в охотах, турнирах и пирах, где собирались красавицы — дочери и сестры рыцарей; никогда прежде не видывали его во дворцах и замках герцогов и дворян. Везде высматривал он себе невесту, да все не находил по мысли. Страшно боялись его соседи и по возможности прятали от него своих красавиц; но из страха везде принимали его с великой честью.
Недалеко от Гейдельберга в прекрасной долине Рейна жил старый рыцарь; был он совсем одинок и одна только его племянница, дочь его сестры Мария Гохберг, делила с ним уединение.
Много наслышалась Мария разных ужасов об Иване фон Ротенштейне, но не верила она им. Видала она этого рыцаря на турнирах и празднествах у Рупрехта Старого, как звали Гейдельбергского герцога: Иван фон Ротенштейн там и не заметил ее; ее же сердце так и летело ему навстречу. Мария была настоящая красавица, «точно Мадонна», говорили другие рыцари; но Иван фон Ротенштейн любил смелых наездниц и отважных охотниц, а потому и не мог он заметить скромной красавицы.
Но вот раз на охоте лошадь Марии понесла ее, и никого не было поблизости, чтобы подать ей помощь, и, казалось, грозила ей верная смерть. Увидал это Иван фон Ротенштейн, кинулся наперерез взбесившейся лошади и схватил Марию, когда она мчалась мимо, ловко поднял ее с седла и пересадил к себе. Мария была бледна, как смерть, но ни крика не вырвалось из ее груди, не упала она без чувств, а гордо сидела в седле перед рыцарем, крепко держась за него.
— Какая ты смелая красавица! — с восторгом смотря на нее, сказал Ротенштейн.
— О, благородный рыцарь, я совсем не смела, и поверь, что была я ближе к смерти от страха, чем от опасности.
— Ну и опасность была не мала! а теперь тебе грозит другая — вдвое страшнее!
— Какая же опасность может грозить мне у тебя на седле, когда ты сам правишь конем?
— Думаю я увезти тебя в Ротенштейн и заключить там на всю жизнь. Давно уже хотелось мне жениться, да не находил себе невесты по мысли; теперь же нашел, и неволей или волей, а быть тебе баронессой фон Ротенштейн.
— Зачем же неволей?., посылай сватов. Гордо войду я в твой замок счастливой супругой, что бы ни говорили о тебе наши соседи!
Горячо обнял Ротенштейн Марию и отвез ее в свой Красный замок и как безумный поскакал в Рейнскую долину к старому дяде Марии.
— Твоя Мария любит меня! — вскричал он, въезжая верхом в зал старика. — Свадьба наша на днях: нет у меня времени посылать к тебе сватов, вот я сам и приехал!
— Где же Мария?
— Как где? Конечно, у меня в Ротенштейне. Разве я выпущу красного зверя?
— Зачем же, рыцарь, говоришь ты неправду? Силой похитил ты Марию и какие же тут сваты? Стар я и слаб, а потому не могу отомстить за нее. Делай, как знаешь, но меня на этой свадьбе не будет.
— И без тебя обойдусь, дуралей! — закричал Ротенштейн и, повернув коня, помчался к Рупрехту. Но и герцог Рупрехт не поверил, чтобы Мария добровольно согласилась на брак с Иваном фон Ротенштейн. С огромной свитой приехал он в Красный Замок и потребовал свидания с Марией. Вышла она к герцогу под руку со своим женихом и твердо объявила, что остается она в его замке верной и преданной женой фон Ротенштейна.
— Он спас меня от смерти, и я пойду за ним хоть на край света!
Дня через два сыграли свадьбу Ивана с Марией. Герцог Рупрехт участвовал в церемонии, но старый дядя Марии не приехал в Ротенштейн, хотя сам герцог посылал к нему гонца за гонцом.
Затихли пиры и разбои в замке Ивана фон Ротенштейна. Вздохнули свободно соседи. Сидел Ротенштейн у ног своей милой, и весь мир для него заключался только в Марии.
— Ягненок победил волка! — говорили, крестясь, окрестные жители.
Через год родился у них сын. То-то задал пир Ротенштейн! Три дня ликовал весь окрестный народ, в замке же пировали три недели.
Но после рождения сына стала чахнуть Мария: не могла она больше принимать участия ни в охотах, ни в забавах своего мужа, и стал Ротенштейн скучать. Стал он понемногу заводить прежние оргии и предпринимать прежние набеги на соседей. Побледнела Мария, узнав об этом, и заперлась в своей башне с ребенком. Хмурился сначала Иван, но потом махнул рукой: охладел он к жене и к ребенку и зажил прежнею жизнью.
Снова раздались в замке вопли и стоны, опять пошли слухи о злодеяниях рыцаря.
Раз после большой и шумной пирушки решил Ротенштейн идти осаждать замок дяди Марии. Вошел он к жене и, злобно улыбаясь, сказал ей:
— Сейчас едем мы к твоему дяде; не хочешь ли ты, чтобы я передал ему от тебя поцелуй?
— Зачем едешь ты к дяде? — спросила Мария, — вы же ведь в ссоре с самого дня нашей свадьбы? Да к тому же теперь и не время — глухая ночь на дворе. Верно, задумал ты что-нибудь недоброе?
— Ну, уж не твое это дело, злое ли, доброе ли затеял твой господин. Но так как я вежливый рыцарь и любящий муж, то могу сказать, не скрываясь, — собрались мы сжечь замок твоего дяди. Давно добираюсь я до упрямого старика, а тут подвернулся товарищ — обещал он заставить скакать почтенную крысу, милого дядюшку, через раскаленные угли. То-то будет потеха!
— Нет, Иван, ты не поедешь на это черное дело!
— Почему же не поеду? Напротив, еду сейчас же. Неужели ты думаешь, что можешь удержать меня?
— Да, я надеюсь удержать тебя ради нашего ребенка. Твой сын должен наследовать честное имя, а не прозвище сына злодея!
Взяла Мария ребенка на руки и заслонила собою дверь.
Не помня себя, с пеной у рта бросился Иван на Марию и толкнул ее так, что упала она с высокой лестницы замковой башни на каменные плиты крыльца; упал вместе с нею и ребенок.
Иван фон Ротенштейн, даже не оглянувшись, сел на коня и исчез... Мертвая тишина наступила в замке после отъезда рыцаря.
С разбитым черепом лежала окровавленная Мария, и мертвый сын ее лежал около нее; все же обитатели замка в ужасе разбежались.
Осторожно прокрадывалась шайка Ротенштейна к замку дяди Марии. Иван шел впереди. Но вдруг весь лес осветился голубым светом, словно лунным сиянием, и мимо злодея в этом сиянии прошла, не взглянув на него, Мария с мертвым ребенком на руках. Задрожал Ротенштейн и повернул было назад, но пряталась в лесу давно уже подстерегавшая его шайку засада: надоело соседям терпеть его насилия, и решили они покончить с ним при первом случае. Выскочили из кустов рыцари, и не прошло и нескольких секунд, как Иван фон Ротенштейн лежал уже мертвый.